Техническое обслуживание и ремонт

      TW: Детальное описание следов насилия       Джон просыпается меньше чем через четыре часа, вялый и дезориентированный, веки проезжаются по глазам как наждачная бумага, когда он сбивчиво моргает.       Рука тянется к телефону ещё до того, как Джон соединяет в голове свет и жужжание, которые разбудили его — а затем в горле встаёт огромный, удушливый комок, потому что это —       Неизвестный Номер       Джон моргает, сглатывает. Шерлок оставил свой телефон на Бейкер-стрит, когда уехал, так что возможно, только возможно —       Когда Джон подносит трубку к уху, тишина убеждает его, что он пропустил вызов, что тот отправился на голосовую почту, которую он никогда не проверяет и не может вспомнить пароль —       Но затем раздаётся прерывистое дыхание и голос:       — Ээ… Джон Уотсон? Док?       Джон садится в кровати и сжимает телефон.       — Сорока?       — Ты сказал, я… мы… — запинается Сорока. — Мы… нам нужна твоя помощь прямо сейчас. Пожалуйста.       Уже очень поздно — или слишком рано, как посмотреть — и поезда не ходят. По крайней мере, те, что нужны Джону. Так что он вызывает такси и едет как можно дальше, прежде чем просит высадить себя на пять кварталов ниже, расплачивается, даёт чаевые, а затем движется в другом направлении, пока такси не скрывается за углом.       Когда исчезает свет фар, Джон бегом мчится в тату-салон, всё время оглядываясь назад и отчасти мечтая об обновлённом зрении Моны. Если его заметит какая-нибудь банда хулиганов, решительная линия его подбородка предостережёт их, или, возможно, они знают, как определить человека с пистолетом, заправленным за пояс джинсов, прямо под курткой.       Джон огибает обветшалый фасад магазина, проводит пальцами под подоконником — и вот она: маленькая вмятина с кнопкой внутри. Он нажимает её, когда проходит мимо.       Лестер уже открывает дверь, когда подходит Джон, а затем провожает его и почти толкает через заднюю дверь магазина.       — Кто — что? — спрашивает Джон, но Лестер качает головой.       — Сорока введёт в курс дела, а я наблюдаю за периметром.       И после этого Джон чуть не падает вниз с лестницы, во владения Сороки, когда Лестер резко отворачивается и бросается обратно в салон. Периметр? — дивится Джон, но отбрасывает мысль в сторону, чтобы сосредоточиться на спуске в темноте и не пополнить список жертв.       Сорока безумно взволнован, когда Джон наконец вваливается в грязную, загромождённую проводами комнату.       — Джон — спасибо, что пришёл — вот. Это Джина.       Джина — кожа да кости, кроме частей из металла и полимера. Ей не больше восемнадцати.       Видимые повреждения девочки говорят Джону больше, чем он хочет знать. Синяки, содранная кожа, сломанные ногти — Джина выглядит так, словно попала под град ударов, но по пламени в глазах и по крови под ногтями, становится ясно, что она всё время отбивалась.       — Эй, голубка, — говорит Сорока, наклоняясь к Джине, её застывшие от боли черты лица заостряются, когда она смотрит на него, а потом на Джона. Джина хмурится, и, кажется, что она просто пытается не сжаться в маленький комок. — Эй, ты чего, здесь не о чем беспокоится, тут нет нормальных — только я и мой друг-доктор, который пришёл помочь, если ты дашь нам разрешение на помощь, разумеется. Ты позволишь нам помочь?       Кивок, а затем кашель:       — Да.       — Ладно — чтобы сделать это, нам нужно коснуться тебя — хорошо?       — Да, — снова, на этот раз громче, но она морщится от боли.       — Ты даёшь мне и доктору разрешение на то, чтобы сделать необходимое?       — Да — сделайте… просто… Сделайте это, пожалуйста.       — Хорошо, — живо говорит Сорока и встаёт. — Согласие в трёх экземплярах, — говорит он, когда замечает, что Джон хмурится в замешательстве. — Обычное дело, когда бумажные доверенности — не вариант, — объясняет он, и это облегчает замешательство Джона, но не убирает его полностью.       Весь этот обмен кажется каким-то… знакомым. Но все доверенности Джона были подписаны платёжным центром Эксагона, где ему установили аугментации, а позже — его аналитицей и техниками из клиники, так что не было нужды в устном тройном согласии в любом из его официальных обращений.       Джон встряхивает голову, чтобы прояснить мысли. Сейчас нет времени на погоню за призрачными воспоминаниями. Прямо сейчас треснувшие рёбра и смещение в руке требуют внимания — и то, что выглядит как целая россыпь порезов и ссадин, забитых грязью.       Джон кивает, губы складываются в мрачную линию, но голос излучает спокойствие, а руки не дрожат, когда он говорит:       — Мне нужно умыться, — и закатывает рукава.