Техническое обслуживание и ремонт

      Мона исчезает, а Джон стоит тихо и позволяет Шерлоку объяснить общие детали и мелкие несоответствия Лестрейду под диктовку. Лицо детектива-инспектора, пока он пишет, выражает крайнюю степень недоверия, и Джон не может винить его за это. Объяснения Шерлока представляются совершенно невероятными, чёрт, да даже неотредактированная версия кажется невозможной, а он её прожил.       Джон переводит дыхание, когда Шерлок заканчивает свою версию событий (она очень кстати не включает «недавно усопшую» мисс Шоу), Лестрейд открывает рот, в его взгляде полно вопросов, которые он вот-вот задаст, когда яркий свет заливает всех троих. Фары, понимает Джон, когда огни несутся ко входу станции. Когда свет перестаёт слепить, Джон видит, что к полицейской ленте подъехал чёрный обтекаемый автомобиль.       Первый раз в жизни Джон испытал облегчение при появлении Майкрофта. Он смотрит, как Лестрейд захлопывает рот и сужает глаза, и Джон понимает, что, судя по всему, раньше уже бывали случаи, когда вмешивался (встревал) старший Холмс. Подъезжает фургон сопровождения, и выходит команда в сером, — бригада зачистки, отряд по кибернетике.       Шерлок уже повернулся и идёт в сторону ожидающей машины, но затем оглядывается и говорит совершенно не впечатлённому Лестрейду:       — Вам требуется обыскать туннели, чтобы найти жертву. Он сбежал во время драки. Вероятно, забился где-то в углу.       — Эрнест, — добавляет потом Джон. — Его зовут Эрнест.       Лестрейд кивает, но Джон уже идёт за Шерлоком, который пробирается к машине. Дверь открывается, как только они подходят, а затем они проскальзывают в мрачный салон. Джону всё кажется странно ясным и спокойным, нервы всё ещё бурлят, в голове до сих пор звенит.       — У тебя есть кое-что для меня, — говорит Майкрофт, когда автомобиль отъезжает. Лишь слабая модуляция на последнем слоге превращает это предложение в вопрос.       Шерлок долгое время сверлит Майкрофта взглядом, затем вытаскивает из кармана всё ещё активное внешнее реле и с усмешкой кладёт его в ладонь Майкрофта в перчатке. — Для твоей коллекции. — Он выглядит полностью восстановившимся, и едва соизволил разрешить парамедикам проверить свой череп и шею. Похоже, только суровый взгляд Джона пригвоздил его на месте, когда его осматривали.       Джон позволил парамедикам очистить свои царапины и проверить рефлексы, но отказался от любой проверки интерфейса. В тот миг мысль, что кто-то будет трогать его импланты была невыносимой, особенно если это будут незнакомцы с их бесстрастными глазами и безразличными руками.       Теперь Джон смотрит на руки Майкрофта, тот крутит и крутит реле в дотошных пальцах.       — Осторожнее с тем, куда ты будешь его втыкать, — указывает Шерлок.       Майкрофт не делает ничего такого бескультурного как фырканье, но его лицо кисло морщится на мгновение. Остаток поездки проходит в тишине, или, по крайней мере, если братья Холмс и ссорятся, то делают это при помощи взглядов и жестов, и Джон ничего не слышит.       Город снаружи сырой, огни фонарей расплываются жирными мазками на фоне тёмного неба, в окнах и в отражениях на асфальте, и остаются перед глазами Джона, даже когда он их закрывает.       Джон хочет только помыться и отключиться, но когда они прибывают в 221б, Мона снова оказывается в его комнате. Он ещё на лестнице чувствует её знакомое гудение от сети, почти сразу, как вступает в 221 на Бейкер-стрит.       Джон даже не останавливается, чтобы снять куртку, а просто толкает своё уставшее тело вверх по лестнице.       — Это было безумно, — говорит Мона, не оборачиваясь, когда Джон замирает в дверях своей спальни. Она говорит запыхавшись, то ли от спешки, то ли от того, что адреналин всё ещё носится по её системам. Её сумка заполнена наполовину, и она набивает её вещами. — Я позаимствую у тебя три твоих самых уродливых рубашки и тот свитер, который я видела, что ты надевал лишь один раз. Я спрашиваю, но так-то обычно я не прошу разрешения, когда оказываю кому-нибудь услугу.       Когда она поворачивается, то выглядит бледной, у неё светлые волосы, но губы изгибаются и приподнимаются в усмешке.       — Тогда «позаимствую» неподходящее слово, — Джон скрещивает руки на груди, и чувствует себя от этого лучше.       — Ха. Ха.       Мона застёгивает сумку и отступает. Она перекидывает её через плечо, свесив пальто с ручки, и проходит мимо Джона. Он спускается вслед за ней по лестнице. Шерлок отрывает глаза от телефона, с которым стоит посреди гостиной. Джон смотрит на своего друга — он бледен, глаза сощурены, губы поджаты — и идёт вслед за Моной вниз и на улицу. Что бы ни значило состояние Шерлока, Джон разберётся с этим после того, как поговорит с официально мёртвой тайной сообщницей по множеству нарушенных, сломанных и сожжённых дотла законов сегодня вечером.       На улице Мона останавливается рядом с мусорными контейнерами миссис Хадсон. Здесь самые глубокие тени.       Джон думает обо всех программах, закачанных в голову Эффи, и спрашивает:       — Уже удалила всё барахло?       — О да. Это было легче, чем загрузка, — её хитрый прищур кажется ближе к обычному, и Джон чувствует, что хочет расслабиться, но не может, пока ещё нет.       — Эффи…, — начинает он, но Мона отрезает:       — У неё такие же импланты, как и у меня. Тот же год, изготовитель, тот же начальный доступ к апгрейдам. Дерьмо Эрнеста было древним и дрянным. И всё же, — Мона качает головой.       Джон растерян.       — Что?       Мона резко отвечает:       — Просто… это доказывает, что не механизмы привели к безумию или «неисправностям». Это всегда был саботаж. И я сомневаюсь, что эта история попадёт в газеты или девятичасовой эфир. А должна бы.       — Так вот куда ты направляешься? Воевать за правду и правосудие?       Мона ухмыляется.       — Ещё не решила.       Минута проходит в тишине, переполненной свежими воспоминаниями о смерти Эффи, её конвульсиях, и том, как она переключалась из человека в оружие. Это мог быть кто угодно, или только она была предрасположена?       — Каждый седьмой, — говорит Джон, взвешивая каждое слово, прежде чем произнести его. — Неплохие шансы.       Мона фыркает.       — Конечно, нет. И это учитывая нас, кто были вне системы и не связаны ни с каким дерьмом из этих надзорных комитетов. Все мы были так или иначе вне системы, все искали свой путь, собственное лечение, и только одна из нас потеряла голову. И её подтолкнули.       Джон не упоминает, что Эффи скорее всего была бы до сих пор жива, если бы Мона осталась в тени, что возможно программа не среагировала бы так ожесточённо, если б Мона не выставила напоказ, что её всё ещё нужно убить. Но тогда скорей всего умер бы Эрнест. Честно говоря, в той комнате мог умереть любой, но именно бедной Эффи достался этот жребий.       — Почему нам ничего не говорили об этом во время анализов? Почему постоянно твердили, чтобы мы положились на них?       — Потому что им плевать, или они не знают, и они определённо не думают, что нам станет лучше. О, мы так удобны, служим цели. Они пересаживают свои новейшие технологии, затем собирают свои данные, а когда дело сделано, они заканчивают и с нами, и с заботой. — Пальцы Моны обхватывают ручку сумки. — Мы жертвы опасных для жизни травм с кучей жизненно необходимых операций, сделанных почти без согласия, они считают, что у нас перегорят предохранители через восемнадцать месяцев, и что два года «психотерапии» это чрезмерно. Они думают, что мы все сойдём с ума, и если они разыграют свои карты как надо, то единственные жизни, которые мы заберём — это наши собственные, а они отправятся спать, чувствуя себя героями из-за этого.       Джон молчит.       — Они не думают, что мы заслуживаем сохранения, — продолжает Мона. — По большей части они правы, — она смотрит вдоль улицы, сумка свисает через плечо, её лицо — это мозаика выживания, а гнев граничит с гордостью за это. — Как много ты видел из стариков?       Ответ не утешителен, потому что его нет. Джон отводит глаза.       — Так нечестно. Сначала были осложнения с процедурами —       — Всегда будут осложнения, и это никогда не будет честным. Хочешь совет? Делай апгрейды, какие можешь, с которыми чувствуешь себя в безопасности, и продолжай самостоятельно заниматься своим техническим обслуживанием и ремонтом. Чёрт, твой приятель — гений, — она указывает большим пальцем в сторону окна, из которого льётся музыка, раздаются крики или гремят взрывы прямо на всю улицу, зависит от дня и дела, — используй этот ресурс. — Она хватает Джона за руку, а затем сжимает его в сокрушительных объятьях. Свирепых и беспощадных.       Джон отвечает на них, а затем говорит:       — Могла бы сказать мне. Раньше. Я имею в виду, всё это.       Она качает головой.       — Я думала, ты сам поймёшь. Думала, тебе нужно… чертовски уверена, что да. Ты так близок сейчас, но не так, как я думала. — Она ухмыляется ему. — Может, я думала, что если ты до всего дойдёшь сам, мы могли бы уйти вместе. Мы могли бы работать, — она поджимает губы. — Но ведь этому не суждено случиться?       Джон моргает, слегка опешивший, не из-за идеи уйти вместе с Моной, но из-за внезапного понимания, что он никогда даже не задумывался об этом. Хотя не совсем. Идея сбежать и «бороться за правое дело», или даже о необходимой борьбе, или вообще любой борьбе однажды серьёзно манила его.       Вплоть до увольнения по инвалидности он жил и делал выборы в соответствии с этими принципами. Вплоть до недавнего времени потеря этого азарта оставляла бесконечную пустоту в сердце, но сейчас…       Он сдерживается, чтобы не сморщиться.       — Нам было… хорошо вместе, — Джон чувствует вкус вежливой лжи, и без поднятой брови Моны, указывающей ему на это.       — Зависит от того, что ты считаешь «хорошим». Как тебе быть похищенными? — она ухмыляется, и Джон с содроганием понимает, что её в том злоключении больше всего волновала беспомощность, а не опасность. А сразу после этого они расстались, и всё прошло не так уж плохо, а Шерлок так тихо светился самодовольством. — Но я никогда не собиралась вписываться в твою жизнь, — добавляет Мона, — а ты никогда не собирался вовлекаться в мою.       Джон смотрит в сторону. Он никогда и не хотел. Похоже, что он не особо испытывает угрызения совести за это.       — Видишь? — говорит Мона. — Вот оно.       Джон моргает, понимая, что его взгляд принесло к окну, словно к маяку, где стоит Шерлок и смотрит в вечерние сумерки, опершись предплечьем на раму. Джон на секунду задумывается, видел ли он когда-нибудь Шерлока таким уставшим, а потом резко отводит глаза и смотрит на кроваво-рыжую женщину перед собой. От неё всё ещё несёт подземкой.       — Куда ты пойдёшь? — спрашивает он последний раз, но уверен, что она не знает. Мона не из тех, кто трясётся над планом или расписанием.       Она улыбается, и её острые черты смягчаются лишь на миг.       — Есть куча всего, что я ещё не видела, и я собираюсь пойти и посмотреть на это, — Мона отворачивается и уходит, но затем останавливается и оборачивается. — Эй, если хочешь заглянуть в будущее, иди и найди зеркало, — она ухмыляется, жёстко, но добродушно, а затем снова отворачивается.       Джон смотрит, как она уходит в ночь, и чувствует острый приступ. Не из-за печали, и не от радости. Просто от вида, как уходит подруга.