Техническое обслуживание и ремонт

      Джон гуляет, пока ночь не разрезает улицы широкими полосами теней, его ступни бродят, пока прохладный ветер не принимается сквозить через швы одежды. Джон прекращает усиленно думать, просто позволяя мыслям проплывать мимо.       Он замечает, что ноги несут его к Бейкер-стрит — вперёд к безопасности и дому — но чьей безопасности и чьему дому? Если к джоновым, то они не могут принадлежать Шерлоку, а Шерлок заслуживает лучшего, чем жить с бомбой замедленного действия.       Джон приближается к черте, которую проигнорировал дворецкий — но он не попадёт в ту же ловушку. Джон прикидывает, насколько он может отдалиться. Можно поискать новую квартиру, даже проводить как можно больше времени отдельно от Шерлока. Защитить его от неизбежности, заложенной в Джоне.       Со вздохом Джон настраивается на новый курс, размышляя, стоит ли его жалкому набору частей привести его к тату-салону, к безопасным комнатам над землёй.       Может быть, у Сороки и Лестера есть дополнительные активы для склонных к насилию, с истёкшим сроком дополненных людей. Он не может решить морозит или успокаивает его эта мысль, шаги поочерёдно становятся то торопливыми, то сомневающимися, а тело и его аксессуары присоединяются к полемике.       Джон сомневается почти всю дорогу туда, но всеобъемлющее чувство неправильности охватывает тело мурашками, когда он приближается к последнему отрезку пути. Пальцы едва касаются спрятанной кнопки, а затем замирают в неуверенности, так и не нажав.       Джон закрывает глаза и ловит себя на простой мысли: Бейкер-стрит. Он распахивает глаза и мысленно принимает решение. У него будет сегодняшний вечер, последний украденный миг выбора, и он сохранит его, как утешение, вопреки будущему отсутствию вещей, которые бы он предпочёл выбрать.       Обратно он добирается в тишине — поздний час и холодный ветер вступают в сговор против пешеходных потоков, и Джон срезает по осторожному пути до дома без свидетелей, каждый шаг вдоль по улице до двери дома ощущается, словно кража.       Дом.       Джон сжимает левый кулак, зажмуривает глаза из-за растущей боли от потери. Секунду спустя дыхание пробивается из лёгких, и вина струится по всему телу и опустошает его, словно наполняя. В конце концов, Джон должен винить только самого себя. Буквально все видели и понимали: его физиотерапевты, техники из клиники, его аналитица. Господи, даже чёртова Гарри знала.       Ходячий труп.       Джон вдыхает носом, и воздух колет в ноздрях, щиплет в уголках глаз, когда он распахивает веки.       Он пришёл к мёртвой точке перед «Спиди». Джон смотрит вверх, долго и не двигаясь, в тёмные окна 221, в мрачный туман беззвёздного лондонского неба.       Сегодня вечером он прокрадётся — позволит себе последнюю ночь успокоения и относительной безопасности, чувства, когда тебя больше чем просто терпят — а завтра он соберёт все свои деньги и найдёт ночлежку. Может, его примут в старой — он заплатит наличными вперёд — хозяину это понравится.       Ключ мягко поворачивается в гнезде, но в суставах Джона возникает скованность, словно приходится давить сильнее, сопротивляясь неким помехам, будто сам воздух не желает расступиться перед ним.       Семнадцать шагов вверх по лестнице никогда раньше не казались такими невозможными.       Джон расправляет плечи и начинает своё восхождение, нерешительность лишь отчасти объясняется непредсказуемой склонности к скрипам, которые, похоже, встроены прямо в шаги. Тем не менее, Джон не прожил в 221б, не приобретя некоторые изворотливые приёмы Шерлока, и лестница остаётся практически тихой под ногами.       Джон не запыхался на последней ступеньке, но в груди возникает удушливая тяжесть, когда он наконец всё же достигает лестничной площадки. Он ловит себя на мысли, что почти расстроен из-за того, что шаги не возвестили о его присутствии, не призвали Шерлока к исследованию — но это эгоистичная мысль, а Джон слишком много потворствовал этой стороне своего существования.       Он намеревается подняться прямо в свою комнату для дальнейшей минимизации возможного контакта с Шерлоком, но замирает на лестнице, охваченный порывом узнать, что Шерлок на самом деле дома в безопасности, а не ввязался в беду из-за Ситуации.       Спустя минуту мысленной борьбы, Джон снова сдаётся и пересекает комнату.       Он стоит снаружи шерлоковой спальни долгое время, затаив дыхание, но да, все признаки налицо: луч света под дверью, вздохи гениального детектива, отсыпающегося после остатков джетлага и краткого всплеска адреналина после дела.       Джон поднимает руку, но не касается двери Шерлока, пусть и хочется — хочется постучаться или открыть её, хочется объясниться как можно основательней. Джон не хочет, чтобы Шерлок считал, что Джон желает этой дистанции между ними, не когда они, чёрт возьми, только преодолели её, меньше чем двадцать четыре часа назад, но так — так безопасней. Разумнее.       Джон опускает руку и делает глубокий, успокоительный вдох.       После проверки, что Шерлок в безопасности дома, самое естественное пойти на кухню — и да, там признаки, что Шерлок ел — и от слабого запаха этой еды рот Джона наполняется слюной.       В холодильнике стоит второй набор коробок — обычный заказ Джона. Этот факт отдаётся в его груди, горле и животе и скручивается. Он почти закрывает холодильник и уходит — желая сделать что угодно, лишь бы остановить это чувство, его едкую глубину, всепоглощающий поток —       Но голод поднимает свою прагматичную голову, и Джон подчиняется его требованиям. Он открывает контейнеры, которые принёс и уложил Шерлок — как минимум, на полку, свободную от опасных веществ — берёт одноразовую вилку, лежащую внутри, и погружает еду себе в рот, в своё тело, пытаясь игнорировать, насколько бессмысленным ощущается это действие — почти бесполезным…       Джон справляется лишь с половиной порции, прежде чем горечь глубоко вонзает когти, поселяясь во рту, желудке, мыслях. Боже, Джон мог пенять только на себя. За то, что не обращал внимания на советы окружающих, за то — за то, что надеялся.       Но на что бы он ни надеялся, на какие возможности ни заглядывался — ничего из этого не могло стать на самом деле реальностью, ведь так? Ни дружба, ни… ни что-то больше — ничего из этого не могло существовать, потому что ничего из этого не может быть стабильным. Джон сам по себе не является стабильным. Джон — тот, что есть, и тому, чем он является, приходит срок.       Он роняет руки на столешницу. Он даже не присел, чтобы поесть, и его пятки болят, и колени болят, но кибернетическая конечность чувствует себя прекрасно, и это кажется странным и неправильным.       Джон сжимает край стола и дышит, пытаясь сосредоточиться на вихре мыслей и чувств, безумной смеси нервов. Вот поэтому — именно поэтому он должен уйти.       Двухгодичная отметка подбирается ближе, и вот он здесь, с трудом глотает порцию риса, впиваясь ногтями в столешницу. Что вообще он может предложить — хоть кому-нибудь? Только потому что его импланты теперь более спокойны, не означает, что в остальном он не разобщён. Он до сих пор является — таким.       Джон задаётся вопросом, не в первый раз, сколько из этого принадлежит ему, а сколько травме от аугментаций. Он размышляет, что бы могла сказать ему Гарри, если бы только она предпочла увидеть его прежде, чем похоронить. Задаётся вопросом, что подумал бы Шерлок о нём до операций. Раздумывает, каким был бы мир — его мир — на что был бы похож, если бы он встречал его на своих обеих ногах.       Джон горько кривится, ладони крепче сжимают стол, чтобы не затрястись.       Наконец он неохотно проглатывает последнюю порцию, с которой сражался. Руки освобождаются от мёртвой хватки, желая всё закрыть и убрать обратно в холодильник. Только когда холод открытого холодильника бьёт Джона в лицо, тот понимает, что вся пища, которую он съел, ледяная. Рис, клёцки и овощи засели ледяной глыбой внутри, как ещё одно инородное тело, застрявшее в груди.       Джон морщится, кидает вилку в кружку, наполненную (будем надеяться) водой, вспоминает, что она пластиковая, а затем решает всё равно оставить её. Не то чтобы Шерлок не узнает, взглянув лишь раз, что Джон здесь был. Боже, он, вероятно, узнает, сколько Джону осталось до двухгодичной отметки, по грязным разводам на вилке и полукруглым отметинам на деревянной поверхности.       Джон плетётся наверх к себе в комнату как можно тише. Полностью одетым падает в кровать спиной и испускает вздох, который едва чувствует.