Техническое обслуживание и ремонт

      Три ночи спустя Джон больше не может справляться с этим.       Сегодня вечером Джон один в своей кровати, наедине со своими мыслями, и ненавидит каждый пустой отзвук каждого пустого вдоха, ненавидит, как плавно поднимается грудь во время дыхания.       Он чувствует себя практически жалким от пьянящего успокоения, — грудной имплант плавно движется в расширяющейся грудной клетке: он его часть и нет — но это ещё не всё.       Джон осознаёт своё тело: оно более постоянно каждый день, выполнение упражнений лишь укрепляет это ощущение присутствия. Кожа чувствуется тёплой, её доклады слаженны, прикосновения к ней гармоничны. Гладкое скольжение простыни по бедру не разбивается в помехах, когда проходится по разделительному стыку. Правая ступня наталкивается на левую лодыжку, больше не соблюдая дистанцию с инородным предметом, занимающим рядом с ней место на матрасе.       Его части тела — пальцы, предплечья, таз, пенис — ощущаются частями целого. Он сам чувствует себя частью целого.       Растекается свет и тепло там, где раньше было… что ж, нечто хуже холодной тьмы, онемения и несогласованности. Это не мягко, не соблазнительно, но и не вызывает резкого отвращения, и после стольких месяцев неприязни, это всё равно что магнит, гравитационный колодец, и Джон опрокидывается вниз по старым, когда-то знакомым каналам.       Его руки сдаются, прежде чем он вообще решил, что займётся этим, но это неважно. Неважно. Не имеет —       Руки сдвигают пижамные штаны и трусы ниже, и он больше чем наполовину твёрд, и только из-за этого дыхание прерывается, как будто тело что-то замышляет против него, ладони, кожа, кровяные сосуды и нервные окончания объединяются против его самоконтроля, голоса разума —       Пальцы обхватывают член, и Джон вдыхает сквозь зубы, а затем выдыхает.       Жар расцветает в груди, мурашки бегут по животу и горлу, и он чувствует, как щёки покрываются потом, феромонами, солью — мускусом.       Ещё один глубокий вдох.       Боже, он едва коснулся себя, а комната уже пропахла.       Джон толкается в свой кулак, пальцы начинают легонько ласкать, но бёдра подаются вверх, дёргаются, нервы поют — и пальцы Джона сжимаются и берутся за дело всерьёз.       Ощущение сухое и почти некомфортное, но Джону всё же требуется целая вечность прежде, чем он останавливается и увлажняет ладонь, сначала нетерпеливо дёрнувшись, а затем —       Затем нет, затем он зачарован тёплым языком на коже и прохладой слюны. Джон понимает, что безвольно облизывает свои пальцы, поражённый текстурой, вкусом, формой, возможностями — а потом эти пальцы касаются нижней губы, края подбородка, ярёмной впадины. Похоже, они находят свой собственный путь, двигаясь дальше к югу, оставляя прохладные следы, невесомо касаясь сосков, рёбер, пупка —       И, ах, так-то лучше, потому что становится мягче, и скольжение и плавное движение так отличаются от прикосновений, которыми одарил его Шерлок —       О, боже.       Джон почти смеётся. Сколько прошло — две минуты? Но теперь уже слишком поздно, и Шерлок оказывается в его голове, с ним в постели, обнажённый и вовлечённый, каким он не был в тот день.       Это рука Шерлока умело скользит по стволу Джона, большой палец проводит по нижней стороне, слегка кружа по головке, поддразнивая, зарываясь в тёмно-русые завитки, касаясь мошонки, сползает ниже, чтобы нажать на промежность, и —       Это Шерлок скользит вдоль его живота, тело лоснится от напряжения, мышцы трепещут от желания, и это разнузданно, пленительно и так сильно отличается от дрочки в одежде, которую они (не) разделили в ванной, и Джон почти задыхается от комка в горле, но успокаивается, дрожит и прерывисто дышит, а нервы охватывает огнём.       Джон затаил дыхание с облегчением и удовольствием — облегчением из-за открытия, что он чувствует так, как помнит, ещё до операций, аугментаций, превративших части его тела и его самого в барахло. Ощущение такое правильное и приятное. И что бы ни сделал Шерлок — перепрограммирование, перестройку — не похоже, что его прикосновения или присутствие необходимы —       Это не мешает подняться желанию по пульсирующему болью горлу Джона. Тоска, понимает Джон. Всё зашло гораздо дальше, чем просто желание.       Блядь.       Всё встаёт на свои места. Удовольствие нарастает, зашкаливая с каждым поглаживанием, с каждым вдохом, ударом сердца, толкающим кровь по венам, кровь, насыщенную кислородом, эндорфинами, и, какие бы мысли (к чёрту их) ни вызывали наслаждение, это его собственная рука скользит по напряжённому члену (трение вызывает прилив крови) и доводит дело до конца.       Вместо ожидаемой яркой передачи «слишком много» и «неправильно» Джон чувствует нестерпимый жар и растущую болезненную потребность в «больше, пожалуйста, больше». И потом, когда он кончает — оргазм жёсткий, внезапный и быстрый, и Джон выгибается ему навстречу, задыхаясь, сдерживая крик, потому что это не из-за Шерлока, нет, это невозможно, а потом плюхается в потные объятья простыней, желая с опустошающей до костей болью, всей душой мечтая, чтобы это были совершенно другие объятья.       Это желание сопровождает вина, и Джон с трудом сдерживает рвущийся стон. Его простыни прохладные и сырые, он неуклюже и вяло обтирается, а затем ложится набок и скатывается в темноту, усталость и пропитанный химическими веществами, почти удовлетворённый сон.