Техническое обслуживание и ремонт

      Это был дворецкий.       А также со стороны Джона было ошибкой присоединиться.       Сцена преступления — омерзительна, или вернее была в тот день, когда писал Лестрейд. Всё же, когда Джон и Шерлок появились в комнате, тел уже не было, их убрали для освидетельствования несколько дней назад. Вместо них остались тёмные пятна и яркие меловые линии на ковре прекрасно оборудованного домашнего офиса, скорее джентльменской студии, чем рабочим пространством.       Ковер пушистый и бледный, по крайней мере, там, где кровь не придала ему тёмный окрас и жёсткость.       — Вот, — говорит Лестрейд, протягивая папку с фотографиями. — Владелец дома — Леонард Эштон, найден мёртвым вместе с главой домашнего персонала — Джеральдом Уиттакером.       Глаза Шерлока мечутся по страницам дела, пока Лестрейд говорит. Джон смотрит то на украшенные фотографиями стены кабинета, то на привычных офицеров на месте преступления. Пока Шерлок смотрит только на улики, Джон видит возмущение в хмуром лице Андерсона и его скрещенных руках. Джон переводит взгляд на смотрящую на него Салли, та стоит с нечитаемым лицом.       — Итак… — начинает Шерлок, но его тут же перебивает Андерсон:       — Да ради бога, всё очевидно, не знаю, зачем он здесь вообще.       Шерлок бросает резкий взгляд на лицо Андерсона, и тот неплохо притворяется, что удивлён его присутствием, словно и не заметил мужчину, прожигающего глазами дыры в его голове. Джон пытается спрятать усмешку.       — Андерсон, — начинает Лестрейд, но Шерлок поднимает руку.       — Нет, нет, тогда давайте послушаем твою теорию, — он умолкает так, чтобы Андерсон мог говорить. Когда вместо этого губы Андерсона сжимаются, Шерлок улыбается: — Давай.       — Что ж, это двойное убийство. Возможно убийство на почве ненависти — слуга был дополненным, больше жестянка, чем человек там, где… — Андерсон скользит взглядом по Джону, который не вполне осознаёт, что написано на его лице, но какое бы выражение там ни было, оно заставляет Андерсона со щелчком захлопнуть рот.       Салли шагает вперёд.       — Преступление на почве ненависти — скорей всего: одна дополненная жертва, а вторая — его наниматель и друг.       Джон чувствует липкий холод на загривке, где порт его интерфейса снова находится на последней стадии заживления. Джон подавляет порыв почесать его и вместо этого крепко скрещивает руки перед грудью.       — Можно сказать, они были очень близки, — продолжает Салли, поднимая руку в сторону стен кабинета. Фотографии представляют собой типичную ностальгию по прошлому, несколько фотографий с разных свадеб, несколько совместных портретов собственника дома и его слуги: снимок с сафари в одежде цвета хаки, ещё один с заснеженными Альпами позади них в мембранных костюмах, а под ними фото их двоих, курящих сигары и чокающихся друг с другом, с новогодними колпаками набекрень и бухтой на фоне.       — И — и кроме того, — возвращается Андерсон, — взгляните на повреждения слуги. Убийство на почве ненависти, — говорит он так, словно искусно и красиво подводит итог.       Всё внимание обращено к Шерлоку, который изгибает бровь в ответ.       — Что ж, не самая ужасная теория, несколько настоящих доводов, чтобы поддержать её —       — Шерлок, — говорит Лестрейд суровым голосом.       — И хотя я согласен, что это преступление на почве ненависти —       — Ха! Видите? — перебивает Андерсон. — Я был прав!       — твои выводы как всегда совершенно неверны, — Шерлок поднимает уголки губ с тем самым лёгким самодовольством, и Джон чувствует, как прихватывает желудок, хотя он и списывает это на то, что они снова стоят вокруг свидетельств смерти носителя аугментаций.       Желудок сопровождает эту мысль кислым толчком, и Джон подавляет дрожь.       — Что? — квакает Андерсон. — Как?       — Эштон и Уиттакер были друзьми, это правда, ближе, чем можно было бы ожидать от нанимателя и домашнего слуги — однако, фотографии. Почему? — Шерлок удерживает руку поднятой и поворачивает её, указывая взмахом на множество фотографий странной парочки во время путешествий и приключений. — Можно заметить, что нет ни одной фотографии свежее двух с половиной лет. Как вы думаете, из-за чего произошла такая перемена в их непринуждённом товариществе?       Джон кривит рот.       — Аугментации.       Шерлок не переводит взгляда со стен, но кивает, ненадолго изогнув губы.       — Совершенно верно. В финансовых отчётах в этой папке, есть регулярный платёж, который вносился на протяжении прошлых двух лет: расходы на обслуживание аугментаций. Эштон оплачивал дорогостоящее содержание своего сотрудника. К несчастью для них обоих договорённость не оказалась стабильной.       Джон судорожно вдыхает.       — Скорее наоборот, — продолжает Шерлок. Можно увидеть по углу брызг здесь, относительно других, что это была атака. То, что нет оружия на месте преступления, не всегда означает, что убийство совершил кто-то ещё и забрал орудие с собой, — иногда это просто означает, что никакого оружия и не было.       — Хочешь сказать, он… просто голыми руками? — спрашивает Лестрейд.       — Кровь и кожа под ногтями распространены у жертв нападений, но пусть ваш коронер проверит на мышечные волокна. Скорей всего вы найдёте кусочки кожи и плоти Эштона глубоко в груди его слуги-ставшего-нападающим, поскольку после того, как Уиттакер прикончил Эштона, он, очевидно, убил себя.       — Очевидно? — спрашивает Лестрейд.       Шерлок закатывает глаза.       — Ещё раз, сколько искалеченных тел здесь было?       — Боже, — говорит Лестрейд. — Когда документы, по-видимому, указывают, что они прошли двухгодичную отметку, я думал — может быть —       — Слишком поздно, — говорит Андерсон с мрачным весельем, — но они все оказываются там, в конце концов.       Комната затихает, и Джон чувствует, как все устремляют взгляды на него, все, кроме Шерлока, который склонился и сканирует особый рисунок брызг крови.       Кровь отливает от лица Джона. Он ощущает каждую часть себя, которая не является его, чувствует себя запертым в клетке частей, не единым целым, а мешаниной.       Место преступления само по себе было достаточно скверным из-за нависшей тени убийства на почве ненависти, но теперь — зная, что оно стало прямым результатом одержимости после прохождения двухгодичной отметки… Джон сглатывает, на мгновение успокаивая сам себя: перед ним Шерлок в своей стихии, разграничивающий, что случилось и как, вынимающий порядок из хаоса, мотивы из их отсутствия.       Он сияет, освещённый солнцем из огромного окна за спиной, с нимбом из лучей — и будь Джон проклят, если позволит этому стать линией мела.       Тогда Джон делает единственную вещь, которую может.       Когда он выскальзывает из дверного проёма, офицеры полиции расступаются, чтобы пропустить его, некоторые более поспешно, чем другие, Джону кажется, что он слышал сбитое с толку «Джон?», сказанное растерянным баритоном, но его мысли уже слишком далеки от этого. Потрясению в том голосе нет места во внезапной ясности разума Джона.       Он думает о Моне, Герше, остальных. Внезапно Джон видит параллели, которые раньше были неявными. Они все вели уединённый образ жизни, всё ещё ведут, если до сих пор живы. Может, это выбор, а возможно инстинкт. Вероятно, подсознательное понимание, что дистанцирование необходимо, оно больше чем мера предосторожности, это — защитный механизм.       Джон задаётся вопросом, что если дворецкий и его наниматель были больше, чем друзья — что если дворецкий так отчаянно желал человеческого взаимодействия, что проигнорировал своё предчувствие — и чем всё кончилось?       Двумя тёмными пятнами на безупречно чистом ковре.       Телефон Джона жужжит в кармане — сообщение. Он не обращает на него внимания. Ещё одно жужжание секунду спустя — и его он тоже игнорирует.       Ритмичная вибрация на этот раз — звонок. Джон переводит телефон в беззвучный режим, прямо в кармане, не взглянув на экран.