Техническое обслуживание и ремонт

      Начинается ещё один день ожидания, и нет времени, чтобы обсудить с Шерлоком прошлый вечер или его сообщение. Джон не уверен, что бы он вообще сказал, если бы представилась возможность.       Есть две точки обзора, которые они выбрали на перекрёстке перед станцией метро «Слон и Замок», — на этих улицах отмечено самое высокое число пингов, после того, как программа распознавания лиц отсортировала материалы с камер видеонаблюдения. Мона останавливается на крыше возле Лондонского университета Искусств с биноклем, на случай, если глаза устанут от дополненного зрения с высоким разрешением.       Шерлок устраивается поближе к земле — на автобусную остановку на углу СиЗа и университета — туда, где его острый взгляд и разум может отделять людей в беспорядочном потоке цветных пятен, постукивающих пальцев и беспокойных ног.       И, как правило, Джон был бы рядом с Шерлоком или занял бы свой собственный пост, но не в этот раз. Очевидно, что Шерлок и Мона — ключевые игроки: Шерлок знает, что ищет, и эти конкретные параметры загружены в интерфейс Моны. А Джон, как бы то ни было, чувствует себя бесполезным: рудиментарным, присутствующим, но не обязательным.       Стремясь чувствовать себя менее никчёмным, он разделяет время (пусть и неравномерно) между Шерлоком и Моной.       По утрам он начинает с Шерлоком. Они сидят на лавке автобусной остановки, иногда на разных концах, иногда чуть ближе друг к другу, Шерлок настаивает на нарушении паттерна внешнего поведения. Поэтому он будет стоять или маячить на разных концах, сгорбившись прислоняться к дорожному знаку с телефоном в руках, притворяться, что проверяет расписание автобусов, когда наблюдает за прохожими.       Находясь с Шерлоком, Джон проводит часы в тишине и грубых приказах замолчать, когда пытается завязать разговор (хотя ему уже давно пора было зарубить себе на носу даже не пытаться, после того, как предыдущие дела преподали ему пару уроков насчёт нескончаемой сосредоточенности детектива). За исключением случаев, когда вопросы Джона касаются текущего дела или уточнений о прохожих, он с тем же успехом может вообще не разговаривать.       Он сбегает на пост к Моне, когда молчания становится слишком много, а Мона всегда не прочь пошутить, хотя время от времени на её лицо набегает тень, и она проклинает систему, и её слова действуют на Джона подавляюще. После одной из таких тирад Джон проведёт целый день в шерлоковой тишине, чтобы смыть послевкусие из памяти, не потому что он не согласен с тем, что она говорит, а потому, что больно думать, насколько реальны и правдивы её слова, знания и опыт.       Наблюдение и ожидание тянутся медленно и утомительно, и Джон может чуть больше принять (или, по крайней мере, понять) приступы мрачного настроения у Шерлока после такого дела. Он чувствует, как внутри прорастают разрушительные семена скуки, понимает, что погружается в мечты о днях до Лондона, когда жизнь была какой угодно, но не безопасной и не скучной, хотя и в ней присутствовал свой элемент ожидания.       И всё же, по крайней мере, Шерлок и Джон привычны к такого рода растянутому напряжению с его расплывчатостью и сомнительной окупаемостью. У Моны подобного опыта нет, и её рассеянность увеличивается день ото дня, как и дёрганое нетерпение, которое только нарастает и нарастает, пока не извергается злобным потоком слов, и тот длится гораздо дольше, чем хотелось бы Джону.       На пятый день ожидания под неизменно серым лондонским небом и наблюдения за людьми, спешащим по своим делам, Джон берёт столь необходимый перерыв от напряженного молчания Шерлока (высокомерного и отстранённого одновременно, как ему вообще удаётся такое?) и сидит с Моной, надеясь на дружескую болтовню.       Но нет — похоже, сегодня день тирад.       Джон смиряется с этим, когда сумерки превращаются в настоящую вечернюю дымку, накрывая город одеялом смога. Мона ворчит на систему и общество, когда опускает бинокль, чтобы не словить последний вечерний отблеск. Для этого она приберегла своё зрение. Джон наблюдает, как Мона моргая настраивает зрительные опции, а затем её затылок твердеет, чтобы стабилизировать сканирование.       Мона глубоко вдыхает, чтобы продолжить с того места, где она прервалась, скользя глазами вдоль области наблюдения, которую Шерлок определил за несколько дней до этого. Она высказывается:       — Они сосредоточены на том, чтобы сделать нас дееспособными и невидимыми, всё, лишь бы не потревожить общественность. И никогда не сосредотачиваются на том, чтобы починить нас. Они даже не рассматривают такую возможность.       Джон бы с радостью не согласился, но вместо этого понимает, что сеансы с аналитиками не длятся дольше двух лет. И говорит об этом.       Мона сдавленно смеётся, тихо, пылая словно угли, будто слышит его мысли.       — Им никогда не было дела до починки наших мозгов или образа мышления, потому что они предполагали, что с этим справится интерфейс. Они не думали, что наши мозги станут сопротивляться, тянуть одеяло на себя, учиться, меняться и подстраиваться. А если нет… что ж. Мы — тестовые образцы, у которых не было другого выбора, которые хотели просто выжить, и почему-то они забыли об этом. Они не думали, что мы захотим пережить их прогнозы. Они недооценили нас.       Джон думает обо всём, что вынесла и пережила Мона — взрывы, операции и ожидаемые результаты. Оценки и сроки.       — Все мы, — подчёркивает Мона. Её глаза светятся точками в темноте, когда она вдыхает, и последний луч солнца освещает рубец на её лице как триумфальную мозаику. — Мы — пережившие их прогнозы, Джон. Каждый из нас. Нравится им это или нет, у нас есть будущее, а не срок годности.       Джон вздрагивает.       — Не уверен, что хочу знать, на что похоже такое будущее. — В его мыслях шприцы, «кожа» и пузырьки с синей надписью стопкой уходят в неясность завтрашнего дня, следующей недели, месяца. Дата истечения его срока согласно всем: календарю, расписанию его аналитицы, — приближается — а после этого? Сколько ещё до того, как все окажутся правы? Может, ещё один год? Статистика не так добра.       У него перед глазами пожилой мужчина, постепенно умирающий в клинике, специализирующейся на терапии боли. И постоянное кровотечение из носа.       Его мобильный жужжит, и Джон проверяет его, как дышит, как моргает, рефлекторно и неотложно. Светящийся экран сообщает:       Хватит флиртовать, не отвлекайтесь.       ШХ       Джон закатывает глаза (значит, Шерлок захотел поговорить именно сейчас, когда Джон сослал сам себя в мятежную компанию Моны) и отвечает:       Никакого флирта. Мона сканировала, как ты и просил.       Ответ приходит практически незамедлительно.       Держи меня в курсе. Каждые 10 минут.       ШХ       Джон снова закатывает глаза.       Конечно.       Шесть минут спустя:       Каждые 5 минут.       ШХ       Джон едва сдерживает смех, когда пишет:       Скучно?       И в этот раз ответ прилетает мгновенно:       Чрезвычайно.       ШХ       Джон улыбается.       А не надо было меня прогонять.       Спустя секунду его телефон пищит:       Да, полагаю, не надо было.       ШХ       Мона на секунду поворачивается:       — Эй, вы двое, хватит флиртовать, не отвлекайтесь.       Джон смеётся и отправляет:       Мона говорит, чтобы мы с тобой прекращали флиртовать и не отвлекались. Как там люди говорят о великих умах?       Он почти слышит усмешку Шерлока в ответе:       «Люди» также говорят, что сломанные часы правы два раза в день.       ШХ       Джон моргает и не задумываясь отправляет:       Погоди — ты с ней согласен?       Когда через секунду ответ не приходит, Джон думает, что Шерлок пытается понять, как напечатать «Не будь смешон» с максимальным закатыванием глаз. Джон также начинает обдумывать формулировку последнего сообщения Шерлока. Вне контекста оно выглядит посланием, которое Шерлок разнёс бы в пух и прах, если бы его написал кто-то другой. Джон практически слышит его ворчание насчёт «предварительных попыток спаривания».       Он прокручивает их переписку и застревает на сообщении, которое Шерлок прислал, когда Джон сбежал из квартиры до того, как началась слежка. Как бы то ни было, когда проходит пять минут, Джон понимает, что мысленно сосредоточился скорее на молчании Шерлока, чем на его словах. Он похлопывает Мону по плечу.       — Есть совпадения?       — Много 3% и 5% всплесков, один 20% и одно 45% совпадение, но ничего выше 60%, как он просил, — Мона не прерывает взгляд на улицу через окно, но пожимает одним плечом. — А что?       — Где было совпадение на сорок пять?       — Вон там, — она показывает пальцем на вход в метро.       — Идём, — быстро говорит Джон, спокойный в металлических частях, несмотря на пожар в нервах, костях и крови. — Шерлок в беде.       Станция метро светит болезненно жёлтым после бархатного ночного неба. Джон щурится от резкого света, когда оглядывает обветшалую платформу. Спустя секунду он думает поискать камеры и отправиться в сторону, менее населённую любопытной электроникой.       — Кстати, а у кого было совпадение на 45%? — спрашивает он, пробираясь к самому краю посадочной платформы. Граффити поверх рваных постеров, наклеенных поверх многолетней грязи на мгновение превращают платформу в разноцветную мешанину, пока Джон отыскивает глазами углы и изгибы. В этих сырых углах и шатких выступах люди сворачиваются в лохмотьях и пытаются поспать или отдохнуть. У всех закрыты глаза. Послание ясно: мы ничего не видели, не спрашивай. Воздух наполнен кислым запахом немытых тел.       — Эффи, — отвечает Мона, когда шагает за Джоном.       Он копается в воспоминаниях.       — Одна из будущих жертв?       — Последняя, — подтверждает Мона.       Что странно — это не соответствует очерёдности, думает Джон, но сейчас не время для размышлений о странностях — настало время для пистолетов в руках и твёрдых шагов в гудящую темноту впереди.       — Здесь есть источники тепла? — спрашивает он у Моны. Джон поворачивает голову, чтобы посмотреть вдоль путей, затем поворачивается обратно, и его нервы напрягаются. Он моргает. Это… необычно. У него большой стаж в метро, он узнаёт вибрации прибывающих поездов, медленные они или нет, он чувствует их даже сквозь толстую подошву ботинок.       Он поднимает левую руку вверх и смотрит на неё.       — Не совсем, — начинает Мона, — здесь нечего отслеживать, боюсь —       — Погоди, — Джон смотрит на то, как трясётся его рука — легчайшей дрожью. Он закрывает глаза и пытается подключиться к той части себя, которая не всегда принадлежала ему. Он пытается чувствовать через неё, тем же способом, каким ощутил присутствие Моны в квартире, до того как заварилась вся эта каша. Спустя секунду он спрашивает, понизив голос: — Ты это чувствуешь?       — Я… да. Определённо есть что-то… там, — Мона сужает глаза, а затем закрывает их. Джон наблюдает, как глаз неистово трепещет в глазнице, отыскивая это неуловимое что-то. В конце концов её глаза резко открываются, и она без выражения говорит: — Поле помех. — Она пристально смотрит на Джона: — Ты должен остаться здесь.       — Чёрта с два, — бросает он в ответ. Он делает весьма осознанный шаг вперёд, навстречу плохому предчувствию, навстречу ощущению «возвращайся». Пол под его ногами спокоен, а платформа пуста. Уже поздно и поезда по ночному расписанию ездят реже. Джону не нравится идея пробираться по действующему тоннелю, но ещё меньше ему нравится мысль, что Шерлок внизу без какого-либо прикрытия.       — Джон, это внесёт полный беспорядок в твои системы —       Но Джон уже достаёт свой телефон и вбивает сообщение, которое припас для таких случаев, и говорит:       — Мне всё равно, — потому что так и есть. У него была пуля в груди и сумасшедший в голове, и он знает, что такое просыпаться, потеряв часть себя. Ему всё равно, если он повторит любой из этих опытов.       Джон движется вперёд вдоль стены, всё его существо сосредотачивается на электрическом треске, витающем в воздухе и касающемся его кожи, и на адреналине внутри.       — Давай, Шерлок где-то там внизу… идиот. — Конец он шепчет только для себя, как молитву. Эти слова он не произнесёт и не признает, боясь получить отказ.       — Хорошо, — говорит Мона и несмело встаёт рядом с ним. — Показывай дорогу.       Они идут на юг.