Техническое обслуживание и ремонт

      Подвал Сороки — не совсем поле битвы: начнём с того, что тут есть крыша, пол и четыре стоящих стены — но здесь и близко не так чисто, как предпочитает Джон, когда ему приходится зашивать ткани. Ванная в 221б без рук побьёт это место.       Но вправление плеча — быстрая и простая (хотя и не безболезненная) процедура, перевязка сломанных рёбер — повторяющиеся действия, и даже промывание и зашивание множества порезов каким-то образом действуют успокаивающе на Джона, — знакомый ритуал оценки и последующего ухода.       Джина, со своей стороны, стоически сидит или ворочается во время большинства манипуляций Джона, вскрикнув только однажды, когда плечо встаёт на место, шипит, когда хрустят рёбра, и лишь вздрагивает, когда затягиваются стежки швов. И Джон поражается её лёгкому отношению к боли.       — Такое ведь часто бывает, да? — спрашивает Джон, и Джина пристально смотрит на него налитыми кровью глазами, слёзы (те немногие, что были) уже давно высохли. Спустя секунду она опускает глаза на шею Джона, где виднеется его собственный рубец, и говорит:       — А то ты не знаешь.       Джон открывает рот, однако затем закрывает, и глубина разницы их положений бьёт его под дых. Он молчит, пока заканчивает свою работу, а в воздухе витает резкий запах антисептика, не полностью покрывающего плёнку настоящей крови и грязи.       Джон задаётся вопросом, что могут рассказать её раны натренированному глазу — сколько нападавших, продолжительность драки, возможно, точное местонахождение. Он задаётся вопросом, содержат ли они подсказки, что говорить, а что нет, как будто есть слова, которые могли бы стереть ночь, или, по крайней мере, стереть ночь Джины.       Сорока наблюдает из грязного офисного кресла, нахохлившись как его тёзка, весь состоящий из острый углов, до тех пор, пока Джон почти заканчивает с повреждениями Джины. Когда он отрезает последнюю нить, Сорока, словно ему был подан знак, распрямляется и бежит к занавешенному пластиковой шторкой подвалу. Он появляется секунду спустя и протягивает Джону три шприца — антибиотики, нутриенты и «суп» для других повреждённых частей Джины.       Джон принимает их с кивком, стерилизует кожу в месте для уколов, делает инъекции, а затем спрашивает:       — Где порты у твоих имплантов?       Джина морщится, когда изворачивается и показывает: её порты расположены в нижней части поясничной системы. Джон и Сорока обмениваются взглядами: имплант сконструирован с входными портами, до которых можно добраться только при помощи другого человека, и это либо намеренная жестокость, либо халатное пренебрежение, что ещё хуже.       — Приготовься, — говорит Джон, когда вместе с Сорокой устанавливает расширители. Они дожидаются, когда Джина кивает с плотно сжатыми губами, затем тянут и проталкиваются в её жёсткую кабельную проводку. Уходят добрые пятнадцать минут, но им втроём удаётся раскрыть проводку достаточно широко, чтобы поставить дозу. Джон наблюдает, как Джина вздыхает, принимая нутриенты, и слегка дёргается от боли и приложенных усилий. Её глаза закрываются.       — Сможешь поесть чуть позже? — спрашивает Сорока, с ласковым поддразниванием в голосе, таким отличным от обращения с Моной не дольше, чем неделю назад.       Джина усмехается, передёргивая плечами.       — Закажешь навынос?       — Можем захватить небольшой подарочек для тебя, конечно, голубка, — отвечает Сорока с улыбкой.       Джон отходит, чтобы снова вымыть руки, а также продезинфицировать инструменты, которые использовал. Он выбрасывает шприцы в помятые контейнеры для острых предметов, официальные предупреждения стёрлись и обведены маркером, в добавок к весёлому черепу со скрещенным костями со словами «НЕ ТРОНЬ» в большом волнистом пузыре.       Он возвращается как раз, когда Джина слезает со стола. Джон хмурится.       — У тебя есть, где безопасно переночевать? — спрашивает он.       — Уже утро, — говорит Джина, немного оборонительно.       — Твоему телу нужно отдохнуть, чтобы исцелиться, — отмечает Джон.       — У нас наверху есть безопасные комнаты, — говорит Сорока. — Если тебе больше негде побыть в полной сохранности.       Джина заметно колеблется, но Джон видит, что боль и переутомление побеждают, сгибая её тело под совместным весом, и в итоге она разрешает отвести себя наверх, где Лестер может её разместить.       Джон протирает стол, за которым работал, его одолевает собственная усталость, но укоренившаяся необходимость заканчивать работу правильно — сильней. Он поднимает глаза, когда заканчивает, и видит, что Сорока наблюдает за ним.       — Спасибо, — говорит Сорока. — За то, что пришёл… Я знаю, это было немного…       — Неожиданно? — Джон ухмыляется уголком рта. — Ну, я же сказал звонить мне.       Сорока одаривает его взглядом — своего рода улыбкой в сторону, которая каким-то образом гармонирует с его сутулостью.       — Ну что ж, — Сорока возится с пакетом, который держит, отличным от того, что он дал Джине с собой наверх. — Спасибо, что ответил.       — Всегда пожалуйста. Рад, что смог прийти на помощь —       — На самом деле мы не можем заплатить тебе, — выпаливает Сорока. — Но, кхм… — он протягивает пакет, который вертел в руках, — вот.       Джон усмехается, когда берёт предлагаемый пакет.       — Не собирался выставлять вам счёт, Сорока, это не обязательно… — дыхание Джона сбивается, когда он видит, что внутри. Там дозы, которые скоро понадобятся ему самому — эксагоновский «суп», гораздо лучше, чем типовые помои, которые обычно получает Джон, и два шприца с разными антибиотиками. — Это же… — Джон сглатывает. — Как вы достали это?       Сорока ухмыляется.       — Пути и возможности, мой друг, пути и возможности, — отвечает он, быстро поигрывая бровями. Джон поднимает свои брови в ответ, и Сорока, кажется, стесняется, когда добавляет: — Это и Мона. — Он склоняет голову набок. — На самом деле, в основном Мона. Она руководит пополнением запасов… ээ… рейдами для нас, всякий раз, когда бывает в городе.       Джон вздыхает и закрывает бумажный пакет и подарок внутри.       — Мона… хм, она уехала из города… на какое-то время. — Он протягивает пакет обратно Сороке. — Я могу получить свои лекарства в клинике, тебе стоит сохранить это для тех, кто не может.       Сорока обхватывает свои плечи, отказываясь забирать пакет.       — Он — твой, прошу. Кроме того, может, Мона и лучший, но не единственный источник инвентаря, что у нас есть. Пожалуйста.       Джон колеблется, но затем убирает свёрток в куртку.       — Спасибо, — говорит он.       Сорока пожимает плечом.       — Если нужно, можешь тоже занять одну из коек наверху, хочешь? — предлагает он.       Джон качает головой.       — Уже почти день, со мной всё будет в порядке, если я пойду домой.       Лестер похлопывает его по плечу и благодарит, прежде чем провожает до другого выхода, о котором Джон и не подозревал. В нескольких метрах от двери возникает перерыв в людском потоке, и Джон с лёгкостью вливается в толпу утренних пешеходов.       Джон идёт прямо домой, плюхается в своё кресло и пытается решить — поспать ещё пару часов или заварить себе чашку чая, просто, чтобы оставаться в строю.       Джон решает начать день правильно: отправляется за покупками, занимается бумажной работой и выполняет несколько небольших поручений миссис Хадсон.       Он забивает весь день заботами, и у него неплохо получается.       И только когда Джон засыпает этой ночью, он останавливает себя от мыслей, зачем всё это — и справляется.