Техническое обслуживание и ремонт

      Здание, в которое их заводит Мона, мягко говоря, не вселяет оптимизма. Похоже, что его бросили на половине ремонта: пролёты покрыты толстыми слоями пыли от штукатурки и кляксами шпаклёвки. Чуть левее, за углом прячется нелегальный тату-салон, и только половине неоновой вывески удаётся рекламировать услуги заведения.       Мона нацелилась на здание, но Шерлок отрывается от неё и движется прямо к тату-салону. Джон не сразу, но перехватывает детектива, сжав предплечье, чтобы остановить его.       — Что? — Шерлок закатывает глаза. — До боли очевидно, что мы идём в… — начинает Шерлок, но Джон обрывает его.       — Плевать, — Джон хочет объяснить, что это в новинку для него, хотя и не совсем. — Это не твой… наш…, — Джон подбирает слова. — Мы здесь чужаки. Незваные гости, — говорит он наконец. — Иди вслед за Моной, хорошо?       Мона затащила его на пару митингов за права, заставила вытерпеть лекции и встречи. И хотя этот опыт в целом оставил у него ощущение неправильности и чувство некоторой вины (он не ненавидел обычных людей за то, что они боятся его, не так, как члены собраний), он научил его уважать традиции этой — их — его? — зарождающейся культуры.       Главный приоритет жизни дополненных заключается в безопасности: в наше время жестокость всё ещё находит жертв с аугментациями и оставляет ужасные отметины, и если их текущее дело не является достаточным доказательством, то неаугментационные шрамы у носителей кибернетики обеспечивают остальные доводы.       Джон морщится, вспоминая жёсткие тирады Моны, рассказы о нападениях, от которых пострадали она и её друзья. Мона, выживательница до последней косточки, до металлического мозга костей, пережила так много жестокости и насилия, и, возможно, поэтому ищет стычки и катастрофы. Может, это стало нормой, а разве не все стремятся к нормальности?       Джон содрогается, вспоминая о войне, своей войне, своих кошмарах и своей тоске, вызывающей недоумение и чувство вины, которую он часто задвигал куда подальше, чтобы просто встретить новый день, чтобы с грехом пополам тянуть лямку, будучи чужим и изгоем в своей собственной стране. Секунду спустя от воспоминаний о полуночных погонях, браунинге и отдаче в его недрогнувшей ладони, сердце пропускает удар и снова заходится стуком.       — У них нет даже капли порядочности, чтобы называть вещи своими именами, — любила повторять ему Мона, когда газеты сообщали о нападениях. Если они вообще о них сообщали. — Преступлениями на почве ненависти.       Джон Уотсон, может, и ушёл добровольцем на войну, но он никогда не был силён в мышлении «мы против них». Ему всё ещё снятся неразличимые оттенки красного, но это не значит, что он не видит различий в людях. Теперь он знает, усвоив урок ещё тогда, что нужно доверять местному проводнику, отбросить профессиональную подготовку и положиться на знания о местной культуре.       Шерлок, очевидно, не знает этого, и его текущее выражение — недовольная гримаса с настойчивым уклоном в сторону сварливости — демонстрирует это во всей красе.       — Джон, речь идёт о совершенно необоснованных мерах предосторожности. На улице — никого, а если бы и кто-то был, им было бы всё равно, или они бы не заметили, как мы заходим в это учреждение, — он кивает на маленький салон из серого кирпича, покрытого яркими кляксами граффити. — А те, кого нельзя одурачить пробираясь окольными путями —       — Плевать, — повторяет упреждающе Джон. — Это территория Моны, её представление. А мы к ней прислушиваемся.       — Это не обязательно —       — Это уважение. Эти люди не знают нас, а она привела нас сюда. Уже в этом заключается риск.       Шерлок ворчит, но перестаёт вырывать руку из хватки Джона. Засопев, он возвращается к Моне, ожидающей в тени здания. У неё угольно чёрные прямые волосы, её лицо выражает равнодушие, но когда она видит идущих Шерлока и Джона, её глаза на мгновение смягчаются в тихой благодарности.       Шерлок встаёт позади неё, к нему присоединяется Джон, а затем она смотрит на них обоих и вздыхает.       — Не думала, что придётся озвучивать очевидное, но всё же: не заставляйте меня жалеть, что привела вас сюда. Не делайте глупостей и ничего не трогайте. — Она фыркает, а затем смотрит прямо на Шерлока: — И ради всего святого не дерзи никому.       Шерлок поджимает губы.       — Я просто буду самим собой.       — О боже, — бормочет Джон, когда они снова двигаются.       Они идут вдоль задрипанного здания, а затем Мона протягивает руку и проводит пальцами по краю обшарпанного подоконника, загибает большой палец под когда-то прекрасный орнамент из завитков —       А затем они проходят строение и оказываются в тату-салоне, Мона стучится, дверь открывается, и сырая темень поглощает их троих.       Глаза Джона не сразу привыкают к темноте. Разумеется, пока он стоит и моргает, Шерлок с интересом оглядывается, несомненно, занося в каталог пятна, царапины и развешанные эскизы татуировок.       Джон частенько задаётся вопросом, на что похож разум Шерлока изнутри, и прямо сейчас, пока его зрение смазано и перед глазами пятна, пока он ждёт, наступает один из таких разов. Он настолько увлёкся попыткой увязать странную хаотичную схему, которая отражает его полушуточную теорию, что только спустя минуту понимает, что Моны с ними нет.       — Где…? — спрашивает Джон, но Шерлок перебивает его.       — Она в соседней комнате, вероятно, пытается уговорить их не выкидывать нас.       Звучит не очень обнадёживающе, не для Джона.       — Если бы она привлекла нас к беседе, я бы ускорил процесс.       — Не начинай, Шерлок, — глаза Джона наконец привыкли, но калейдоскоп настенных граффити, эскизов и фотографий «до» и «после» заставляет его пожалеть об этом. — Это её стихия, её люди, — говорит он, чувствуя себя заевшей пластинкой. — Пусть говорит она.       Шерлок настораживающе затихает на время.       — И твои люди тоже, полагаю.       Джон чувствует, как напрягается тело, словно ожидая нападения, что глупо, но на мгновение желание спрятаться в укрытии борется с необходимостью функционировать, как нормальный человек, у которого нет подобных рефлексов и несмываемого позора. Не то чтобы Джон хоть когда-нибудь забывает, чем является, так что кажется нечестным, что из-за такого простого, безобидного напоминания о нём самом, его статусе, состоянии подрагивают мышцы и пошатывается спокойствие.       Он лишь смутно осознаёт, что Шерлок оглядывается, и его лицо чуть мягче, чем ожидалось. Джон качает головой, прежде чем Шерлок успевает открыть рот и произносит то, что можно сказать с таким лицом.       — Просто… не надо, — вымучивает из себя Джон. Он чувствует, что пульс успокаивается, реактивный двигатель пищит об остановке, жужжание турбин замирает. Паника в венах отступает, и плечевая система больше не ощущается как наковальня, сдавливающая рёбра, вернее, то, что осталось от рёбер.       Где-то впереди щёлкает дверь, и вышагивает гора татуированных мышц: тёмные линии традиционных племенных татуировок бегут по тёмной коже. Мужчина выглядит как бог войны. Он таращится на них поверх скрещенных рук. Мона тенью стоит за ним со своей фирменной взрывной панковской причёской.       — Нет, — говорит он. Его голос сочный, мягкий и почти аристократический.       Мона тянет его за руку, пока он не наклоняется, чтобы послушать её яростный шёпот. Он ворчит в ответ.       — Тогда коротышка, но нормальный должен остаться.       На секунду Джон и Шерлок разделяют абсолютно одинаковое выражение — озадаченное удивление. Джон знает, что Шерлока озадачивает предположение мужчины о том, что тот может помешать ему попасть, куда он хочет.       Джон озадачен потому, что кто-то повесил на Шерлока ярлык нормальности и исключил его из-за этого. Джон почти рассмеялся. Вместо этого он говорит:       — Без вариантов. Я — с ней, а он — со мной. Он пойдёт с нами.       — И почему это имеет значение? — возражает мужчина. — Он всё ещё не один из нас. — Он качает головой, но Джон, продолжая буравить его взглядом, выходит из привычной стойки «вольно», чтобы казаться как можно выше и нарушает личное пространство мужчины.       — Он дружелюбен, — Джон наблюдает, как термин попадает в переключатель мужчины, и тот слегка сдвигается с позиции «нет».       Бывший военный, значит.       Они долго смотрят друг на друга, но в итоге подбородок мужчины опускается в отрывистом кивке, таком знакомом для мышц Джона, что он понимает, что зеркалит его в ответ. Здоровяк ненадолго поджимает пухлые губы.       — Тогда ладно, но если попадёте в неприятности или навлечёте их на нас — пеняйте на себя.       Шерлок сопит и движется вперёд, проходя мимо Джона.       — Будто мне больше заняться нечем.       Джон вздыхает, а затем задерживает дыхание, когда Шерлок поднимает голову, чтобы окинуть мужчину прищуренным взглядом.       — Шерлок, — предостерегает Джон.       — Джон, — он подражает тону Джона, а затем проходит мимо громилы и присоединяется к Моне в коридоре.       Джон выдыхает со смешком.       — Прошу прощения за это. Он — засранец.       Гулкий смех оказывается полной неожиданностью, но сбрасывает напряжение в комнате.       — Тогда идём, — говорит мужчина, — давай.       Джон следует за ним по коридору, полностью расписанному чёрно-белыми граффити. Геометрические рисунки дезориентируют, но Джон видит Мону и Шерлока впереди, нетерпеливо ожидающих у двери.       У неё снова кудряшки детектива, и выражение «устали ждать», одно на двоих, довершает иллюзию. Джон сдерживает смех, но у его спутника вырывается смешок.       — Мона, — говорит он, — вечно у тебя нет терпения. Вижу, нашла себе достойного соперника.       Мона и Шерлок вздрагивают и смотрят друг на друга, выглядя для всего мира, как брат и сестра, которых по ошибке назвали двойняшками.       Через мгновение Шерлок щурится и отводит глаза, когда Мона усмехается и говорит:       — Ни на йоту, Лестер.       Лестер снова разражается смехом, но серьёзнеет, когда открывает дверь между Моной и Шерлоком. Он мрачно смотрит на Шерлока.       — Не расстраивай Сороку, — силой взгляда он удерживает Шерлока на секунду. — Я тебя предупреждаю.       — Даже не мечтал, — отвечает Шерлок, и для разнообразия умудряется сдержаться и не съязвить.       Дверь распахивается, и Мона влетает и несётся вниз по лестнице. Шерлок идёт следом, а Джон замыкает колонну. Дверь за ними закрывается.