Техническое обслуживание и ремонт

      Мир снаружи зазубренный — острые грани света и звуков, и шаги Джона похожи на марш, локти согнуты под острым углом при взмахах. Состояние его разума не лучше — мысли смешались с задетыми чувствами и поисками, что бы сломать.       Джон даже слов подобрать не может, чтобы описать вихрь размышлений. В голове лишь кратковременные вспышки гнева, унижения и боли — без понятия, где у них начало, а где конец, они упорно преследуют друг друга за нахмуренным и застывшим лицом Джона. Его пронзает словно ножом, копьём пробивает мягкие ткани всякий раз, когда он мысленно возвращается к Шерлоку, однако мысли об аналитице и её автоматическом уведомлении леденят грудь вызывающим онемение морозом, пока он не убеждается, что каждый выдох, должно быть, вырывается облаком в сырой воздух перед ним.       Хоть и медленно, но лечебный эффект прогулки просачивается внутрь, сглаживает острые углы, смягчает мир, проходящий мимо Джона, и спустя пару минут сдавленность в груди и горле расслабляется. Именно тогда Джон замечает, какое спокойствие ощущает его тело — умиротворение, таящееся под слоем гнева.       Никакого жужжания, обратной связи или треска, так как задержки устранены.       Джон чуть не останавливается как вкопанный, но ноги продолжают ход, зная, как прогуливаться, лучше него самого, руки сами опускаются в карманы куртки, и, с опущенной головой из-за прохладного ветра, Джон ныряет в людской поток и просто идёт.       Прогулка внезапно становится одновременно и неизведанной, и знакомой, он постоянно следит за бесшумностью своего тела, своего интерфейса, управляющим имплантами. Джон так долго заостряет внимание на тишине, что не сразу замечает лёгкие мазки ощущений, которые пропустил, — покалывание в затылке, шепчущее шипение в мозжечке.       Его становится всё сложней игнорировать, так что Джон обнаруживает закономерность, которую невозможно отрицать: он может чувствовать поле интерфейса вокруг себя. Когда это случилось в отношении Моны, Джон предположил, что это из-за того, что они когда-то проводили много времени вместе, и он стал каким-то образом восприимчив к ней. В случае с туннелем, осознание звона не было связано с ним самим или его особыми чувствами: это произошло, потому что кто-то врубил сигнал на полную мощность и транслировал его на частоте, к которой восприимчивы все носители аугментаций.       Но сейчас всё по-другому. Джон осознаёт связи и поля вокруг себя, словно это звук бегущей воды или прикосновение ветра.       Поначалу это раздражает, как тиканье часов, которое осознаёшь в комнате спустя несколько минут после того, как не слышал, но Джон обнаруживает, что может отключать дополнительные импульсы по своему желанию. Он также понимает, чего не хочет — знать точно, из-за скольких людей в окрестностях он чувствует себя немного другим — хотя это и не прекращает боль внутри, утренний рёв и эхо в рёбрах.       Но, что бы ни чувствовал Джон по поводу прошлой ночи и её последствий, он должен признать: внутри него появилась целостность, которой раньше не было, словно информация, передающаяся по реле от мозга к имплантам, работает на более высоком уровне, чем обычно. Джон не знает, как такое может быть, не похоже, что его реле стало мышцей, то, как она сгибается и работает — не улучшилось.       Не должно было улучшиться, в любом случае.       И всё же, кое-что изменилось. Тело и его аксессуары стали… спокойнее. Дотягиваться восприятием, чтобы почувствовать место, где вмешательство было самым сильным, ощущается правильным. Странным, да, и, боже, он бы прекрасно обошёлся без этого умения, но оно работало. Джон желал его, и оно сбылось.       Должно быть, это ключ, решает он. Хотя информационные системы не способны к регулированию, но зеркальные реле — да, так что его мозг должен был перестроить способ, которым он получает ощущения от имплантов. Вся сборка ощущается по-новому отзывчивой и живой, и было бы тревожно, если бы она не чувствовалась такой единой. Такой нормальной. По сути, конечность сама по себе настолько чувствительна, что «кожа» вокруг неё кажется лишней, неестественной и душной, если Джон фокусируется на ней — то, чего никогда не пробовал раньше. Никогда не хотел раньше.       С тех пор, как —       Что ж.       Шерлок знал, что так произойдёт? Он поэтому сделал то, что сделал прошлой ночью? Это было своего рода эксцентричным, за рамками приличия даром?       Чем больше Джон думает о результатах, тем больше понимает истинное происхождение этого катализатора. Этот вид эксперимента, по крайней мере, на медицинском уровне, должен быть весьма привлекательным для Шерлока, ведь так? Шанс сыграть с тем, как мозг воспринимает реальность — какое, должно быть, прекрасное отвлечение для него, и так скоро после последнего дела, к тому же. Разумеется, обычно у Шерлока уходит несколько дней после-дела, чтобы добиться необходимого уровня скуки и окунуться в свои чуть-больше-чем-не-очень-хорошие эксперименты…       Что касается неряшливого, физического компонента в попытке собрать эту информацию: возможно, Шерлоку удалось преодолеть своё отвращение ко всему обывательскому (например, к контакту с людьми) во имя данных. В конце концов, Шерлок никогда не был особенно тактильным (верно?), но ради результатов он всегда охотно отказывался от такого рода явлений как еда, гигиена, светские манеры, вписывание в рамки приличия — лишь некоторые из примеров.       Жар поднимается по шее Джона, злой стыд окрашивает щёки, и он отводит взгляд от толпы в пустоту. Шерлок не испытал оргазм — в этом Джон был уверен, тот едва позволил ему цепляться за жизнь, не придавая значения взаимности этих интимных прикосновений. Он уговорил Джона пройти через разные степени чувств, через множество противоборствующих уровней ощущений, и когда Джон прогнулся, разрушился, был переписан и разобран до основания, Шерлок ушёл.       Усталость и удовольствие затуманили память Джона, и он понимает, что не в состоянии вспомнить выражение лица Шерлока в процессе или после. Чем больше он пытается, и чем дольше не получается, тем больше он думает, что и к лучшему, что он не помнит. Джон понимает, что может достаточно ясно представить интенсивность до, острый интерес и энергичный подъём, с которым Шерлок встречал загадку и вызов.       Следующее ясное воспоминание касается пробуждения на диване, в одиночестве, когда он чувствовал себя хуже, чем когда-либо за долгое время. Если бы только Джон не чувствовал себя лучше впервые за долгое время.       Боже.       Джон сжимает кулаки в карманах. Не такая уж трудная головоломка, в конце концов.       Ноги несут его вдоль привычного остынь-маршрута, блуждая окольными путями по садам и газонам, но сегодня он выдыхается на полпути к первым пешеходным мостам в Риджентс-парке. Он замедляется, ощущая бесформенное отчаяние, оседающее илом в суставах и жилах.       После того, как второй бегун почти врезается в него, Джон поворачивается к мелкому ручейку, положив предплечья на перила. Он прижат достаточно близко к ограждению и может видеть своё размытое и смутное отражение в воде, тусклую тень, которая пялится на него в ответ, слишком расплывчатая, чтобы надлежащим образом осудить его.       За спиной раздаются шаги — быстрая поступь кроссовок, шарканье ботинок, и одна или две пары непрактичных каблуков, цокающих рядом друг с другом. Обычные люди идут по своим обычным делам, пока Джон вглядывается вниз, и не видит собственных глаз достаточно ясно, чтобы встретиться с ними или избежать их.       Джон вздыхает, шмыгает носом, руки сжаты перед ним, большие пальцы соприкасаются. Шея болит, глаза щурятся в тусклом дневном свете. Изящные круги на воде искажают её поверхность ещё сильнее, совсем ненадолго, а затем и они исчезают. Внезапно пальцы Джона сжимаются, вспыхивает гнев — на Шерлока, на письмо, на самого себя — а затем, также быстро злость растворяется в чём-то едком и трещит по швам. Джон немного склоняет голову, зная, что ничего не поможет: ни беспокойство, ни ярость, ни сомнения — но что ещё остаётся?       Как подобрать слова, чтобы объяснить это кому-то? И кому можно достаточно доверять, чтобы рассказать такое? Вновь прорезается гнев, и его снова отгоняет чувство беспомощности.       В людском потоке возникает затишье, и Джон вздыхает. Он переливает из пустого в порожнее, сам знает.       Джон ничего не решит здесь, ему стоит вернуться и, по крайней мере, поговорить с Шерлоком обо всём. Он может решить или урегулировать не так уж много в своей жизни, или в том отрезке, что остался ему согласно статистике — но одна вещь — то, что между ним и Шерлоком — насчёт этого Джон постарается.       К херам, что бы ни случилось, неважно, пусть он сделает ещё хуже — Джон попытается всё исправить.       Джон пожимает плечами в защищённой от непогоды куртке, убирает руки в карманы, а затем направляется на Бейкер-стрит.