Либо ты, либо я

POV Кирилл Как же меня дико бесит этот маленький засранец! Я обещал привести его на вечеринку, прилюдно обещал! Он должен был быть гвоздём программы! А в итоге что? Денег проиграл, да ещё и друзья не упустили шанса поглумиться. Мол «не дрессируешь ты его как следует, дружище». Уж после трёх лет я то думал, он, как шавка натасканная, будет беспрекословно делать так, как я скажу. Но нет же, конфетка умудрилась не только ослушаться, но и подставить меня. Наверное, он совсем тупой, если ему в голову хоть вбивай, хоть не вбивай – ничего не понимает. Сделал бы всё, как надо, не было бы никаких проблем ни у него, ни у меня, а так теперь придётся платить по счетам. Не то что бы мне этого сильно хотелось, но нужно это сделать для того, чтобы как-то реабилитировать себя в глазах людей. И это, чёрт возьми, самое противное. Дурак, что ж ты не послушался меня? Ладно, поздно уже об этом думать, надо делать то, что должен. Вот «прям-умираю-как-люблю» делать что-то напоказ, особенно для шайки этих идиотов с тусовки. Но они моя опора, что поделать. Пока не знаю, что и придумать для него в этот раз такого особенно колючего. Нужно задеть его по-настоящему за живое, чтобы больше не смел мне перечить и не слушаться. Может, мне и не очень хочется это делать, но нужно, потому что авторитет либо есть, либо его нет. Всё то, что я столько лет завоёвывал собственными трудами, не может рухнуть из-за одного нахального мальчишки, который возомнил, что может мне хамить, что может выставлять меня дураком. Гнев с каждой секундой всё сильнее кипит в жилах, но я вдруг вспоминаю, что вовсе не ненавижу этого слабого, скорее морально, чем физически, паренька. Помнится, по первости у нас с ним были вполне себе нормальные отношения. Я познакомился с ним в первый день, когда все перваки уже сидели в актовом зале нашей шараги, а мы с ним вдвоём, как истуканы, тупили возле входа. А тупили мы потому, что опоздали, затем задержались возле листка с распределением фамилий, а после такого опоздания было уже стрёмно заходить в зал. Но, если я с самого начала был полон сил и уверенности в себе, от него веяло, пусть и скрытой некоторой силой, но в то же время скромностью и застенчивостью. Он улыбался мне как-то опасливо, постоянно сутулясь под моим взглядом. В тот момент я впервые почувствовал свою власть над другим человеком, ведь я мог так запросто заставить его смутиться! В итоге мне пришлось самолично толкать его в спину, пропихивая в узкий проход между рядами, и усаживать на свободное место рядом с собой. Он, снова виновато улыбнувшись, тихо поблагодарил меня, и на этом наш с ним первый день знакомства закончился. Как я узнал уже позже, мы с этим парнем на разных факультетах, но оба на первом курсе. Он постоянно шлялся вместе с каким-то шумным придурком, который меня немного раздражал своей позитивностью. Оказалось, что зовут этого скромнягу Максим Миронов, а того психанутого – Якунин Антон. Да, та ещё парочка, они вместе смотрелись странновато, так что сразу были восприняты всеми, как фрики. Я лично никакой особой агрессии к ним не испытывал, так что даже пытался завести дружбу, когда заметил, что Миронов ходит непривычно бледный и вымотанный. Но в ответ на моё благородное предложение пропустить пивка и поговорить за жизнь, как мужик с мужиком, он только поморщился и сказал, что шутка не удалась. Естественно, мне стало интересно, что именно он имел в виду. Так что, расспросив людей, какие слухи ходят о нём в шараге, я узнал, что этот скромный парень, оказывается, гей. И пусть даже лично меня этот факт не смутил, но всё моё окружение уже относилось к нему презрительно, а я не хотел тоже оказаться в опале. Вот так и вышло, что я стал укротителем этого зверёныша. Ну «прям-умираю-как-люблю» то, что от меня и моего слова ничего не зависит. Даже когда я пытался оправдать парня в глазах друзей, они не послушали, а насчёт меня у них закрались некоторые сомнения, поэтому мне и пришлось по первому их намёку взять этого Максима под свой контроль. Добавляло масла в огонь ещё и его дерзкое поведение и агрессивный настрой, которые он продемонстрировал сразу, вызвав во мне только больший азарт. Чем сильнее я пытался его подколоть, задеть, тем яростнее этот юнец отбивался, шипел, выпускал коготки. Кликухи типа «конфетка», «куколка», «голубок» и прочее придумали парни, которые со временем прочно влились в моё окружение. Да и мне самому, если честно, понравились эти пошлые обращения, в которых так и сквозил разврат. У меня не было особого желания избивать его, мне хватало просто забавных подъёбок, публичных сцен, но идея о физическом воздействии в голову пришла первому не мне, а парням. Дело пустилось как-то на самотёк, и я не уследил за тем, как всё уже вышло из-под моего контроля. Его хотели унижать, топтать в грязи, причинять боль, а я, по сути, не имел права противостоять мнению большинства. Поэтому и закрывал глаза на то, как он морщит свой курносый веснушчатый нос, когда очередной пустоголовый хрен бьёт его с ноги по рёбрам. Со временем я даже привык сам иногда прикладывать к нему руку, ну а три года спустя это уже стало неотъемлемой частью меня, начало доставлять садистское удовольствие. Смотреть, как эта маленькая блядь харкает кровью на мокрый снег, стало привычным и даже полюбилось, хотя внутри было неуловимое ощущение того, что что-то в этой ситуации неверно, нечестно, неправильно. Но я силой всегда давил в себе эти идиотские позывы. Ну что мне этот уёбок всем моим друзьям? Стану я терять всё, что имею, ради сраного педика? Да он же, наверное, затраханный уже во все щели, как последняя шлюха. Уговаривая себя подобными мыслями, я продолжал делать то, что делал всегда – опускать его ещё ниже. Наконец, вынырнув из ностальгии, я понимаю, что план уже созрел в моей голове. Ха-ха, мальчик мой, моя конфетка. Раз тебя нельзя задеть, вычислив твоих ёбырей, то уж за сестрёнку свою милейшую ты будешь стоять горой, это точно. Собственно, почему они живут только вдвоём в съёмной квартире, меня не особо волновало, так что я и не пытался узнать подробнее. Нахуй надо? Теперь нужно только добраться до этой девки и устроить так, чтобы они непременно встретились в нужное время в нужном месте. Буквально зверею, увидев его в столовой на следующий день после не совсем удавшейся вечеринки, где ему была отведена роль балерины-стриптизёрши. Сидит, сука, и с довольной харей болтает со своим этим фриком и шлюховатой на вид девкой. И ни намёка на нервозность, весь погружён в свои радужные мысли, ещё и жрёт, блядь такая. Подлетаю к нему мгновенно, хватая за шиворот и поднимая со скамейки. Этот его обдолбанный дружок, кажется, что-то брякнул в мою сторону, но это неважно. Сейчас нужно выволочь это уёбище на улицу и не опоздать. Пусть холодно и дует пронизывающий ветер, а мы оба без курток, я всё равно уже ликую, заметив нужную парочку возле ограды. Тыкаю его конопатую харю в ту сторону и интересуюсь, почувствовав, как он вздрогнул: - Смотри, сука. Ну что, нравится? Заглядываю в его растерянные бездонные глазёнки с сузившимися от страха зрачками и не читаю в них ничего, кроме этого животного страха и отчаяния. Внутри всё ликует и трепещет от удовольствия, ведь такое выражение я вижу на его лице впервые. Это моя первая и долгожданная победа над ним! Наконец, он дрожит и боится, смотрит на меня с сомнением. Неожиданно, вместо того, чтобы привычно взять себя в руки и зашипеть на меня, он как-то болезненно стонет, вцепляясь тонкими угловатыми пальцами в мою рубашку и смотря на меня взглядом, полным бездонного отчаяния. С его ресниц срывается слеза: одна, вторая, третья – и вот они уже безостановочно бегут по его лицу так быстро, что я не успеваю их считать. Это не мужские скупые слёзы, это истерика, самая настоящая паника. Его губы начинают сильно дрожать, кривясь в болезненной гримасе, и он, кажется, пытается что-то сказать, но выходит только бессвязный шёпот. Я стою, даже не пытаясь отодрать его от себя, и просто смотрю на то, чего я, наконец, добился. Вот он, предо мной, разбитый, плачущий, сломленный. Не этого ли я хотел? И внутри опять что-то ёкает о том, что всё в этой ситуации неправильно. Нет, не этого я хотел. Веснушчатый нос морщится, только уже из-за громких всхлипов, вырывающихся будто из самого горла, а он даже не пытается их приглушить. Только приближается к моему лицу, пытаясь более осмысленно шевелить губами, которые становятся влажными из-за омывающих их слёз. Когда он почти касается своими губами моих, когда я чувствую на лице его сбивчивое дыхание, я начинаю немного разбирать этот безумный шёпот. Он непрерывно смотрит мне в глаза, повторяя: - Что ты хочешь? Не трогай Соньку, я сделаю всё, что скажешь. Чего ты хочешь? Что? Что мне сделать? – парень срывается на хриплый крик, от отчаяния ещё сильнее сжимая ворот моей рубашки. – Что мне сделать, чтобы ты отстал? Не могу больше терпеть этого душераздирающего хрипа. Даже у меня от него мурашки по коже. Парень уже срывается в откровенную истерику, постепенно слабея и оседая на колени передо мной, раскидывая в стороны безвольные руки. - Чего ты хочешь? – дурным голосом кричит он, обнимая мои ноги и прижимаясь лицом к коленям, отчего я пошатываюсь, но равновесия не теряю. Физического, может, и не теряю, а вот моральное. Какого чёрта он стоит сейчас на грязном снегу на коленях передо мной и кланяется в ноги, умоляя оставить его семью в покое? Разве он не должен привычно шипеть и огрызаться, поносить меня, как всегда, трёхэтажным? Какого хуя он сломался? Какого хуя я его сломал?! - Я всё сделаю, но прошу, оставь в покое Соню, она ни в чём не виновата, - не переставая, шепчет этот ёбнутый индивид, когда я грубо хватаю его за плечи и заставляю подняться на ноги. - Заткнись нахуй. Сука, заткнись, люди смотрят. - Пусть смотрят, - он хватает своими заледеневшими ручонками моё лицо, сжимая его в ладонях, приближает к своему и начинает снова шептать почти в губы, - Не трогай её, пожалуйста, - слёзы застывают на его лице, превращаясь в замёрзшие льдинки и стягивая кожу, отчего появляются вроде бы морщинки. Он судорожно всхлипывает, шепчет мне что-то ещё, но потом отпускает моё лицо, отходя на несколько шагов назад. Во взгляде неверие, безысходность, отчаяние. Помолчав всего несколько секунд, он снова падает на колени, но уже поодаль от меня, и кричит, срываясь на непривычный фальцет: - Что ты ещё хочешь от меня? Ты всё у меня отнял! Уважение, нормальную жизнь! Ты слил три года моей жизни просто в помойку! Чего ещё ты хочешь? У меня больше нет ничего для тебя! – он замолкает, закашлявшись, и продолжает снова хриплым шёпотом. – Ты всё, что мог, забрал у меня. Прости, но у меня для тебя больше ничего нет... Эти бездонные глаза с сузившимися зрачками вновь пронизывают меня тоскливым взглядом, но я не нахожусь, что ответить. Просто открываю и закрываю рот, как рыба, но слова не идут на ум. А что тут можно сказать? Парень шумно всхлипывает, не дождавшись моего ответа и, видимо, решив, что его вовсе не последует, срывается с места, направляясь в сторону ворот. Без раздумий сразу бегу за ним, а он тем временем сворачивает в ту сторону, куда несколько минут назад направилась парочка. Бегу за ним, сломя голову, и, кажется, выкрикиваю его имя, пытаясь остановить, образумить. Как так вышло, что он отчаялся? Как так вышло, что он не выдержал? Это же моя конфетка, моя куколка, мой голубок, мой строптивый, непослушный котёнок. Это тот, кого я должен был месить с грязью вечно, а он обязан был терпеть. Но сейчас не испытываю ничего, кроме жалости, тревоги и вины. Лишь бы это была просто истерика, лишь бы он не сломался на самом деле. Я не хотел этого, по-настоящему никогда не хотел. Как так вышло, что я смертельно обидел того, к кому поначалу испытывал симпатию? Послушался мнения остальных, прибился к стаду, побоялся выразить своё мнение. Я просто бесхребетный мудак, а этот мальчик сильный, он сильнее меня. Максим бежит, и я слышу даже на расстоянии его хриплое, сбившееся дыхание, его тихие попеременные стоны, вижу, как огромные клубы пара вырываются из его рта с каждым новым вздохом. Замечаю, что уже на противоположной стороне улицы преследуемая им парочка заходит в здание кинотеатра, трогательно держась за руки и улыбаясь. Максим припускает ещё быстрее вслед за ними, выбегая на пешеходный переход. Я и не сразу успел понять, что горит вовсе не зелёный, но я бежал позади, так что только успел проследить взглядом, не останавливая ни на секунду бег, как маленький Форд, не успев набрать большой скорости, всё-таки толкает Максима, его ноги подгибаются, а голова с характерным глухим ударом стукается о лобовуху, после чего с опозданием слышится визг тормозов, а его тело безвольной куклой падает перед машиной. Нет, блять, нет! Подбегаю к нему, лежащему на асфальте в позе звезды, раскинув в стороны руки и ноги, и падаю рядом на колени. Из горла звериным рыком вырывается что-то нецензурное, одно за другим. Едва касаясь пальцами его красивого, замершего в спокойной маске лица, замечаю, как рядом с ним по асфальту тонкой струйкой сочится тёмно-красная кровь. Как так?! Блять, боже мой, как?! Максим, не умирай, не смей умирать, мать твою, конфетка! Не оставляй меня, куколка моя, не смей умирать! Отдалённо, краем сознания улавливаю, как из Форда вылезает, прикрывая рот рукой и давя в себе истошный крик, молодая женщина, хорошо одетая и ухоженная. Она топчется, стуча каблуками, вокруг нас и что-то причитает визгливым голосом. Народ вокруг гудит, кто-то куда-то звонит, меня пытаются оттащить от Максима, но я вцепляюсь в него, как в спасательный круг. Нет, моя куколка, мой котёнок, ты не умрёшь, я не дам тебе! Никто не отнимет тебя у меня! Блять, да не трогайте меня никто! Не подходите!