Техническое обслуживание и ремонт

      Джон наблюдает за Моной, пока та не исчезает из виду, отдаляясь и скрываясь в темноте между зданиями. Затем из головы уходит её жужжание, её голос больше не звенит в ушах, и у Джона выдаётся минута, чтобы ощутить слой грязи на своих штанах и рубашке. Он смотрит вниз, когда возвращается обратно в 221б, на багровую жижу толщиной в палец, засевшую в складках джинсов.       Корка крошится и оставляет за собой след с каждым шагом, но Джон слишком устал, чтобы беспокоиться о беспорядке сейчас. У миссис Хадсон вероятно выдастся счастливый денёк, когда она поднимется наверх, чтобы провести выборочную уборку, невзирая на «не ваша домохозяйка».       Душ, решает он. Шерлок, самое щепетильное создание в мире, возможно уже помылся, значит, ванная свободна.       Он добирается до ванной, сырой из-за недавнего использования, и не сталкивается с Шерлоком, за что, честно говоря, благодарен. Джон не хочет сейчас отвечать на тысячи вопросов, как и не хочет слышать что-либо об этом деле. Не сегодня. Нет, сегодня боль растёт у него в груди, и больше всего на свете он хочет перестать ощущать пустоту. Он не хочет видеть, как трясётся Эффи, когда смежает веки, не хочет чувствовать её судороги, когда руки неподвижны и ни к чему не прикасаются.       Джон снимает джинсы и куртку, поворачивает вентиль и тщательно моет руки и предплечья, не желая размазывать склизкую свернувшуюся кровь, пыль и хладагент имплантов, которые ощущает в складках кожи ладоней и пальцев. Затем моет лицо, потому что, может быть, так он избавится от части этого вечера, дела, зрелища —       Нет.       Стоп.       Дыши.       Джон закрывает глаза, затем открывает. Видит горку своей одежды, испытывает острое желание выбросить её, но это означает, что к одежде нужно будет снова прикоснуться.       Его начинает трясти, и совсем скоро он замечает, что стоит очень спокойно, вероятно пялясь в дырки слива, чтобы избежать взгляда в зеркало.       — Джон?       Шерлок.       Голос Шерлока звучит, Джон сам не особо понимает, как тот звучит, но не так, как обычно, когда он обращается к Джону.       Джон хочет ответить, сказать что-то, хоть что-нибудь, но понимает, что не может. Такое ощущение, что всё заблокировано: горло, суставы, импланты, мысли.       Шок, подсказывает разум.       — Джон, я вхожу.       Что? Нет… Но затем дверь открывается, и Джон не может вспомнить, закрывал он её или нет, но это уже не имеет значения, потому что Шерлок стоит сзади него, берёт его запястье, нащупывает пульс, выключает кран — тот был включён? — и разворачивает Джона от зеркала.       — Джон, сфокусируйся.       Джон издаёт слабый смешок, но чувствует себя лучше из-за лёгкой нотки беспокойства, которую Шерлок возможно даже не заметил, что допустил. Спустя минуту или около того Джон выравнивает дыхание — им было это нужно? — но Шерлок не отпускает его запястье.       — Что ты здесь делаешь? — спрашивает Джон, потому что если хоть одна вещь в этот вечер обретёт смысл, будет прекрасно.       Шерлок хмурится.       — Я задал тебе вопрос, а ты не ответил. Ты не отзывался пять минут, Джон.       — Ох. — Что ещё? Что ещё люди говорят в такие моменты? «Прости». Возможно. На самом деле он не испытывает вину, только пустоту. Опустошение. Его мысли быстро возвращаются к текущему разговору, он счастлив занять голову чем-то кроме избегания зеркала. — О чём ты хотел спросить меня?       Шерлок отводит глаза, поджимает губы, затем оглядывается, словно ему нужно спрятать выражение лица, чтобы справиться с этим безумным моментом, по крайней мере, Джон думает, что миг безумен. Возможно, нет. Возможно, так бы чувствовал себя нормальный, а он никогда раньше не замечал.       Дыши.       — Я не… не…, — кажется, что слова застревают в глотке Шерлока, замирают и не готовы вырваться. — Я не ожидал, что ты вернёшься. Я, — Шерлок прочищает горло и это звучит так отчаянно невозмутимо. — Я не понимаю, почему ты здесь. Всё ещё здесь, — поправляется он. — Почему не ушёл с Моной?       Выражение его голоса толкает Джона вперёд и в реальность, и расстояние между ними так далеко от тёмных туннелей и геройских поступков. Джон моргает и понимает, что чувствует себя каким-то образом более реально, будто такое вообще возможно. Дышать становится легче, так что Джон принимает это.       Шерлок в свою очередь, похоже, не замечает или не обращает внимания, что Джон в трусах и майке, а его грязные вещи валяются влажной кучей на полу. Его изящные пальцы тёплые и сухие на тонкой коже джонова запястья, а глаза смотрят в глаза Джона в ожидании ответа, его взгляд сосредоточенный и напористый, словно может изъять ответ с губ Джона, вырвать его из воздуха между ними.       Теперь, твёрдо находясь в спокойствии, по другую сторону шока, Джон понимает, что нарушает момент, спугивает его, но выражение в голосе Шерлока говорит, что ему нужна причина, ясность, уверенность. Это всё набрасывается на Джона, и тот понимает, что ему самому наплевать, что он в трусах, или что Шерлок нарушает его личное пространство, игнорирует границы, установленные так давно. Очевидно, что вопрос важен и не может ждать.       Джон хмурится. Как объяснить свой поступок, почему он не ушёл с Моной?       Джон молчит, подыскивая ответ, который обеспечит то, что требует невысказанная ранимость в голосе и вопросах друга. Потому что вопрос Шерлока не беспочвенный: Джон вёл совсем другую жизнь до того, как всё это (ранение, инвалидность, дополнение) случилось, и уйти с Моной стало бы шагом в более знакомом направлении.       И всё же уход никогда не ощущался возможным вариантом, не для Джона, но учитывая, что Шерлок хочет знать, почему Джон не ушёл, он задумывается, почему остался.       Этот вопрос назревал в голове Джона, но он слишком устал для такой срочности, он готов лишь позволить ему бурлить, пока не родится понимание. Разумеется, Шерлоку нужно знать немедленно. Мотив — единственный аспект каждого дела (а всё что угодно может быть делом), который является самым сложным и таинственным. «Как — это просто», сказал ему однажды Шерлок, когда они уходили с места преступления. «Мужчина прыгает — мужчина умирает. Но причина этого…», — Шерлок замолчал, великий разум уже формулировал и отвергал множество теорий. Джон помнит, что это не было самоубийством, как подозревали все, все — кроме Шерлока, который всегда хотел знать всё до конца. Обо всём.       И очевидно о Джоне тоже.       — В тот день, — наконец заговаривает Джон, продираясь сквозь свои мысли. А теперь он думает о другом дне: — В первый день. Когда ты сказал, что «потенциальные соседи должны знать худшее друг о друге»… ты думал, что у тебя самый плохой расклад. Ты и понятия не имел, как хорошо, что… Другие люди видят единственную черту во мне и предполагают худшее. Но ты видел, ты знал всё обо мне, и всё равно думал, что будешь худшим соседом.       — Я был прав.       Этот ответ, такой сложный в своей краткости, вынуждает Джона поймать взгляд Шерлока. Когда Джон наконец немного успокаивает нервозность и справляется с ней, то ртутное сияние в глазах Шерлока останавливает его дыхание, и где-то за плечевой системой жёстко сжимаются мышцы.       Дерьмо. Может, Эффи всё же ранила его?       Пристальный осмотр показывает, что ворот майки разорван. Он даже не понимал, что с силой прижимает ладонь к импланту — прямо под разорванной тканью, пока другая рука — с длинными, уверенными, пытливыми пальцами — не отводит её в сторону.       — Тебе больно?       У Джона перехватывает дыхание. Это прикосновение так близко к поверхности — чувствительной поверхности — и этот голос так близок —       — Это не то, что большинство людей спрашивают, — наконец выговаривает он, сквозь тиски в груди и дрожь в горле. Джон задаётся вопросом, не начался ли у него сбой в грудной плате.       Эти немигающие очи прикованы к нему, и пока они не двигаются, их постепенно охватывает перемена: с уголков, вдоль краёв к тёмным серединам.       — К счастью для тебя, я — не большинство людей, — он усмехается, позабавленный тем, что Джон закатывает глаза в ответ. — На первый взгляд ты в порядке, — Шерлок смотрит Джону в лицо, но опускает подбородок, так что изучает его сквозь густые ресницы. Пальцы Шерлока нерешительно лежат на груди Джона, не прижимаясь полностью. Тёпло перекрывает расстояние между ними.       — … Позволишь мне?       Рука Джона так трясётся, что он сам видит, насколько бесполезен в проверке на повреждения. Джон сглатывает внезапную сухость в горле.       — Хорошо.       Шерлок шумно задерживает дыхание, и Джон отводит глаза.       Искусные пальцы откидывают рваный ворот майки, обнажая достаточно кожи, чтобы увидеть границу, где начинается рубец, утолщающийся к краю «кожи», и где тот резко обрывается. Острые пальцы Эффи действительно проехались по грудной плате Джона, врезавшись в «кожу», но не нарушив её. Вспомнив, как даже легчайшее прикосновение ощущается на чувствительной поверхности его кибернетической ноги, когда кожа снята, Джон содрогается при мысли, на что бы походил порез на грудной системе.       Сейчас он чувствует колебание пальцев, которые пробно и невесомо исследуют поверхность на повреждения.       — Крови нет, — шепчет Шерлок околдовано. — Не нужны швы для этой раны.       Джон удивляется, услышав столь неожиданное слово. Пальцы детектива смелеют и разводят края разреза, позволяя любопытным глазам изучить его. Боже, ощущения такие странные: электрический извив ощущений сквозь «кожу».       — Никаких нарушений, — говорит Шерлок, подтверждая первоначальную оценку Джона (скорее надежду, если быть честным). — Хотя очень близко к тому. Было больно? — спрашивает он, и Джон чувствует, как Шерлок лёгким, словно пёрышко, движением среднего пальца каталогизирует изменение текстуры между «кожей» и настоящей (хоть и зарубцевавшейся) кожей Джона, и внутренней стороны границы импланта. — А сейчас болит?       Джон жёстко кивает.       — Да. — Он сглатывает. — И — в некоторых случаях. — Как бы то ни было, сейчас боль причиняют забота, доброта и беспокойство в голосе Шерлока. Нежданные, непредвиденные и незнакомые. Шерлок проявлял любопытство, интерес и даже вежливое внимание к состоянию Джона, но не это. (Верно?)       Наверное, Джон слишком преувеличивает. Это было долгое дело.       Сжатие в груди растёт, прямо за имплантом.       — Имплант не такой гибкий, как мышцы и кожа, или даже рёбра, — он сглатывает, когда Шерлок приподнимает южный край «кожи», его глаза бросаются от лица Джона к текущему действию. — Учащённое сердцебиение может вызвать чувство ущемления.       — Как сейчас, — взгляд Шерлока прикован к глазам Джона. Его слова — не вопрос.       Джон закрывает глаза и задыхается, отчаянно желая, чтобы сердце замедлилось, а дыхание успокоилось. По нервам пробегает тремор, когда ему не удаётся.       Шерлок кладёт ладонь плашмя на грудную плату Джона, разорванную «кожу», вызывая рябь замешательства там, где края загибаются и не могут корректно докладывать о сенсорных данных.       За спокойными наблюдениями Шерлока скрывается лишь толика благоговейного трепета, когда он добавляет:       — Я чувствую, как бьётся твоё сердце, сквозь металл и покрытие.       Джон кивает, не удивлённый. В конце концов, он чувствует, как вибрации передаются через платы системы, распространяя ощущение от стремительного сердцебиения по всей ткани торса, вытесняя все остальные мысли и чувства.       Внезапно всего становится чересчур много — дыхания, тремора, вибраций — вечера, его тела, целиком и по отдельности —       Паническая атака, безропотно думает Джон, потому что, по крайней мере, в этом есть смысл, но затем создаётся неуклонное давление, вес давит на грудную плату, и вибрации утихают достаточно, чтобы Джон обрёл равновесие. Шерлок сопит от напряжения, и его дыхание касается тонких волосков на лице Джона. На мгновение Джон снова видит его лежащим неподвижно в развалинах туннеля, без ритмичного дыхания.       Он содрогается, затем набирает полные лёгкие воздуха, ладонь Шерлока поднимается вслед за тем, как расширяется его грудь, а потом опять опускается на выдохе. Джон вновь осознаёт окружающую обстановку, своё тело, Шерлока, положение шерлоковых рук: левая — на его правом плече — для стабилизации, правая — на его грудной плате, медленно притупляющая давление. Джон кладёт ладони поверх его рук, не для того, чтобы удержать их, а чтобы заземлить — заземлиться самому — там.       Проходит долгая минута прежде, чем Джон задумывается, что пора убрать свои руки, и ещё более долгая минута, когда он убирает их, начиная с правой, освободив сначала хватку Шерлока на своём плече.       Под его удаляющейся рукой Шерлок разворачивает кисть и пальцами провожает ладонь Джона. Шерлок сдвигает руку с того места, где она лежит на груди Джона, но не убирает её полностью, а поворачивает запястье и тыльной стороной пальцев невесомо проводит по линии разреза под рваным воротом.       Джон дёргается от прикосновения, в первую очередь, потому что оно ощущается так странно, а во вторую — потому, что всё остальное тело совершенно не находит его странным: Джон подаётся вперёд, совсем чуть-чуть, преследуя этот контакт, а затем тут же пытается подавить порыв, кожа горит, когда он понимает, как близко они стоят.       Когда Джон поднимает глаза, то видит, что Шерлок наблюдает за ним, и зарождающийся вопрос и нежность смягчает его острый взгляд. У Шерлока такое выражение, будто он видит нечто удивительное, хотя Джон не может понять, куда нацелен его взор — на порез «кожи» или на то, что под ней.       Чем бы оно ни было, Шерлок наклоняется ближе, и к своему ужасу Джон чувствует волнение в паху, всплеск жара и электричества. Его сердце снова заходится стуком, когда Джон понимает то, что его тело с некоторых пор, должно быть, уже знало. Его горло на секунду сжимается. Джон застревает между желанием прижаться к Шерлоку и отдалиться, не зная, откуда берутся эти импульсы. Нет никаких сомнений в том, что он ощущает накал от такой близости с Шерлоком, однако ещё есть ощущение зажатости и загнанности из-за того, что его тело сковано металлом, а мысли зациклены на теле, и предчувствии беды, приближающейся, словно край пропасти.       Джон дышит, пытаясь думать. Ему нужно прекратить любые мысли, которым Шерлок сейчас потакает — проведение экспериментов и опытов, не важно. В прошлый раз, когда Шерлок контактировал с изменённой природой Джона, произошло… потрясение. Сначала от реакции Шерлока на прикосновение (не говоря уже о реакции Джона), и потом, когда за ней последовали тишина и напряжение. Были ли эти дни испорчены — или каким-то образом порождены — тем кратким мигом контакта?       Джон всё ещё не до конца понимает.       Всё, что он знает, это то, что он не хочет, чтобы подобное произошло опять, это расстояние, особенно сейчас, близость, которую Джон даже не думал найти, жизнь, о которой не мечтал. Разумеется, ему никто не сказал, что будет возможно так непринуждённо находиться рядом с кем-то, несмотря на (или из-за?) опасность, и, разумеется, не в его состоянии. Он борется со словами в груди, горле и внезапно пересохшем рту:       — Шерлок… не надо… — его дыхание резкое даже для собственного слуха, и он не может сказать, хороший это знак или плохие новости, желательные или нет.       — Не надо — что? — Шерлок отнимает руку и прерывает своё слишком лёгкое касание, но придвигается ближе, и Джон ярко осознаёт каждую точку контакта, связывающую их, и с такой же болью осознаёт всё остальное расстояние, разделяющее их. Шерлок сужает глаза. — Ты о чём-то беспокоишься — более того — кстати, о чём? — Он хмурится, затем сгибает руку, находящуюся между ними. — Об этом? О прикосновении? — Джон молчит, и Шерлок нажимает: — Почему?       Эти глаза буравят глаза Джона, пригвождают его к месту, тепло, излучаемое слишком близко и всё же недостаточно близко расположенной рукой Шерлока, невыносимо на коже — или «коже»? — или это —       — Шерлок, я… это не… В смысле, я не могу. Это — чем бы оно ни являлось, не сработает. Не сможет.       Шерлок хмурится.       — Почему нет? — его рука не сдвинулась ни на миллиметр ближе, но Джону кажется, будто всё расстояние между ними сжалось. — Твоя кожа всё ещё располагает нервными окончаниями, твои покровы точно так же усеяны чувствительными волокнами, и всё посылается в твой мозг по нейронам или нейро-реле — это прикосновение, Джон. Оно создано, чтобы сработать. — Шерлок изучает его, и опасения Джона должно быть написаны по всему лицу. Шерлок удивлённо смотрит на него. — Это не то… значит, не то, чего ты боишься? — спрашивает Шерлок, и то, как он спрашивает с легчайшим наклоном головы, смягчает это резкое требование. — Джон?       Джон отводит взгляд — в сторону — вверх — куда угодно, лишь бы не смотреть на мужчину, который давит на него вопросами, на которые у Джона нет ответов, и о которых он не хочет думать.       — Просто… это не будет ощущаться правильно, Шерлок, — его язык описывает круг, подыскивая слова, которые придадут всему смысл. — Не будет настоящим.       Глаза Шерлока прикованы к Джону, распахнутые, как на месте преступления, и немигающие.       — Хочешь проверить эту гипотезу?       — Что? Нет!       — Кто-нибудь проводил тщательное преобразование твоих сенсорных данных? — допытывается Шерлок. Он продолжает после красноречивого молчания Джона. — И тебе даже не любопытно?       Джон едва дышит, мышцы по всему телу сжались, напряжение, стресс и затухающий приступ паники всё ещё душат удавкой. Но, чёрт возьми, Шерлок прав, как всегда. Джон никому не позволял по-настоящему взаимодействовать с его имплантами, он даже сам их особо не трогал. Он не хочет — не хотел, до этого момента, как Шерлок встал здесь с вопросом в глазах и опасностью на повестке дня. Любопытство и кошки, думает Джон, и Шерлок, должно быть, видит его пошатнувшуюся убеждённость, потому что добавляет:       — Я знаю, чего ожидать, и не буду вести себя, как в прошлый раз.       А затем, когда Джон выдохнул в тишину, Шерлок спрашивает:       — Могу я?       Джон чувствует себя переполненным, но также полым, пустым, словно внутри гуляет только эхо. Он закрывает глаза, и вечер шелестит в глубине, словно последний вздох, и Шерлок — Шерлок лежит в грязи, но он также стоит здесь на свету, а Джон не проверяет его пульс или не чувствует его дыхание, но, может, руки всё ещё хотят, жаждут этой связи, этого якоря. Прикосновения. Джон сглатывает.       — Я… ладно, хорошо.       — Да?       — …Да, — Джон собирается с духом. — Хорошо, — он крепко зажмуривает глаза. — Сделай это.       Кости кажутся пустыми, словно металлические трубки, и накатывает острый приступ чего-то горько-сладкого, как сожаление, зазвеневшего уже во всём теле. Превентивно.       — Это три раза, — нежно говорит Шерлок, и это удивляет Джона так сильно, что он поднимает глаза на него. Уголок его рта поднялся в лёгком грустном изгибе. — Я собираюсь дотронуться до тебя, — этот маленький изгиб становится озорным, плутовским и дерзким. — Давай посмотрим, не получим ли мы независимый сенсорный отчёт.       — Он не будет — это не то, что — ах! — задыхается Джон, прерванный внезапным ощущением. Шерлок сжимает его бедро в месте соединения с ягодичными мышцами, широкая ладонь вплотную придавлена к рубцу, длинные пальцы активно стискивают и зарываются в его плоть — за исключением того, что это не его плоть — это —       Глаза Шерлока яркие и хитрые, сосредоточены на лице Джона, когда тот наконец открывает глаза.       — Я же сказал, эти чувства реальны, — говорит он, и звучит самодовольно, но чуть запыхавшийся голос сглаживает его чувство превосходства.       — Я…, — Джон хочет объяснить всплеск ощущений и данных, который является всего лишь ещё одной формой чувств, или всё обстоит наоборот? Джон хочет сказать:       — Система дополнения докладывает о температуре, давлении и других количественных показателях. Внезапные изменения регистрируются как боль, так как внезапные изменения — опасны, а боль самый быстрый способ вызвать ответную реакцию.       Но всё, что может вымолвить Джон, это:       — Ннг.       Потому что внезапное прикосновение не регистрируется как боль.       Глаза Джона закрыты, а голос застрял за зубами, за свистом собственного дыхания. Руки Шерлока твёрдо лежат на левом бедре, одна — цепляется за проводку и исследует оболочку «кожи», вторая — обхватывает мышцу и подкожный жир. Двойные ощущения такие — они —       Чрезмерны, думает Джон, но также — недостаточны, и он не знает, что с этим делать. Ощущения существенно отличаются, и, тем не менее, абсолютно симметричны и схожи, отражение крепко держится за разрозненные части его анатомии, и он почти что чувствует, как мозг переключает передачи и набирает скорость.       Создаёт связи.       Шерлок говорит, когда разум Джона с запинкой проясняется:       — …вершенно поразительно, насколько пластичен человеческий мозг, насколько податлив. Как бы то ни было, иногда, когда ощущение новое, мозг приходит в замешательство и классифицирует его как боль. С некоторой практикой, осторожным и рассчитанным повторным введением ощущение можно восстановить, — глаза Шерлока таинственно пылают над острыми скулами. — Мозг можно перепрограммировать. То, что было новым и пугающим опытом, перестраивается и обретает иное значение. Ощущение может стать терпимым. — Его руки перемещаются и усиливают хватку, сминая всю мягкость в бедре Джона. — Оно может приносить удовольствие.       Джон шипит от медленного скольжения скрипичных мозолей по правому бедру. На левом он чувствует шероховатые кончики пальцев на эластичной «коже». Кожа на настоящей ноге должна быть тоньше, нежнее, и более чувствительной, и в то же время не похоже, чтобы у «кожи» были проблемы с передачей нюансов этого прикосновения, с ответом и реакцией на него.       — Почувствуй это, — говорит Шерлок низким хриплым голосом, погружая ногти в мясистую кожу, покрывающую ногу Джона, и в свою очередь та услужливо докладывает об острых настойчивых ногтях. — Можешь? Чувствуешь?       — Да, — выдыхает Джон, а затем добавляет громче и жёстче, — да.       — Скажи мне, — отзывается Шерлок несправедливо ровным голосом, — скажи мне прекратить, и я остановлюсь.       Джон дышит и дышит при внезапном спокойствии и ожидании Шерлока, и пытается думать, пытается понять, куда, так или иначе, всё это приведёт.       — Джон, ты хочешь, чтобы я прекратил? — спрашивает Шерлок снова, и его голос близок к шёпоту, колеблется на краю неуверенности, и это больше, чем Джон в силах вынести.       Он закусывает нижнюю губу, плотно сжимает веки, дважды резко мотает головой, а затем Шерлок, видев, как это делает Джон лишь однажды, безукоризненно скользит пальцами в стык вверху джонова бедра, под кожей, над кибернетической ногой —       — Ах! — ногу Джона сводит судорогой, живот сжимается. Член яростно дёргается. Невозможно, как в бреду думает Джон. Какая разница. — О, боже, — пальцы ног сгибаются над плиткой пола.       Джон чувствует, как дыхание застревает в горле, как при начинающейся панической атаке, но без паники. Это как воспоминания о взрыве, но без неизбежной катастрофы.       Шерлок почти безупречно воспроизводит прикосновения к его настоящей ноге на кибернетической — пересечение, зеркальное реле, сдвоенные ощущения размываются, смешиваются, направляются — и Джон почти чувствует, как начинается процесс переписывания.       Таких ощущений уже давно не было, прикосновения не чувствовались вот так, с тех пор как Джон получил ранение, операции и импланты. Прикосновения и ласки вяло ложились на кожу, или пробирали до костей, если его гладили или щупали незнакомые люди, даже когда он отчаянно пытался зарегистрировать удовольствие. А теперь, когда пальцы Шерлока прижимаются к сенсорной поверхности, лучится свет и тепло, прикосновение погружается глубоко, развивая первый опыт, который Джон получил, когда Шерлок дотронулся до его ноги столько дней назад.       Это лучше, понимает Джон, потому что он знает Шерлока.       И пугающе по той же причине.       Мышцы трепещут, и Джон отпускает себя и прислоняется к стене. Обе его ноги дрожат по абсолютно одной и той же причине, а такого никогда не происходило, и — и —       И Шерлок заговаривает. Он произносит:       — … отзывчивый. — Хотел бы Джон услышать начало предложения, но сейчас Шерлок странно смотрит на него. Несмотря на всю силу и уверенность в его руках — его пальцах — в глазах колеблется сомнение.       — Ты волновался из-за этого — этой разновидности прикосновения. Почему?       — Оно…, — Джон сорвано выдыхает, — обычно не ощущается так.       — А как оно обычно ощущается?       Джон судорожно набирает полные лёгкие воздуха.       — Неправильно.       — Хмм, — говорит Шерлок, а затем рушит всю слаженность Джона ещё одним скольжением по сенсорной поверхности. Его левая рука отдаётся теплом по всему боку Джона. — Интересно, что изменилось? — Шерлок сейчас достаточно близок, чтобы каждый его вдох обдавал влажным теплом губы Джона, мучительно интимно, даже когда тот продолжает своё научное препарирование момента: — Если обычно это ощущается неправильным, значит, что прямо сейчас оно, — хватка Шерлока поёт белым калением в крови Джона, — ощущается правильным?       Джон кивает, прежде чем успевает подумать дважды, опьяневший от прикосновения, нового открытия и облегчения. Он чувствует себя разлетевшимся на осколки, разорванным в клочья, вскрытым.       Он чувствует себя менее сломанным, впервые за долгое время, и это головокружительно.       — Значит, нам следует усилить эти нейронные связи, — шепчет Шерлок, уставившись Джону в глаза так, словно мог бы разглядеть интерфейс, найдя верный угол наклона. — Убедиться, что этот вид стимулов классифицируется верно.       Внутри — внутри — джоновой «кожи», пальцы Шерлока сгибаются и разгибаются, словно он рассеянно почёсывает кошку за ухом, и каждое поскрёбывание ногтями по сенсорной поверхности посылает электрическую дрожь, прокатывающуюся волной по всему телу.       Джон пытается думать, как ощущение интерпретируется в числах, передаётся в данных, переводится обратно в ощущение —       Но не может. Не сейчас, не так.       Он просто чувствует — чувствует —       Джон не может сдержать стон, когда пальцы Шерлок скользят глубже, вниз по его бедру, петляющим движением, не сжимая «кожу». Каждое касание кончиков пальцев и мозолей отдаётся вспышкой света за закрытыми глазами, в пояснице, вдоль кромки лезвия желания.       — Ты позволишь мне, Джон? Я могу сделать это, обеспечить внешний стимул без эфферентной копии*. Ничего, что бы запутало интерфейс, — его другая рука теперь тепло прижимается к животу Джона, пальцы лишь задевают резинку трусов. — Что ж… в любом случае, не больше, чем необходимо, — в голосе снова звучит лукавая и дерзкая нотка, знакомый рисковый блеск мерцает в глазах в этой определённо незнакомой ситуации.       Дикарство, маскирующее неуверенность.       Разум Джона цепляется за то, чего он хотел изначально, и с чего всё это началось.       — Шерлок… Шерлок, остановись, — хрипит Джон. — Стоп!       Шерлок тут же прекращает, но затем начинает тянуться рукой —       — Прекрати. Двигаться. Сейчас же, — выговаривает Джон. Он с трудом дышит, а сердце бешено колотится. Кожа слегка подрагивает, покрываясь потом. — Пожалуйста.       Шерлок застывает, прижав ладонь к бедру Джона, пальцы всё ещё внутри «кожи».       — Джон — ?       — Не надо, — Джон качает головой, пытаясь объясниться. — Это не может — оно — я не могу. Я… — он судорожно втягивает воздух. Выражение лица Шерлока — поднятый уголок губ и поднятая бровь — застают его врасплох. — Что?       — Перестань беспокоиться о «могу» и «не могу». Чего ты хочешь, Джон? Говорю прямо — я могу дать то, что ты хочешь — дыхание обдаёт теплом, его близость — это грозящий разразиться гром. — Мне нужно перечислить все очевидные, внешне несущественные детали, которые сводят на нет твои предположения и подрывают твоё ненужное решение?       — Нет, — слово режет язык. Отрицание тяжелеет металлом во рту и мыслях. Речь не о том, что он хочет. Это невозможно. — Это не… — у Джона перехватывает дыхание. О боже. Глаза закрываются. Хочет. Это больше не является лишь реакцией тела, а если так оно и было, то теперь уже нет.       Джон хочет встряхнуть голову от этого безумия. Это значит, что здесь и сейчас, он должен узнать кое-что о себе. Прежде чем снова задышать, Джон чувствует, что Шерлок наблюдает за ним в этот бесконечно долгий миг.       Джону кажется, что он должен быть более удивлённым, более потрясённым, но если он и удивился, то это отстранённое чувство, что-то навроде «…Ха». Ему никогда не было дела до исследования своей сексуальности, и у него никогда не было причин для этого: не перед войной, когда девушки были простым и привлекательным выбором, безопасным выбором, и определённо не после войны, потому что его состояние определяет дату его смерти. А в ней заключается жестокая реальность. Джон выдыхает, если этот вздох не покорный и побеждённый, то какой же тогда?       — Дело не в желании, — говорит Джон твёрдо. Дело в невозможности обладать. Джон проглатывает горечь этой мысли.       Шерлок фыркает.       Джон вопросительно хмурится.       — Я всё думаю, — говорит Шерлок, — сколько ещё ты собираешься цепляться за оправдания, чтобы не получить то, что тебе так очевидно нужно. — И хотя его пальцы всё ещё не двигаются на не-плоти Джона, растущий жар, заключённый между ладонью и кибернетическими нервами грозит ослепить Джона.       Он смотрит вверх, встречается взглядом с глазами с Шерлоком, в них читается твёрдость, осторожность и такт, стоящие за всеми его небрежными словами. Думать теперь труднее, застигнутым вот так, сложнее избегать принятия решения, которое раздражает ограничениями реальности. Джон не может хотеть чего-то — это путь, по меньшей мере, к разочарованию, разбитому сердцу или отчаянию.       Правда в том, что дело не в желании. А в необходимости… необходимость совсем о другом. Джон понимает, что то, как Шерлок сформулировал ситуацию, делает всё доступным. Это не о желании Шерлока или даже не о желании Джона — это просто сделка, заключённая по нужде, по необходимости.       Джон просто испытывает технические трудности со своими имплантами, а Шерлок предлагает помощь — и она доведёт дело до конца — верно? Это не станет исключением, говорит Джон сам себе, решение, принятое в переломный момент.       Это риск и финишная прямая, но —       Какие бы причины не выстраивались в очередь, ожидая того, что их взвесят и озвучат — эти отрицания бледнеют и отпадают, когда пальцы Джона дёргаются напротив стены за его спиной, выдёргивают его из кругов, по которым вращается разум, когда напоминает ему об ужасном происхождении этого момента: сбившееся дыхание, погоня, борьба. Гудящий воздух. Тела, дёргающиеся и замирающие. Падающая Эффи и Шерлок под ладонями Джона, растущая паника, когда его пальцы проверяют пульс, дыхание, любые признаки жизни.       Джон не может унять дрожь.       — Джон?       Джон мотает головой. Дело заключается в необходимости, а Джону необходима дистанция — от путаных воспоминаний, покалывания в ладонях, пустых забот. На острие мгновения, по краям сознания Джона — зло, и оно ждёт успокоения, умиротворения, удобного случая.       Джон не хочет этого спокойствия, нападения из засады, ему нужно предвосхитить его.       Ему нужно знать:       — Ты никогда… занимался? Занимаешься? — его слова сплошная путаница, но он привлекает внимание Шерлока.       — Не было причин. Уже очень давно, — в чертах его лица — свирепость, но с долей мягкости в потемневших глазах и разомкнутых губах. Это удивление, сомнение и уязвимость, и до Джона внезапно доходит, что вероятно Шерлок тоже не ожидал такого. Может быть, вечер и безумие тоже застали его врасплох. Независимо от причины и привёдших к нему шагов, он говорит: — Но сейчас — да, и тебе лучше решить, стоит ли попытка сохранить статус-кво всех затраченных усилий.       Причины сказать «нет» быстро разрушаются, обращаясь в пыль, даже когда Джон пытается ухватиться за них, в знак защитной реакции — от кого, он сам не знает — но даже она отпадает, когда Джон понимает: ему нужно, несколько эгоистично, почувствовать, что Шерлок движется и дышит под его руками, он нуждается в ощутимом доказательстве, что они оба живы, и земля может крутиться дальше, а солнце вставать и садиться. И если аналитица Джона права, если её график верен, — что ж, Джону осталось не так много времени, так что какая разница?       Джон думает о поздних утрах, неразборчивых просьбах приготовить тост, высокомерных требованиях заварить чай, щёлканье двух клавиатур, когда они оба работают по вечерам. Легкий, уютный, нежный ток времени, тёплый и дружеский.       — Это может всё разрушить, — Джон смотрит Шерлоку прямо в глаза. Он осознаёт, как только сказал это, что Шерлок всю жизнь ненавидел предупреждения, кололся для отвлечения, гонялся за бедствиями. Сбегал от скуки в любой переулок, неважно, насколько тёмным и опасным тот ни был. Джон задаётся вопросом, к какой группе относится он сам —       — Как мелодраматично, Джон, — упрекает его Шерлок —       — но понимает, что ему без разницы. В любом случае, не сейчас, не с этими мыслями, заполнившими разум тьмой неизбежного конца, и в эту секунду назревает ленивый всполох молнии, готовой обвиться вокруг него, возможно, вокруг них обоих, и —       И лицо Шерлока озаряет триумф, потому что чёртов засранец читает лицо Джона, как руководство по эксплуатации, и —       Ладонь Шерлока скользит чуть ниже, и Джон снова закусывает губу и встречается взглядом с ртутными глазами, и подавляет удивление, которое испытывает, увидев вопрос в них, а затем вопрос слетает с губ, нежный, такой нежный:       — Джон, можешь… ты позволишь мне?       И Джон кивает, закрывает глаза и говорит «да», потом повторяет «да, Шерлок», потому что это кажется таким важным, а затем добавляет «о боже, да», когда эти пальцы скользят ниже —       А затем обе руки претендуют на него, одна проталкивается сквозь сложную неразбериху ощущений, которой является его нога, зеркальное реле сверкает, словно молния в полуночный шторм, а вторая ищет, находит и прижимается к растущей твёрдости в трусах Джона.       Кажется, из-за этого руки Джона отрываются от стены, за которую держались, они обе поднимаются, одна скользит вверх по груди Шерлока и сжимает его плечо, вторая нерешительно замирает возле его талии.       Пальцы, схватившие джоново бедро, похоже, дают подсказку его собственным пальцам, и Джон понимает, что внезапно сжимает талию Шерлока, стройную и напряженную, а его другая рука обвивается вокруг бледной шеи, а затем пальцы Джона зарываются в волосы Шерлока, а рука на талии скользит вниз, накрывая острую тазовую косточку.       Всё по-другому, и из-за того, что всё по-другому, ничего не фильтруется ни телом, ни мозгом, ни интерфейсом — и уж точно ни прошлым опытом. Рельеф пресса, пояс Апполона, больше костлявый, чем мускулистый, отсутствие грудей и мягких изгибов — различия, которых не счесть, их невозможно игнорировать, и усиливающееся с каждым прикосновением —       Дыхание Джона застревает в горле, он почти задыхается, как будто мозг ускорился и сжигает кислород намного быстрее. Пальцы Шерлока, так интимно скользившие по его бедру, почти робеют, когда убирают слои одежды, разделяющие их и растущее возбуждение Джона.       Вздрогнув Джон понимает, что его собственные пальцы обследуют ткань шерлоковых брюк, и Джон почти горд, что может двигать руками, несмотря на переполняющие ощущения нефильтрованного контакта, но затем Шерлок виляет бёдрами в сторону, удаляясь от прикосновения Джона и одновременно проникая левой рукой в его трусы, оборачивает длинные пальцы вокруг его члена и сначала просто крепко держит его, а затем начинает медленно ласкать. Не робко. Без колебаний. Без затруднений, просто —       Джон резко откидывает голову назад, низкий, утробный стон запинается в горле и становится умоляющим, высоким и животным. Он чувствует, как напрягаются ноги, и спазм переходит в остановленный пинок, от чего нога слегка дёргается. Шерлок сжимает руку на его бедре, придавливая к стене, усиливая ощущение —       И этого слишком много, назревает угроза, что ощущения поразят как громом и станут болью, расцветут ожогами. Но затем пальцы Шерлока вытягивают из него удовольствие, искусными прикосновениями и уверенным давлением, затапливая его мысли и растущую панику, и удерживают его в равновесии на лезвии между болью и экстазом, в замешательстве среди множащихся противоречивых сигналов. Умышленный потоп. Он практически чувствует, как воспламеняется его лимбическая система, почти на вкус ощущает внезапный всплеск эндорфинов, а затем странную, острую, электрическую боль, о которой его нога пытается доложить и которая становится спутанной, нечёткой и расплывчатой, проходящей через спектр, чтобы превратиться в нечто совершенно неожиданное.       — О, боже —       Джон дышит отрывисто и поверхностно, глаза плотно зажмурены, он прибит к стене молнией прикосновений Шерлока, удерживается на поверхности жаром, проникающим в кости, не смотря на то, что его излучает кожа, и эти ощущения встречаются, смешиваются и сливаются.       Оргазм начинается на крае восприятия, как вибрации басовых нот, поднимаясь волной внутри тела Джона, функцией частоты его пульса и шерлоковых прикосновений, зажигая нервные окончания, захлёстывая реле, и всё докладывает об одинаковом всепоглощающем чувстве и перегрузке.       Он отдаётся болью в пояснице, остротой в плоти, ярким всплеском «слишком много», который движется вдоль позвоночника к сердцу, древовидной молнией вниз по бёдрам, ветвится вверх по спине, в грудную клетку, прорастая сквозь мышцы, кровяные сосуды и нервные окончания, обматывая его всё крепче и крепче, и крепче —       А затем Джон расширяется, его атомы распыляются, и он выгибается, пока лопатки и копчик не остаются единственными точками соприкосновения со стеной. Тело натягивается струной ощущений, вспыхивает пламя пульсара, когда таз извивается и трясётся, бёдра дёргаются под прижимающимся телом Шерлока и его твёрдыми руками, до тех пор, пока Джон не подаётся обратно, а затем снова вперёд в объятья Шерлока, и наконец замирает, убаюканный гравитацией. Джон не может успокоить дыхание и чувствует боль в грудной системе из-за неумолимого ускорения, но это не ощущается неправильным, нет чувства достигнутого предела, кажется, что предел превышен и оказался неточным.       Пальцы Джона немеют, и он только через некоторое время понимает, что сжал рубашку и волосы Шерлока. Он чувствует его дыхание и пульс. На животе стремительно остывает теплота. Лицо горит и покрыто потом, во рту пересохло от хриплого дыхания.       Джон разжимает хватку, и только после этого осознаёт, как сильно трясутся руки, как сильно дрожат мышцы ноги, шатко прислонившись к стене. На самом деле, теперь, когда он посмотрел на себя, то понял, что все его мышцы трепещут от перегрузки, расплаты за напряжение, такое ощущение, что нервные окончания кожи возбуждённо поют.       Он сползает набок, вяло моргая.       — Шерлок…, — пытается он сказать, но с губ срывается мешанина звуков.       Джон хочет сказать что-то. Он должен. Должен сделать что-нибудь, но руки не подчиняются командам. Даже губы останавливаются и молчат, и всё что может сделать Джон — это дышать, парить, ждать и снова откинуться назад, чтобы его дрожащее тело успокоилось.       Произошедшее кажется лихорадочным бредом, и может так оно и есть, потому что как вообще такое могло случиться? Может, что-то пошло не так, размышляет он в тишине.       Может, это было чересчур.       Дыхание выходит на новый уровень.       — Джон, всё в порядке.       Этот глубокий голос ближе (и грубее, вероятно?), чем ожидалось, — Шерлок наклонился, чтобы посмотреть на Джона. Тёплые пальцы деликатно поднимают сначала одно, затем второе веко, и Джон в ловушке его пытливых прикосновений и детального осмотра. Спустя секунду Шерлок проверяет его пульс, затем кладёт руку на лоб.       — Расширение зрачков, температура и потоотделение находятся в пределах нормы для данной ситуации и стимуляции, — раздаётся шелест, когда Шерлок меняет положение. — Всё в порядке, — повторяет он.       Джон не спорит. Возможно, если бы он мог выровнять дыхание, то стал бы. А может и нет.       — Джон, ты в порядке?       Руки поднимают его, кисти обхватывает талию и плечо, а затем он спотыкается, когда Шерлок пошатываясь ведёт его в гостиную, а потом устраивает его на диване.       — Ммфф, — выдаёт Джон. — Явпрядке, — добавляет он. Шерлок отпускает его, и Джон оседает неуклюжей грудой мышц, костей и аугментаций, понятия не имея, где начало, а где конец в этом месиве.       Сердце всё ещё бьётся об металл и рёбра, но дыхание стало более ровным. Джон снова издаёт несколько бормотаний, а затем говорит:       — Прости, — и не понимает за что.       Он сдаётся и засыпает.       И если ему что-то снится, то он не помнит.