Техническое обслуживание и ремонт

      Джон взбирается по лестнице, не беспокоясь о шуме шагов — шансы, что Шерлок не услышит, как он идёт, невелики, и, кроме того, в том нет нужды. Так или иначе, Джону необходимо поговорить с Шерлоком — о том, что нужно сделать и вообще обо всём.       Когда Джон заходит в гостиную, то ожидает увидеть Шерлока за микроскопом, или, возможно, сидящим в своём кресле, со сложенными пальцами и в раздумьях. Шерлок, как бы то ни было, стоит неподалёку от окна, небрежно удерживая скрипку в одной руке, опустив смычок в другой.       Джон подыскивает слова, цепляется за начало, вступление, хоть что-то, когда Шерлок говорит:       — Ты сомневаешься — откладывая что-то, — Шерлок опускает глаза с отражения в окне. — Хотел бы я, чтоб ты не колебался.       Его слова ощущаются пощёчиной, бесцветный голос Шерлока звучит недобрым контрапунктом к яду, с которым Джон хотел бы разобраться. Ему удаётся сказать нечто близкое ко всей этой неразберихе, просто для того, чтобы сказать хоть что-то:       — Я только что беседовал с твоим братом. Опять.       Шерлок кривится, и Джон не упускает, как его руки сжимаются на шейке скрипки и смычке. Спустя секунду Шерлок вздыхает, и это выглядит словно борьба, плечи опускаются вниз с выдохом.       — Когда ты уезжаешь? — спрашивает он.       В 221б разливается тишина, безмолвная, что редко случается, когда они оба находятся дома. Тихие звуки их совместного проживания, скрипы, сопровождающие их рутинные действия и лёгкость, с которой они складывают свои жизни вместе, отсутствуют.       Но Шерлок стоит здесь, не уходит, и его дыхание оживляет тишину, наполняет пространство, оставленное дыханием Джона — и этого достаточно, достаточно, чтобы в любом случае справиться с ситуацией.       Джон уклоняется от вопроса Шерлока, не в силах признавать его прямо сейчас.       — Так ты знал, что он опять меня разыскивал?       Шерлок хмуро фыркает.       — Мой брат — ленивая задница, и может быть довольно настойчивым.       — Осторожно, — язвит Джон, — а то звучит как похвала.       Губы Шерлока дёргаются, изгибаются, и Джон точно знает, каково это, потому что сам совсем недавно примерял это горько-сладкое выражение. Увидев и узнав его, Джон чувствует себя свободнее.       Джон ощущает самое сильное спокойствие за прошедшее время. Ясность, которая приходит с решением, с планом сражения — неважно, пусть его придётся менять на лету — то, чего не хватало уже давно, неуловимо и неосязаемо не доставало в жизни Джона.       Ему нужно поговорить с Шерлоком, а, значит, он поговорит. Сейчас.       — Джон? — обращается Шерлок в настороженную атмосферу, и звук его имени в этом вопросе скручивает сердце Джона от неясной безотлагательности.       — Я — просто дай мне — дай сказать, — Джон опускает подбородок и собирается с мыслями и словами.       Шерлок наблюдает за ним, меняет позу, но ничего не говорит.       — Мне нужно сказать — объяснить тебе, — начинает Джон и морщится, ненавидя всё это. Он сжимает руки и выпрямляется, резко вдыхая. — Я не очень хорош в подобных вещах, прости.       Джон отводит глаза в сторону, затем вниз, а когда снова глядит на Шерлока, его лицо выглядит белым и ужасно юным — но каждая черта заострилась от холодной ярости, и на секунду Джон думает, что, должно быть у него за спиной стоит Майкрофт, — но нет. Вся эта ярость направлена на него самого.       — Шерлок? — зовёт Джон.       Шерлок сужает глаза.       — Хватит, — говорит он, и ясная жестокость в этом шипении удивляет их обоих, по мнению Джона, хотя Шерлок скрывает удивление лучше. — Чего бы ты ни ждал, что бы ни собирался сделать, просто покончи уже с этим.       — Я и пытаюсь, вообще-то —       — О? Могу я тогда помочь? «Я хорошенько подумал, Шерлок, и, посоветовавшись с твоим назойливым братом, решил собрать вещи и съехать. Спасибочки за воспоминания!» Ну как? Я уловил общую суть?       — Что? Нет — в смысле —       — Мало? — обычно бледная кожа Шерлока краснеет пятнами, дыхание становится резким и поверхностным. — Потому, что я могу сказать более конкретно, если хочешь: «Я больше не могу это выносить, Шерлок, жить с тобой, когда ты крутишься под ногами и наблюдаешь за мной — Мне не нужен ни ты, ни твоя поддержка, когда она к чему-либо приводит, и ты перешёл черту с тем — тем контактом в ту ночь, и —       О боже. Джон отлетает назад и врезается в стену.       — Значит, я был прав, — говорит Джон, обрывая его. Прерванный Шерлок безучастно смотрит на него. — Насчёт той ночи — насчёт твоего — нашего… — Джон захлопывает рот. Он потерял нить того, что собирался сказать, а теперь слова бурлят и вырываются наружу, а он не хочет произносить их.       Не хочет определять ту ночь как некое сиюминутное Научное Исследование, даже если это правда. Сказать это вслух — значит лишь усилить боль, ещё больше запятнать то, что осталось между ними.       Если вообще что-то осталось после этого обмена любезностями.       Шерлок моргает, по-видимому, сорвавшись со своих обвинительных речей, как и Джон.       — Что значит — «прав»? — Шерлок шагает ближе к Джону и хмурит брови, пристально изучая его лицо. — Насчёт чего, вернее?       Джон не может посмотреть в эти глаза, но очевидно, это не важно, потому что секунду спустя Шерлок резко отшатывается, немое потрясение искажает его лицо. Он отводит глаза в сторону, вниз, взгляд мечется туда-сюда, пока он обдумывает, и Джон не наблюдает за этим, но знает, как выводы проявляются в чертах Шерлока, и разум подкидывает и картинку, и горькую боль в придачу.       — Джон.       Тот не отвечает.       — Джон.       Ладони скользят с каждой стороны его лица, нерешительно, а затем уверенно и ведут, чтобы перенаправить взгляд Джона — и вот немигающие глаза Шерлока неизбежно оказываются перед ним.       — Как всегда, Джон, отдаю тебе должное за попытки проанализировать, как мало данных ты можешь собрать при помощи своих, откровенно говоря, ужасных навыков наблюдения, но должен отметить, что ты в который раз сделал неверные выводы из-за недостатка доказательств.       Джон моргает и хмурится.       — …Что?       Шерлок вздыхает и говорит:       — Ты неправ, Джон.       Джон трясёт головой, пытаясь избавиться от этого неумолимого взгляда.       — Но…       — В твоём распоряжении никогда не было всех фактов. Следует признать, результат упущения с моей стороны, отчасти намеренный, чтобы сдержать окрашивание эмоциями того ночного процесса — процесса, ээ, прикосновений, и отчасти потому что, потому… — Шерлок колеблется, сглатывает, и Джон на мгновение задерживает дыхание, когда тот продолжает, — В тот день — когда я вернулся — ты… намекнул, что находишься под впечатлением от того, что каким-то образом… перешёл границы, — Шерлок прочищает горло. — Правда в том, что ты был не единственным, кто… Я думал — был — обеспокоен… что, должно быть, я —       — Перешёл границы? — Джон хмурится, почти качая головой, — потому что, нет, дело не в этом.       — С тобой. Кхм. Да.       Джон качает головой, на этот раз более явно.       — Шерлок, нет. Прекрати. Послушай, всё в порядке, — он вздыхает и на секунду закрывает глаза. — Я не питаю иллюзий по поводу того, чем являюсь. Я понимаю, что ты испытывал — любопытство, — ему едва удаётся скрыть содрогание, — но всё в порядке. Правда. И я ничего не ожидаю от тебя. Как я могу? Меньше чем через неделю я перейду двухгодичную отметку —       У Джона перехватывает дыхание на этих словах, когда они прорезаются из груди через горло. Он не собирался произносить их и обрушивать на кого-нибудь, особенно на Шерлока.       Реакция Шерлока очевидна своим отсутствием — вместо слов или действий он застывает, дюйм за дюймом, каменея словно статуя. Только его глаза остаются живыми на фоне мраморного лица.       Джон сражён этим зрелищем, ярь-медянковые глаза, замершие в камне, прорезаются неземной красотой — и эта мысль скользит в сердце, удивительная и одновременно совершенно знакомая, мучительно расцветая подтверждением.       — Джон, — начинает Шерлок, но затем умолкает. Спустя долгую минуту он спрашивает: — Сколько дней осталось?       — Пять, — выдыхает Джон, и чувствует, словно его опять подстрелили, и одновременно будто он очнулся после наркоза. — Пять дней, — выдыхает он. — Я думал — думал, ты знал? Ты должен был знать, в смысле, ты отправил меня восвояси сегодня —       Голос Шерлока близок к панике как никогда:       — Сегодняшнее дело было — ты бы не — после того дня, я — и ты был не в настроении с тех пор — сразу после — и я подумал, что возможно — и —       Понимание озаряет Джона. Ох.       — Она аналитица, а не психологиня. Её работа заключается в том, чтобы удостовериться, что я пришёл в норму после аугментаций — и убедиться, что я никого не прикончу, когда придёт моё время.       — Джон… — лицо Шерлока — этюд о страдании, и зрелище этого столь открытого выражения вытягивает у Джона слова, гораздо больше слов, чем он собирался высказать или обрушить на кого-нибудь:       — Сегодня она посоветовала мне совершить чистый переход от — в общем, она предложила мне… — «съехать», имеет в виду Джон, но теряет голос. Хочется рассмеяться из-за того, что нет сил даже озвучить это слово. Теперь, когда он стоит перед Шерлоком, и тот излучает трескучую энергию каждой клеточкой, он поднимает и пропускает руки сквозь волосы.       — Нет, — говорит Шерлок прежде, чем Джон успевает закончить предложение.       Джон задыхается от знакомого ощущения, раздражение и нежность возвращают дыхание.       — Не тебе решать, Шерлок.       Шерлок издаёт гортанный, полный отчаяния звук.       — Но я не хочу, чтобы ты — и ты не хочешь — ведь не хочешь? — глаза Шерлока становятся дикими и широко раскрытыми. — Джон?       Джон сопит, горло сжимается.       — Нет, конечно, нет, но —       — Тогда зачем тебе вообще — ?       Джон качает головой, закрывает глаза, больше не в силах объяснять, не с таким комком в горле.       — Я не хочу… я не —       — Если ты собираешься заявить нечто нелепое вроде «ради твоей безопасности» —       — Неужели так трудно поверить — Шерлок, ты же видел, что случается с другими —       — Не будь утомительным — будто у носителей аугментаций нет иных веских причин для убийств — ох, — Шерлок обрывает сам себя, увидев лицо Джона. — Я же не рассказывал тебе про Эштона и Уиттакера? — в ответ на то, как Джон вздрагивает, Шерлок милосердно не окунается с головой в несомненно захватывающее исследование причин, по которым дополненный мужчина разорвал на кусочки своего друга, а затем и самого себя. — Разве что, возможно… не сейчас? — предлагает Шерлок.       Предупредительность в словах и голосе Шерлока так далека от жалкой пародии на заботу, которую тот использует, желая заполучить нечто от других, вызывает у Джона обречённый смешок.       — Ну, давай уже, — Джону поневоле любопытно, предложение звучит обнадёживающе несмотря на то, что он уже узнал к настоящему времени.       — Я наблюдал за вскрытием — и, разумеется, оказался прав насчёт мышечных волокон — и пока я был там, Лестрейд выдал мне полные записи об аугментационных процедурах до, во время и после.       — И? — побуждает его Джон, когда тот останавливает свой рассказ, задумчиво подняв бровь.       — Андерсон, возможно, всё-таки был прав — суды всё ещё могут санкционировать произошедшее как двойное убийство из-за отсутствия согласия, — губы Шерлока расплываются в странном выражении веселья и отвращения. — Сломанные часы и всё такое.       Джон хмурит брови.       — Отсутствие согласия?       — Эштон возглавлял Лондонский Репродуктивный центр — они специализировались на научно-исследовательских и опытно-конструкторских работах в области аугментаций — что объясняет деньги и медкарту Уиттакера.       — Не уверен, что догоняю, — говорит Джон, абсолютно уверенный, что не ничего не понимает.       Шерлок одаривает его взглядом, который говорит «не отставай, хорошо?», а затем пускается в объяснения:       — Уиттакер был чрезвычайно дружелюбным и приветливым мужчиной, его социальные круги простираются куда дальше, чем у обычных представителей его класса. Он даже установил крепкую дружбу со своим нанимателем — Эштоном, до такой степени, что они отправлялись во всевозможные поездки вместе. Помнишь фотографии на стене в кабинете? Они лишь изображали ключевые моменты их приключений по всему земному шару.       — Ох, — Джон моргает. — И?       — И, — говорит Шерлок со слегка раздосадованным вздохом, — то фото в доках? Их последняя документально подтверждённая поездка. Во время неё Уиттакер получил опасную для жизни травму, из-за которой Эштон, скорее всего, если не точно, испытывал вину. Видишь, к чему всё идёт.       Губы Джона уже сжались в мрачную линию.       — О боже. Он —       — Эштон обеспечил Уиттакера своими льготами и привилегиями, без его предварительного согласия. Нет ни записей, ни подписанных информирующих документов, и так как Уиттакер находился в ужасном состоянии, у него не было возможности подтвердить свои предпочтения о несомненно длительных и безотлагательных операциях.       — Его могли стабилизировать и поговорить с ним тогда, — замечает Джон, его желудок дёргается. Именно так с ним поступили его врачи и техники, однако понимание, что у них была прекрасная возможность не давать ему право голоса, и вместо этого принять все решения за него, является пугающей, тошнотворной мыслью «а что если» и «почти».       Несмотря на то, с чем Джону пришлось бороться после установки аугментаций, у него было право выбора. Он принимал собственные решения и приносил обдуманные жертвы.       — Записи говорят о том, что этого не стали делать, — отвечает Шерлок, жёсткость в его голосе совпадаёт с мрачными размышлениями Джона.       — А после?       — Аналитик, больничные назначения и уход — всё оплачивалось из кармана Эштона, — Шерлок на мгновение поджимает губы. — Всё самое лучшее, о чём Уиттакер только мог попросить, вот только —       — Только он об этом не просил, — заканчивает Джон. — Кто-нибудь знал?       — Среди домашней прислуги Эштона? Безусловно. Всем друзьям и коллегам Уиттакера должно было быть известно о его аугментационном статусе. Его импланты было непросто замаскировать.       Джон содрогается, думая о реакции Гарри, когда она узнала его статус. Он задаётся вопросом, сколько похожих маленьких похорон провели для Уиттакера, бывшие друзья и семья, прощающиеся с мужчиной, который прежде определял себя через эти связи. Как все эти заветные опоры выцвели, пали и разрушились.       — Разумеется, — продолжает Шерлок, — Уиттакер пытался устроиться как можно лучше в своём положении — но человек, которым он был раньше, жизнь, которую вёл, всё теперь стало недоступным. Внезапность изоляции, её полнота, которая не коснулась человека, ответственного за неё… — губы Шерлока растягиваются и опускаются вниз, словно он лично испытал нечто подобное в своей жизни. Тряхнув головой, он продолжает: — Безусловно, существовали разногласия и напряжение, усиливающиеся с каждым днём, пока не достигли точки кипения. Возможно, прохождение через двухгодичную отметку без происшествий оказалось чересчур — обещанная конечная точка обернулась ложной надеждой. Что бы ни стало катализатором, гнев Уиттакера очевидно сломил его, заставил излить страдания, которые он насильно сдерживал под давлением благодарности. Это обернулось насилием, затем саморазрушением, и вот мы здесь.       Джон закрывает рот, хмурится, а потом снова заговаривает:       — Что ты имеешь в виду под «и вот мы здесь»?       Шерлок хмурится в ответ.       — Совершенно обоснованная — или скорее, нездоровая — причина для двух смертей. Дело рук дополненного человека не является результатом поломки, а напротив, следствием сверх- или недостаточного внимания к носителю аугментаций.       — А Андерсон? — слабо спрашивает Джон, оцепенев и слегка растерявшись, что говорить или спрашивать дальше.       — Ему принадлежала идея, что это преступление на почве ненависти. — Шерлок усмехается, — В конце Уиттакер ненавидел себя также сильно, как окружение ненавидело то, чем он стал — или скорее, чем его сделали. Двойное убийство в результате отсутствия согласия: неимение собственного мнения в будущем привело его к этому. Наличие той изоляции и отчуждённости, — которых, разумеется, избежал человек, ответственный за его состояние — нависало над ним каждую секунду.       Шерлок наклоняет голову набок, раздумывая.       — Он зашёл слишком далеко, учитывая обстоятельства. Те, у кого более высокие шансы, обладают рядом общих черт. Возьмём семёрку из Седвика, например: из-за того, что их личности были под защитой, у них была возможность контролировать свою открытость обществу, они могли выбирать — делиться своим прошлым или нет, что позволило им построить жизни, стоящие продолжения. У них не было указания планировать значительно сокращённую продолжительность жизни, что само по себе является самосбывающимся пророчеством… — Шерлок обрывает себя.       Джона оглушает внезапная тишина и её длительность, учитывая уже озвученное. Он задаётся вопросом, что скажет Шерлок, когда нарушит молчание, разрушит его полностью, и что последует дальше.       Однако вместо слов Шерлок кивает. А затем, вместо того, чтобы отодвинуться, он наклоняется ближе навстречу Джону, пока их лбы не соприкасаются, а взгляды встречаются. У Джона перехватывает дыхание от внезапной близости. Время расширяется, как и его сердце, сосуды и нервы, и замирает в этом миге единения.       — Ты справился с этим в одиночку, — шепчет Шерлок в тишине.       Джон издаёт задушенный смешок, намереваясь отклониться, но вместо этого лишь сжимает Шерлока за плечи.       — А какой у меня был выбор? — ложь, Джон знает, что всегда был другой выбор, тот, что он держал так близко под рукой, спрятанным в ящике прикроватной тумбочки, заправленным за пояс джинсов. От которого он раз за разом стойко отказывался.       Шерлок, должно быть, понимает — или, скорее дедуцирует — мысли Джона и его другой имеющийся выбор: он слегка морщится — у любого другого это выразилось бы содроганием всего тела.       — Всё в порядке, — говорит Джон, хотя это и не должно быть таковым.       — Ты бы не стал, — говорит Шерлок, и это не вопрос и даже не дедукция. В его хриплом шёпоте звучит нечто похожее на веру, и из-за этого Джона пробирает трепет.       Джон делает выдох, который неожиданно ощущается смешком.       — Нет, — в своём голосе его удивляет уверенность, но не само слово или мысль, которую он испытывал или выражал перед лицом опасности и верной смерти.       Шерлок делает глубокий и долгий вдох. Он кивает один раз, неспешно, а затем моргает.       — Это не то, что расстроило тебя изначально.       Джон вдыхает. Он начинает до того, как складываются и созревают слова:       — То, что мы — что ты — то, что случилось… — а затем умолкает, потому что ожидал прилив боли, а не растущее, словно прогрессирующая инфекция, облегчение. Оно подстёгивает следующее предложение: — Всё произошло только из-за моего… состояния. Ясно, что я интересен тебе только из-за кибернетики, — эти последние слова отдаются горечью на выдохе, сопровождаемом болью от образовавшегося вакуума.       Ещё один вдох, тяжёлый на этот раз, горло Шерлока работает против самого себя.       — Неправда, — он снова сглатывает. — У многих людей есть шрамы, отсутствующие части тела и, да, даже кибернетические протезы. Никто из них не является таким же захватывающим как ты. Таким полным жизни, как ты.       Джон чувствует, что хмурится, его лоб морщится напротив лба Шерлока.       — Что ты имеешь в виду?       Шерлок издаёт низкий, гортанный звук, пока подыскивает слова.       — Если бы ты никогда… это не изменения сделали тебя тобой. Это то, как ты ответил на них. Преодолел их. Выдержал, — он останавливается, бросает взгляд в сторону и возвращается к Джону. — Я не уверен, что смог бы… держался бы так же… хорошо, как ты. Твоя выдержка достойна восхищения. Твою стойкость следует учитывать.       Пульс Джона подскакивает, дыхание сбивается.       — Я…       — Джон, — Шерлок вдыхает. — Та ночь — следующий день — думаю, я теперь понял, что ты — что чувствовал — ты беспокоился… что опыт был односторонним. Что желание было… я должен был сказать, но обстоятельства… — Шерлок прочищает горло. — Ты должен знать, что всё было не так.       — Шерло… — Джон чувствует, как сердце бьётся о металл грудного импланта. Надежда отдаётся растущей болью, напоминанием о страдании, оковами предостережений и сомнений. — Но ведь ты даже не дал прикоснуться к себе —       — Не из-за отсутствия желания, Джон, — Шерлок сглатывает, и неловкость, с которой он говорит, убеждает Джона в правдивости признания, как и робость, с которой тот едва выдерживает вопросительный взгляд Джона. — Каюсь, мне было нужно — очень сильно хотелось сосредоточиться на тебе. Предполагалось, это было тем, в чём ты нуждался… И твоё прикосновение чрезвычайно отвлекало.       — Ох, — Джон чувствует жаркий румянец на коже, тело пробирает своего рода приятный прилив самодовольства.       — В целом, ты весь чрезвычайно отвлекающий, — добавляет Шерлок, и интонация его слов невыносима для Джона.       Всё в корне неверно — время, начало, оставшиеся пять дней — но Джон понимает, что всё это занимает его намного меньше, чем этот миг, когда Шерлок смотрит на него так, прижимается так близко, словно нуждается в этом сокращающемся между ними расстоянии больше, чем Джон.       — Я… — Джон не знает, что сказать дальше, у него нет заготовок —       — Джон?       Если во взгляде Шерлока есть вопрос, значит, ответ должен быть в глазах Джона, потому что новое тяготение сближает их самих, их лица, пока губы не соприкасаются, невесомым штрихом, укрепляя наэлектризованную страсть.       Шерлок отдаляется, легчайший румянец расцветает на его щеках, и он проникновенно заглядывает в глаза Джона, а тот не может отвести взгляд от краски, заливающей бледную кожу.       — Ты… — Джон цепляется за предплечья Шерлока, останавливает его удаление, а затем губы Джона оказываются на губах Шерлока, сначала робкие, затем решительные, на первых порах осторожные, а потом более смелые.       Шерлок издаёт тихий стон, и на этот раз Джон слушает, не затуманенный сенсорным переключением проводки и перегрузкой, и слышит этот стон, и он рождает такой же в его голосовых связках.       Зеркальные реле, думает Джон, как в бреду.       Всё тело Шерлока, сначала жёсткое от напряжения, становится податливым, когда Джон продолжает поцелуй.       Джон изгибается, чтобы удобнее прислониться к стене, а затем отцепляется от рук Шерлока, и скользит ладонями до его слишком острых лопаток.       Левая рука продолжает подниматься вверх, пока не зарывается в тёмные кудри. Его пальцы, лопатки и ноги приходят в действие, и вот уже Шерлок прижат к стене, и губы Джона заключают в плен его низкие, почти надломленные стоны.       Начинается нехватка кислорода, и Джон отстраняется, сумасбродно вспоминая (и соглашаясь) мнение Шерлока о дыхании.       — Ты в порядке? — спрашивает он, а затем ждёт, пока Шерлок хватает воздух.       Джон смутно осознаёт, что его сорванное дыхание звучит в унисон. Он чувствует, что, вдохи едва ли вырываются прямо, и стена, удерживающая их вертикально, кажется благословением — и несправедливостью.       Шерлок кивает с закрытыми глазами, ресницы трепещут тёмными полукружьями на скулах.       — Я бы хотел… — он задыхается и пытается снова, — Джон…       — Да, — Джон вдыхает и снова подаётся вперёд, навстречу поцелую, контакту, вкусу кожи. Он чувствует, что может утонуть в близости. Спустя столько дней отстранённости, он хочет — и, похоже, то же самое можно сказать о Шерлоке. Тот прижимается ближе, рот в жёстком наклоне примыкает к губам Джона, к его челюсти и шее — о боже, это так возбуждающе —       Джон понимает, что выгибается, позвоночник вытягивается, затем сгибается, а потом Шерлок снова целует его, или, может, это Джон соединяет их губы, жаркие, влажные вдохи разделяют ничтожное расстояние между ними, бурно и неуклонно сокращающийся промежуток.       Шерлок издаёт отчаянный стон и придвигается ближе, и Джон согласен, хоть на секунду это поспешное столкновение и лишает его дыхания. Он хочет большего, но не стоя на ногах.       — Нам стоит — ох, нам надо… — Джон задыхается, руки скользят вниз и сжимают талию Шерлока, и замирают в нерешительности, прежде чем опуститься, потому что, вдруг эти бёдра опять увильнут, отвергая его прикосновение?       — Кровать? — предлагает Шерлок, и, похоже, он подумал то же самое.       Джон дышит с трудом, мышцы напряжены, потому что — о боже, это происходит.       Ещё утром будущее казалось настолько более неприветливым — и определённо более одиноким — но здесь и сейчас Шерлок скользит обеими руками, обхватывая шею и челюсть Джона, и целует его, и звучит так пылко и близко к помешательству, как Джон ещё не слышал — словно это беспросветное будущее тоже затягивается вокруг его шеи и груди.       — Джон? — Шерлок отстраняется, а затем спрашивает, — Да?       И Джон согласно кивает, говоря «да», делает первый шаг, отрываясь от стены и другого будущего, и берёт Шерлока за руку, потому что чувствует его тело, его ответную реакцию и желание, и это всё совпадает с мечтами Джона, идеально синхронизируясь с ними.       Ощущения бодрящие и совершенно чужие. После прожитых почти двух лет разрозненности Джон понятия не имеет, что делать с новыми ощущениями.       Комната Шерлока ближе, и они направляются к ней, без лишних обсуждений.       Бледные пальцы, словно оробев, возятся с кромкой джонова свитера, прежде чем задрать его. Джон поворачивается лицом к Шерлоку, как только они оказываются в его комнате, думая, что они должны замедлиться, но Шерлок придвигается ближе, его руки и бёдра толкают Джона назад по направлению к кровати, почти застенчиво, словно ожидая сопротивления в любой момент.       Но Джон позволяет Шерлоку вести, а затем позволяет уложить себя на постель: простыни такие же мягкие, какими их помнит его кожа, а их воздействие будоражит воздух достаточно, чтобы его первый вдох наполнился озоном, земляными нотами и мускусом со сладко-солёным подтоном.       Джон закрывает глаза и глубоко вдыхает, а когда открывает глаза, то улавливает искру настороженности в лице Шерлока прежде, чем тот успевает скрыть её.       Слова застревают в горле, и поэтому он тянется к Шерлоку, к пуговицам на его рубашке, и он смотрит Шерлоку в глаза, когда расстёгивает большую часть нижних пуговиц. Шерлок наблюдает за ним, его выражение нечитаемо, но он нависает над Джоном и позволяет ему дотянуться до верхних пуговиц.       Когда рубашка распахивается, руки Джона замирают, внезапно растерявшись, перед тем, как опуститься на застёжку шерлоковых брюк. Шерлок совершенно не шевелится, когда пальцы Джона снова начинают движение, но когда его брюки расстёгнуты, он садится назад, немного отстраняясь, а затем наклоняется, чтобы расстегнуть джинсы Джона.       Джон сглатывает, когда эти пальцы хватаются за пояс джинсов, но, несмотря на то, что желудок сжимается от нервов, он подбрасывает бёдра в самом ясном приглашении — и Шерлок принимает его, стаскивая джинсы вниз, а также и трусы, которые, о боже —       Он наполовину твёрд и наполовину раздет, а Шерлок с обнажённой грудью нависает над ним, шумно и поверхностно дыша, когда освобождает Джона от джинсов. Джон стряхивает ботинки, стаскивает носки, кожа касается «кожи», а затем его ноги оказываются голыми.       Когда Шерлок снова нависает над ним, Джон стягивает рубашку с его рук. Шерлок садится и стряхивает её с плеч, а Джон запускает пальцы между брюками и кожей, поднимает глаза, дожидается краткого кивка, а затем стягивает всё остальное.       Теперь Шерлок полностью голый над ним, наклоняется, скидывает брюки, бельё и носки с ног в кучу с одеждой Джона, скользит руками под его свитер, пальцы очерчивают чувствительные линии вдоль талии и груди.       У Джона перехватывает дыхание и выгибается спина, на мгновение член твёрдо прижимается к коже Шерлока, и Джон не может сдержать удивлённый и жаждущий стон. Шерлок задирает его свитер и майку и не сводит глаз с Джона, когда наклоняется лицом к беззащитному животу Джона и выдыхает. Он трепещет, всё ещё близко прижимаясь к Джону, и это ощущение посылает возбуждение по нервам. Кожа покрывается мурашками.       Шерлок продолжает снимать с него свитер, и на секунду Джона охватывает паника — Шерлок увидит его полностью, все швы, шрамы, «кожу» и —       Джон поднимает руки, позволяя Шерлоку снять оставшуюся одежду, потому что другой вариант заключается в остановке, а если Джон будет до конца честен с собой, он бы хотел ощутить вес и жар Шерлока без барьеров из шерсти и хлопка.       Раздаётся тихий сдавленный звук, когда Шерлок скидывает одежду Джона с края матраса, и Джон оказывается полностью обнажённым под Шерлоком, который тоже полностью обнажён и, когда движется вверх, прижимается голой кожей к неподходящим, испорченным кожным покровам Джона.       — Шерлок…       Губы Шерлока оказываются на его губах прежде, чем он успевает извиниться за свою внешность или объяснить её, или сказать что-нибудь на этот счёт. Язык Шерлока скользит между его разомкнутых губ, и когда Джон стонет в поцелуй, Шерлок гудит в ответ, его глаза закрыты и трепещут, когда у Джона получается распахнуть ресницы.       Они оба расступаются, задыхаются, сходятся, захлёбываются. Губы больше не соприкасаются, каждое место соединения кожи и кожи вспыхивает от жарких чувственных мазков, и лёгкая испарина облегчает скольжение.       Шерлок трепещет и выгибается над Джоном, напротив него, и тот наблюдает за тёмной впадинкой у основания бледной шеи Шерлока, когда та поднимается, приближается к ключичной ямке Джона и застывает.       Это не осознанное решение, но Джон не удивлён, когда помещает рот на эту впадинку, затем облизывает и втягивает место, где линия челюсти Шерлока встречается с ухом, кожа там вздымается, когда Шерлок резко вдыхает. Джон опускается ниже, понимает, что хочет прижаться зубами к плоти, и делает это, уступая болезненному желанию, и решительно кусает изгиб шеи Шерлока.       Стон, идущий из горла Шерлока, надломленный, низкий, отчаянный и сопровождается выгибанием позвоночника, волнообразным движением бёдер, кожа тянется к коже, желая соприкосновения.       Дыхание Джона застревает в лёгких, цепляется за рёбра, металл и рык его собственного вожделения. Одна рука зарывается в загривок, где густые кудряшки охотно принимают хватку, а другая рука скользит вдоль спины Шерлока, опускаясь ниже, и обхватывает его талию. Пальцы Джона впиваются, и Шерлок подаётся вперёд, чтобы снова поцеловать его, жёстко и безудержно атакуя его рот.       Одна крупная бледная ладонь обнимает челюсть Джона, удерживая его голову, а вторая тянется между ними —       — Ах, боже! — Джон задыхается, когда длинные пальцы обхватывают его член и крепко сжимают, прежде чем начать медленно-медленно ласкать. Бёдра Джона дёргаются, пальцы сжимаются в кудрях и на коже. — Ах… — рот Джона снова оказывается на шее Шерлока, прижимается губами, царапает зубами, колет грубой щетиной, это призывает кровь к поверхностным капиллярам, и бледная кожа расцветает очаровательной розой.       Когда Шерлок прижимается к Джону, тот чувствует его эрекцию своим бедром, скользящую вверх, когда Шерлок устраивается выше. Джон спускает руку по затылку Шерлока в то же время, как пальцы на талии съезжают ниже, обводят стройное бедро и соскальзывают на его внутреннюю часть. Он ведёт рукой дальше, упругие кудряшки расходятся под пальцами, когда те пробираются к члену Шерлока. Кончики пальцев упираются в плотную, мягкую кожу, и Джон позволяет своей руке очертить круг, прежде чем ладонь жарко прижимается к члену, и Шерлок не отодвигается на этот раз.       Он захлёбывается, его длинные конечности прижимаются к Джону, руки приходят в движение — одна обнимает яички Джона, вторая сжимает его кибернетическое бедро, так же как он делал это первый раз, и Шерлок спрашивает:       — Так хорошо? — затуманено шепчет он, и когда Джон беззвучно кивает, пальцы Шерлока ищут точку опоры, поднимаются вверх и ныряют за край «кожи».       Джон сорвано вдыхает, почти конвульсивно из-за прикосновения, из-за смешанных ощущений, словно электричество и сырой пожар разгораются внутри. Его спина выгибается, и их бёдра бьются друг об друга, руки внезапно мешаются, и Джон стонет, а Шерлок вторит, всё ещё занимаясь его телом в ритме синкопированных прикосновений, и Джон чувствует, как бешено колотится сердце в грудной полости, и это слишком —       — Шерлок… Я —       — Джон? — Шерлок прекращает прикосновения и наклоняет голову, чтобы поймать расфокусированный взгляд Джона.       Губы Шерлока влажные и раскрасневшиеся от поцелуев. Он медленно убирает руку с возбуждённого члена Джона. Руки Джона колеблются и прекращают своё исследование, он убирает их с промежности Шерлока, находит его плечи и сжимает их.       Пальцы Шерлока отодвигаются и расправляются на бедре, неспешно сгибаются, цепляясь за борозды. Его короткие ногти царапают рубец на бедре Джона, и, боже это такое странное ощущение, так непривычно чувствовать прикосновение там — не в медицинских целях.       — Я… всё… — слова Джона заплетаются, их перебивают рваные вдохи.       — Слишком много? — его голос низкий от шёпота и каким-то образом ещё более глубокий, чем раньше.       Джон стонет и откидывает голову назад. Он решает:       — Нет. — Пальцы Шерлока замирают в сомнении. Джон с трудом подбирает слова и облекает их в форму. — Недостаточно.       Дыхание Шерлока сбивается, тело охвачено удивлением. Секунду спустя он выдыхает и наклоняется вперёд к талии, чтобы уткнуться носом в ложбинку между бедром и пахом Джона. Светлые завитки топорщатся и сдвигаются, когда тёмные ресницы взмахом закрываются, и прохладный воздух касается вспотевшей, влажной от мускуса кожи, когда Шерлок глубоко вдыхает, набирая полные лёгкие воздуха.       Джон хнычет, когда Шерлок поднимается, а затем жаркое дыхание обдаёт напряжённую кожу на его члене. Если резкое содрогание не выдаёт его отклик, то сладкий медовый стон, льющийся из его горла, определённо должен.       Влажный жар захватывает его, скользит вниз, почти принимая его целиком, и бёдра Джона бесконтрольно дёргаются. Рука на его левом бедре сжимается и надавливает, обездвиживая. С этим приходит ощущение прикосновения кожи к «коже», «кожа» движется по сенсорной поверхности, сообщаясь с кибернетическими мышцами, укрепляя контакт.       — О, боже.       Губы и язык Шерлока движутся вверх и вниз вдоль его ствола, меняя давление, руки ласкают всё ниже и ниже, глаза останавливаются на лице Джона всякий раз, когда Шерлок опускается и смотрит.       Давление неуклонно нарастает, и Джон причитает, и у него такое, чувство, будто сквозь тело пробирается молния, сбитая с толку, загнанная в ловушку, рикошетя от нерва к нерву. Его кожа горит и полыхает, а мышцы содрогаются.       И этого всё ещё недостаточно — Джон чувствует, словно с каждой лаской, пропасть разверзается шире. Со всеми прикосновениями и стимулами Шерлок вторгается в него, и Джону нужно больше, он хочет больше. Он не понимает, что говорит с придыханием и обрывками слов, пока Шерлок не отрывается от его члена, облизав его напоследок долгим мазком.       — Больше? — спрашивает он, и его голос грубый — Джон на одну секунду приходит в замешательство, почему. С каждым вздохом и прикосновением мысли покидают его чуть дальше, отступая как волна. Логика кажется расплывчатым обязательством, отдалённым в голубых далях.       — Я… да, — Джон сглатывает, и у него пересыхает в глотке. — Я хочу… — он не уверен. Он находит руками волосы Шерлока, затем притягивает его в поцелуй, вспышку прикосновений — губы и языки скользят друг по другу.       С толчком, который сжимает мышцы таза и подбрасывает бёдра вверх, Джон понимает, что чувствует свой мускусный вкус во рту Шерлока, различает лёгкий намёк на смазку и соль. Он стонет Шерлоку в рот, минуя губы, прямо в горло и лёгкие, и Шерлок вдыхает его стон, втягивая дыхание и голос Джона.       Джон отрывается.       — Блядь.       Шерлок наклоняется вперёд, тяжко задыхаясь. Его глаза потемнели, зрачки расширены, щёки пылают как при лихорадке, но присущий тревожный интерес, отражённый в теле и мыслях, придаёт ему не болезненный, а возбуждённый вид.       — Я… — начинает Шерлок, но Джон перебивает:       — Да.       Поднятая бровь такая знакомая, что Джон ухмыляется, но секунду спустя трясётся от желания, когда Шерлок опускает руку, скользит по их членам и задерживает её там, а затем продолжает прижиматься к чувствительной коже промежности.       Ответ Джона застревает в горле.       — Да? — спрашивает Шерлок, скорее выдыхает, чем говорит, и Джону требуется несколько секунд, чтобы собраться с мыслями и понять, что эти длинные пальцы остановились, давая Джону почувствовать и решить.       Джон выгибает спину, толкается бёдрами в ответ на это прикосновение, а затем кивает, потому что, чтобы ни следовало дальше, он хочет ещё. Обширная нейронная сеть внутри него мерцает по частям, и он понимает, что отчаянно хочет увидеть (или скорее, ощутить), как она загорается вся целиком, охваченная светом, становится совершенной от вспышки желания, и… Чтобы ни мог дать Шерлок, что он даст, Джон хочет этого.       — Да, — выдавливает он, задыхаясь. — Но разве нам не… тебе… не надо — ?       — А у тебя есть — ?       — Наверху в моей — ?       — Жди здесь, — и Шерлок уходит прежде, чем Джон успевает спросить «А куда я денусь?», и его отсутствие отдаётся холодом на коже. Он глубоко дышит, разглядывая потолок Шерлока, пытаясь обрести равновесие, принять разумом эту новую реальность —       Он не вполне справился с этим, когда Шерлок возвращается меньше чем через минуту, и Джон боится за содержимое своей тумбочки после такого ураганного разграбления. Шерлок возвращается к нему, слегка запыхавшись, его кожа прохладная от этого сумасшедшего броска.       — Я буду расстроен состоянием своей… — начинает Джон, но щелчок пластиковой крышки прерывает его — когда Шерлок передвинул другую руку? — и тот ухмыляется как разбойник, но улыбка окрашена чем-то вроде неверия. То, как Шерлок быстро и жёстко притягивает Джона для поцелуя, свидетельствует о том, что он пытается спрятать то, что так ясно написано у него на лице.       Джон хочет задержаться на этом зрелище, воспоминании, чувстве — но холодное, липкое прикосновение к промежности, спускающееся ниже, сбивает все мысли. От легчайших касаний к самой чувствительной коже напрягается всё тело, нервы натягиваются и вибрируют от ощущений.       Выдох вырывается из лёгких неожиданным хрипом.       — Хорошо? — спрашивает Шерлок.       — Ага, просто —       — Знаю. Расслабься, — советует Шерлок. Джон кивает, выдыхает и совершает ошибку, посмотрев вниз, где между ног тяжелеет возбуждённый член Шерлока, вновь, после возвращения в постель.       — О боже, — выдыхает Джон как раз, когда палец Шерлока толкается внутрь, и сжимается от удивления и с немалым беспокойством. Если палец ощущается так сильно… — Я никогда… — выпаливает Джон, а затем затыкается, когда Шерлок поднимает голову с места наблюдения за тем, как погружает палец в Джона. У Шерлока сдвинуты брови, нижняя губа зажата между зубами, и Джон задаётся вопросом: для Шерлока это так же в новинку, как и для него?       — Может, лучше не…? — спрашивает Шерлок, и кажется в эту секунду озорным и юным, и Джон думает, что у него возможно есть ответ. — Или ты мог бы —       Джон качает головой.       — Нет. — Всё кажется чересчур, грубо и недостаточно. Он не думает, что справится с координацией, необходимой для завязывания шнурков, неважно… — Не надо… Я в порядке. Это просто…       — В новинку?       Джон зажмуривает глаза на секунду, щёки вспыхивают.       — Ага.       Шерлок ухмыляется своей специфической, косой и настоящей улыбкой.       — Не беспокойся, Джон… — начинает он, но Джон прерывает его смешком:       — Если ты собираешься сказать, что «будешь нежным» или другую подобную хрень… — начинает Джон, напрягаясь.       Фыркающий смешок Шерлока удивляет Джона, а затем и поцелуй делает то же самое. Шерлок наклоняется вперёд, чтобы завладеть губами Джона, погружая палец немного глубже, и боже, какое странное ощущение. Когда Шерлок отстраняется, то говорит:       — Я собирался сказать «расслабься», Джон.       Шерлок снова наклоняется и целует его, затем садится, чтобы нагнуться и поцеловать совершенно особенную часть тела Джона.       — Хнх… — горло Джона подавляет все звуки, когда горячий язык и влажные губы скользят вдоль ствола.       Он сорвано дышит, а затем замирает в шоке, когда чувствует, что палец Шерлока проникает глубже, стиснутый сжатыми мышцами Джона. Он хрипло дышит, извивается, и правая рука Шерлока возобновляет хватку на бедре, успокаивая его ёрзанье и прерывая толчки.       — Ох… — пытается Джон, — я… я… Шерлок?       — Да? — этот бархатный шёпот щекочет волоски и натянутую кожу. Влажные поцелуи жарко прижимаются к тонкой коже на внутренней стороне бедра. Такое нежное прикосновение, и всё же оно выбивает воздух из лёгких.       — Больше, — Джон закрывает глаза и пытается успокоить дыхание, не зная, что делать с этим смущением и одновременно возбуждением. Он никогда не просил такого в постели — никогда не нуждался и не хотел так отчаянно, и это неловко и вместе с тем отрадно. Когда он смотрит вниз на Шерлока, его губы распухли, а щёки раскраснелись, и удивлённое выражение лица погребено под самодовольным блеском во взгляде.       Джон задаётся вопросом, на него производит такое глубокое воздействие то, что они делают вместе, или то, что делает Шерлок.       Второй палец усиливает растяжение, но это переменчивое ощущение перекрывает боль жжением, а оно переходит в своего рода томление. Все нервы в той области спутаны с реле его имплантов, и на один странный момент кажется, что Шерлок утопил пальцы в набедренном чулке, запутался в проводке —       Но там, где интерфейс ошибается, мозг и тело разбираются, и Джон чувствует, как нервы приспосабливаются, поправляют нейронный отклик, двойное изображение становится ясным, плавным и уверенным, когда растяжение становится жжением, затем мукой и всепоглощающим желанием.       Шерлоку не надо говорить — он добавляет третий палец почти сразу, как только Джон хочет его, и это пугающе, что он переходит от нежелания к обдумыванию, от страха к жажде в такой одурманивающий разум короткий период времени, но Шерлок был прав (как всегда): поразительно, насколько пластичным может быть мозг. Особенно, если дать верный стимул.       Джон стонет, когда Шерлок убирает пальцы. Он чувствует себя открытым и пустым, а бёдра поднимаются, будто в поисках, и сердце колотится так, что он чувствует биение в запястьях, в согнутых пальцах, в подрагивающем члене.       — Шерлок, — Джон находит свой голос, похороненный за кучей рваных вдохов. — Шерлок, пожалуйста —       Голос Шерлока дрожит, когда он сбивчиво отвечает Джону:       — О боже, Джон — да. Да?       — Да.       Раздаётся звук разорванной фольги, ещё один щелчок, а затем горячее и влажное тело Шерлока устраивается между ног Джона.       — Мне нужно…? — спрашивает Джон, показывая, что может перевернуться, но Шерлок удерживает его на месте.       — Нет, давай так. Я хочу… — и голос Шерлока сбивается, когда Джон просто кивает. Он тоже хочет так.       — Скажи, если я —       — Да.       Презерватив покрывает матовым блеском розовый член Шерлока, всё же бледный на фоне тёмных завитков. Джон понимает, что не в силах оторвать глаза от того, как Шерлок смазывает себя, а затем той же рукой направляет себя в жаждущий жар Джона.       Тупое давление оказывается внезапным и слишком сильным, и Джон обнаруживает, что напрягся, несмотря на свое отчаянное желание до этого, но затем тёплые, влажные пальцы обхватывают его член, отодвигают крайнюю плоть, скользят вниз и вверх, и Джон стонет и чувствует, как мышцы сжимаются, а затем расслабляются —       Он захлёбывается, когда Шерлок скользит внутрь него, сжимается и причитает от давления и растяжения, переполненный ощущениями, когда начинается медленное вторжение, останавливается и продолжается, когда стоны и рычание Джона диктуют темп. Он мог бы лепетать, но сейчас не время для размышлений. Левая нога дёргается раз, второй, жёстко, и рука Шерлока прислоняется к «коже», мягко, заземляющее, даже когда он проталкивается глубже и глубже, кожа подёргивается и покрывается рябью.       На это уходит больше времени, чем думал Джон, и Шерлок напрягается и покрывается потом, глубоко и сдержанно дышит. Когда Джон отводит глаза от того места, где Шерлок погружается в него (о боже, внутрь него), то попадает в соблазнительную ловушку выражения его лица, которое застывает между сосредоточенностью с закрытыми глазами и изумлением, когда тот смотрит вниз на их соединение.       Шерлок содрогается, когда вонзает последние два дюйма, и этот лёгкий тремор сотрясает Джона и проникает в его нервы, суставы и мышцы. Зеркальная синхронизация.       Кудряшки растрепались, руки трясутся, Шерлок наклоняется и на секунду ложится на грудь Джона, их дыхание смешивается, а сердца бьются друг напротив друга.       — Ты в порядке? — спрашивает Джон.       Шерлок тихо смеётся и кивает.       — А ты?       Их голоса почти неразличимы в бурном разгорающемся пожаре. Джон кивает.       — Двигайся? — предлагает он, и удовольствие от удивлённого вздоха Шерлока вполне стоит болезненного первого толчка. Он шипит и дышит во время него. — Медленней. Просто… да… ох, да вот так —       — Я почти не двигаюсь, — бормочет Шерлок. Это должно было прозвучать плаксиво, если бы не его запыхавшийся голос.       — Просто… ох… дай мне, о боже, погоди… дай мне, — Джон едва может закончить мысль, не говоря уже о предложении. Он цепляется за плечи Шерлока и сдвигает его немного ниже, прекращает задыхаться, когда Шерлок проникает глубже, чем раньше (если нетерпеливый детектив тоже задыхается — это хорошо), а затем у него получается перекинуть ноги поверх бёдер Шерлока.       Всё меняется: близость, давление, угол.       Шерлок первым приходит в себя, движения его тела становятся решительными, и он наклоняется в следующем медленном толчке, задавая беспощадный ритм наступления и отступления, и лава начинает собираться и сиять в низу живота Джона. Ощущение не постоянно, ещё нет, оно мерцает и слабеет, когда Шерлок пытается подвинуться и найти —       Джон кричит, когда следующий толчок Шерлока задевает простату, и ему едва удаётся глотнуть воздуха прежде, чем это случается снова — а затем несколько лёгких движений спустя — каждый раз неуловимо разных, каждый раз нагнетающих жар и трение, и —       — Ох, боже, Шерлок, ох, блядь, — стонет Джон. Везде, где они соприкасаются, разгорается жар, и кажется, что кровь покинула его голову, руки и ноги, и он может почувствовать, как колотится сердце в искусственной грудной клетке.       — Джон.       Горло Джона сжимается от звука своего имени, тихого, запыхавшегося, безнадёжного, словно тот падает с губ над ним.       — Джон, ах —       Трясущаяся рука находит эрекцию Джона там, где она прижимается к животу, твёрдая и пульсирующая, и длинные пальцы обхватывают её и начинают ласкать в ритме полных, глубоких толчков. Этот клубок ощущений сбивает с толку: внутрь, наружу, и вокруг, — как будто не осталось ни одной части тела, к которой не прикасаются и не стимулируют.       Ощущения пронизывают его, тихие звуки вырываются изо рта с каждым движением, становятся громче, смешиваются и сливаются в совместный срывающийся стон.       На секунду горло Джона сжимается, обрывая все звуки и дыхание, переломный момент достигнут. Он задыхается, балансируя на жестоком краю, и хочет, хочет —       Шерлок бросается вперёд, чтобы поцеловать Джона, когда его дыхание меняется от гипервентиляции, тело натягивается как струна. Ощущение запертой молнии рушится — теперь это волна, и она проходит сквозь Джона, затапливает его жаром и светом, раскалённым потоком льётся в горнило его тела, пока каждое волокно не начинает пылать от теплопередачи. Он чувствует, как мышцы таза трясутся и выходят из-под контроля, сжимаясь снова и снова, когда Шерлок замирает в шоке, и Джон обретает дар речи и вскрикивает «Шерлок!», бессильно закручиваясь в потоке, и добавляет:       — Не… о боже, не останавливайся… Шерлок…!       Этого достаточно, и Шерлок опять двигается, вонзается вновь и вновь, его собственное вожделение приливает к лицу, к выгнутой спине, напряжённым рукам, согнутым пальцам. Его толчки ласкают вспышку внутри Джона, продлевают её немного, вызывая несколько спазмов утомлённого тела.       Разбитый и выжатый по своим ощущениям Джон не ожидает почувствовать пронизанный дрожью финал Шерлока, однако каждое нервное окончание пылает или тонет, или затоплено — немощью света, электричества и жара — и он остро чувствует это, когда Шерлок становится поверженным фрикциями, давлением и удовольствием, околобезумным возбуждением, застывшим в гримасе — голова откинута назад, рот открыт, глаза крепко зажмурены в попытке контроля прежде, чем та трещит и терпит неудачу, дыхание срывается на хриплый крик.       Шерлок еле дышит, его задушенный стон и полный трепета коллапс — это конец интермедии, и внезапно они оба оказываются в зоне за рамками только что произошедшего, и Джон чувствует жар и скованность под —       Шерлок откатывается, и они оба стонут от внезапного разъединения, и он бормочет нечто вроде извинений. Джон решает, что вполне может принять их, поскольку трясётся рядом с одурманенным телом Шерлока. Джон поверхностно дышит, пальцы сжимают пустоту, а затем вздрагивает, когда мягкие простыни взлетают и накрывают его голую кожу.       Шерлок внезапно оказывается намного ближе, чем ожидал Джон, и сворачивается вокруг него, длинной рукой обвивая его талию и прижимая к своей груди, прохладной от пота.       — Шерлок?       — Не лезь к своей ноге, — бормочет детектив ему в шею. Его дыхание всё ещё сбивчивое и раздувает волосы Джона.       Джон не понимает, что это значит, но в эту секунду он вообще ничего не понимает.       Комната, когда он открывает глаза, является плоским изображением без глубины, от чего у Джона кружится голова, и он чувствует себя дезориентированным, словно он мог бы прорваться сквозь тонкую завесу, которую видит. Вокруг талии обнаруживается неуклонный нажим и растущее давление.       — К чему это, Шерлок? — спрашивает Джон, но как только делает это, отмечает, что связь между телом и мозгом снова восстановлена.       Фокус возвращается к действию, и Джон перемещается, ощущая, что конечности движутся в пространстве.       — Это было слишком? — говорит Шерлок спустя секунду, и то, как он произносит это, звучит, как ответ самому себе.       Да. Нет. Возможно.       — Было… хорошо, — Джон моргает и вдыхает. — Мне было хорошо, — рука вокруг талии сжимается, несомненно из-за нотки удивления в этом заявлении. Джон издаёт смешок на грани истерического.       Вес того, что они сделали, оседает и сдвигается, становясь скорее уютным, чем жутким и важным. Он становится событием, которое случилось. Джон чётко осознаёт свою кожу и то, что она держит: микросхемы и кровеносную систему, и прямо сейчас они не кажутся такими уж разными. Мышцы расслаблены, а их состав не имеет значения.       Дыхание Джона выравнивается, и он чувствует, что погружается в усталость.       — На мгновение мне показалось, что у меня две ноги, — шепчет он в полусне и позволяя себе увязнуть глубже.       — Так и есть, — возражает Шерлок, и это последнее, что запоминает Джон перед тем, как мир опрокидывается, а сам он скатывается в сон.