Ветер в ивах

Бильбо проваливается в темноту и бродит по свету; идет по проваливающимся влажным кочкам Темного леса, скользит драконья чешуя, блестят белые камни древних городов, рассыпающихся в прах, тьма, блестящая, шепчущая тьма, Бильбо видит свет. Свет слепит его. Бильбо видит черную повязь, живую черную воду, мутную и вязкую, колыхающуюся у его постели, льется свет и путается с ней резкими мазками, золото и мгла, огонь, раскаленное пламя, истекающее пожаром подножие, глухие темные подземелья, пальцы хватаются за камни, соскальзывают, свет, мой свет, обжигает. Слепит. Тьма борется с сиянием, Бильбо закрывает глаза, Бильбо видит сквозь веки, мгла садится на ресницы, одеяло перекручено, почему оно топит его водами Андуина, только руку не разжимать, там ил, там мрак, так одиноко, он не найдет, держи. Бильбо тонет в простынях, жарко, душно, куется в пламени, пальцы на шее - бледные, ему плохо, нечем дышать, открыть окно, когда-то у него было, было окно, занавески, дом, Бильбо пытается спрятаться от этого жуткого, обволакивающего противостояния, пытается спрятаться от муторной дышащей тьмы; от сияющего золотистого света? Зажечь свечу - огонек во мраке, сияют чужие глаза, простыни, корни, падение, нам не удержаться, союз падет. Бильбо дышит. Хватает воздух ртом, замирает, грудь ходит ходуном, глаза широко закрыты - огромное, гиблое болото, в нем дети леса и падшие города, их жертва не напрасна, я довезу его до дома солнца. Солнце переплетается с мглой, слишком жарко, душно, страшно, мы долго жили во мраке, да, мое солнце, теперь мы солнце, теперь мы мгла. Тишина. Бильбо идет по проваливающимся, хлюпающим кочкам Темного леса и падает вниз - держись. Кольцо под рукой приятно холодит кожу, оглаживает кончики пальцев, лучше света, лучше солнца, кровь и золото на Востоке, ты видел их в гиблом болоте? Бильбо перебирает колечко между пальцев, проводит по ободку изнутри, зажимает в кулаке. Я тьма, моя тьма, зачем свет, он слепит, в пещерах мое солнце, мы мгла, мы солнце. Бильбо держит кольцо, утыкается лицом в подушку, считает собственные вдохи-выдохи, простыни не тащат его вниз, его на дне волочит илом. Тьма отступает, тьма - это свет. Ты помнишь, мое солнце, да, ты сияло во мраке пещер, как долго ты сияло, мы потеряли счет лун, моя дорогая, что такое луна, ты - солнце. Мы - тьма, мы - мгла, моя мгла, мы - все. Бильбо перебирает в пальцах кольцо, холодное, не греется золото от тока крови, холодит, льдом веет по запястью, не душно, не жарко, отпускают простыни, Бильбо выдыхает. Сжимает кольцо. Нет, нет, не мы, уходи, я, солнце, холод, моя - тьма. Свет слепит. Свет - это мгла. Мгла - это свет. Зачем бояться темноты? Бильбо переворачивается на спину, выдыхает размеренно, смотрит закрытыми глазами, держит солнце в руке. Кажется, он поторопился с ответом Торину - а впрочем, разве не все равно? Это всего лишь сны. С каждым месяцем все чаще, надо перестать волноваться, все кошмары от нервов. Бильбо успокаивается, приводит сердцебиение в порядок, концентрируясь на холоде посередине ладони. Свет слепит. Света нет. Тьма - это я. Он открывает глаза. Он лежит на кровати, взъерошенный и взмокший, и все обнимает тьма. Безопасно. Он закрывает глаза, засыпает, убаюканный, во тьме безопасно, во тьме отступают ужасы, сияет холодное, темное солнце. Он спит, и тьма хранит его, и он хранит тьму. "Милый Бильбо, Вновь ты попусту кручину на себя возводишь, дорогой хоббит. Письма твои - что бы ты там не говорил про их способность сон еще больший нагнать, коим и так Эребор окутан, да еще и разнообразные горы бумаг, необходимых к рассмотрению, морят хуже отравленного меда, - меня наоборот одни-единственные из этой однообразной тоскливой топи вытягивают и с ума сойти не дают. Да, смешно все это, хоть и через слезы - издавна и гномы, и эльфы, и люди, и даже майяр сражаются и кровь чужую со своей мешают, чтобы власти да престола державного достичь, но никто не предупреждает их, что именно путь к власти, борьба за нее будет самой интересной частью дела. Что большую часть своего времени они потом будут проводить в решении достаточно мелких и скучных, но нескончаемых проблем, связанных с жизнью королевства, и что обычное бумагомарательство и все эти тонкости законов, опасные, в первую очередь, для самого правителя, с ума сводят сильнее очарованного золота. Интересно, если бы каждому, кто ищет силы, власти, в достаточной мере объясняли обратную сторону монеты, велись бы все эти кровопролитные войны? И почему мне кажется, что нет? Мне, конечно, объясняли, много, долго и со вкусом, и все же, когда твои дни полны постоянными тренировками и учебой, сложно действительно поверить, что реально положение вещей будет даже скучнее собственных тренировок. И в итоге эта бытовое руководство забирает у меня столько сил, что даже до кузни дойти получается не чаще, чем в месяц раз. Потому и письма твои мне в радость, Бильбо, и я жду всегда, и жду, когда вместе с собой они принесут и своего отправителя. Весной, когда выйдет солнце, и отойдут дороги. Но в одном ты столь бесконечно прав - слова на бумаге, конечно, тоже хороши и сердцу радостно, но все же от кип других бумаг ими меня не утащишь, потому мне тоже остается надеяться, что скоро я смогу исполнить твое желание, приобретя опору рядом. По кузне я, к слову, действительно скучаю. Помню, король Трор, в последние месяцы своего безумства, и думать не вспоминал про кузнечные залы. Не знаю, быть может, он видел пламя в блеске золота, окружавшего его со всех сторон, довлевшего над ним толщами и засыпающего его, и он плавился в том пламени, как сталь плавится в горниле печи. Знаешь, как говорят: "гнома хлебом не корми, дай полазить по пещерам", и в равной степени это также относится и к кузнечному делу. Даже страшно сказать немного, но гномы, в общем-то, не то чтобы любят огонь, но испытывает к нему некое суеверное уважение из-за того преображения, что он делает с несгибаемым металлом. Из-за того, что он и делает его несгибаемым. И мне порой не хватает возможности просто уйти в самую глубь кузнечных залов и работать, пока руки не устанут, закатав рукава обычной старой рубахи, пока в глазах рябить не начнет, а в ушах - стучать, даже когда молота нет в руках. Наверное, лишь теперь я понимаю, твою тихую, грустную тягу не к дому, но к простой жизни в нем - к вспахиванию огорода, зажиганию камина, перебиранию карт. Ведь все это и составляет дом, верно? Не одни лишь голые стены, но возможность просто спокойно подремать перед камином в нем. Хотя я, наверное, понимаю, что и не в государственных заботах дело - не так уж они и тяжелы, наоборот, в радость, когда я вижу, как мой народ процветает, как мои племянники наконец выглядят детьми, детьми, которыми они и должны быть, а не теми бесстрашными, отчаянными воинами, которыми они были во время похода. Дело в отношении к заботам этим - не хватает мне чего-то, волнует, сердце бередит, и я даже знаю чего - и это именно тот вопрос, что так страшит и что так скоро должен разрешиться. Все скоро встанет на свои места, как и должно было быть с самого начала, с тех пор, как мы с тобой начали наш путь. Так что не стоит и грустить понапрасну, верно, милый друг? Я, впрочем, не понимаю твоего столь решительного отказа. Видимо, я запугал тебя предыдущими словами о трудности держания власти? Что ж, как я уже сказал, это более утомительно, чем трудно, но ведь я тебе должность советника предлагаю, так что и тяжесть власти поделена будет. Да и ты и сам сказал, что делать ничего не надо, знай ешь за чужой счет и забот не знай. Так что я тем более не понимаю, что может здесь быть пугающего для такого любителя покушать, а особенно не из своих закромов, каковы хоббиты есть. А я ведь тебе действительно советником именно стать предлагаю, не бургомистром. Думается мне, что какой бы шуткой эта идея сначала не казалась, а ведь она действительно может стать одной из лучших, что я вообще когда-либо предпринимал, а ошибался я много и со вкусом, да ты и сам знаешь. Так будет лучше и для нас, и для людей - гномы, и скрывать нечего, и вправду отличаются некоторой, так скажем, невосприимчивостью, чего не скажешь о хоббитах. Едва ли что-то укроется от твоего зоркого глаза, к тому же и свои на удивление похвальные для такого норного домоседа, каким ты сам себя зачем-то хочешь выказать - и совершенно неясно зачем, учитывая, что я прекрасно, как ярко сияют твое сердце и твой ум, - способности к ведению переговоров ты уже проявил, так что когда ты будешь рядом со мной, я смогу не беспокоиться о мирных отношениях людей и гномов и людей и эльфов. Да и гномов и эльфов тоже, что тут тянуть. Ты подал отличную идею - передать написание ответных писем вежливости Трандуилу кому-нибудь острому, язвительному и при этом достаточно вежливому, чтобы язык его острый уколол, но не мог был против него самого направлен. В результате долгих размышлениях, занявших у меня все то время, пока я дочитывал твое предложение до конца, я понял, что во всем королевстве и за его пределами не найду претендента на эту роль лучшего, нежели ты, Бильбо. Так почему бы тебе этим самому не заняться? Как говорится, хочешь сделать что-то хорошо - сделай это сам. Опять же, об остроте твоего языка уже впору слагать легенды (парочку из них можно было услышать во время празднования дня Дурина), да я и сам могу поручиться, что Трандуил в любом случае задетым окажется, так как и мне в свое время (все еще и еще долгие, долгие годы) довелось испытать Ваше невыразимо очаровательное нахальство, мистер Взломщик. Да и эльф этот, как я наслышан, был приятно впечатлен тобой в ту единственную вашу встречу, так что едва ли проигнорирует письмо от королевского советника. И нам обоим не стоит врать самим себе, неправда ли, друг мой - тебе ведь и самому интересно в остроумии потягаться с эльфом? Авось и на меня тебя после такого слов не останется. А заодно и на праздник дня Дурина посмотришь, сказки послушаешь, новые, старые, Бофура тоже, веселого, пьяного, поможешь мне Фили с Кили отыскать. Я, может, их так до сих пор и не нашел, так как я без тебя? Да и в одном ты безусловно прав: возможно, дорога наша жизненная - это и вправду круг, и скоро тебе предстоит вернуться туда, где все началось, наконец все закончить, и день Дурина под величественными сводами Горы может стать прекрасным завершением этого жизневорота. И на праздник урожая тоже потом сходишь. Я, помнится, уже писал однажды, что довольно большая часть гномов помогала людям отстраивать Дейл и поля засевать, так что потом они и в празднике участие приняли. И ноне мы, конечно же, нанесем ответный визит вежливости и поднимемся наверх, посмотрим, чем нас люди смогут попотчевать и удивить. Последнее особенно интересно тем, что Бард, который, как градоправитель Дейла, не мог не присутствовать на дне Дурина, поспорил об этом с одним из наших гномов, Ргостом Дуголомом и теперь просто не может проиграть спор. А учитывая его характер, думаю, ждет нас что-то простое, без вычурности и без бахвальства - но что мы еще долго не забудем. Что до Бомбура, то он, несмотря на свои несомненные таланты по части приготовления роскошного ужина из одного листа, воды да засушенной тролличьей ноги, нашел себя в игрушечных дел мастерстве. Он любит детей, и дети отвечают ему взаимностью; пока еще не было ни разу, чтобы я зашел к нему, и в его мастерской не толкалось стайка-другая маленьких любопытных гномят, норовящих сунуть свои носы всюду, куда они только пролезут, и пропихнуть, где нет. И игрушки у него разлетаются быстрее, чем свежеприготовленный пирог - не успевает он последнюю стружку с детского щита смахнуть, как какой-нибудь сорванец уже прикрывается им от толпы своих друзей, такой же желающих. Впрочем, это не помешало ему плотно обосноваться на кухне - жена у него там. Дора, очень милая и смешливая гномка, пухленькая, с руками мягкими и округлыми, кабы не гномьи черты лица да загрубелые мозоли на ладонях, за хоббитянку принять можно. Веселая, она смеется, просто оттого что счастлива, а счастлива она, просто потому что на свете этом живет, и с мужем ей ладно. В облаках часто витает, сонная и мечтательная, да уж, они с Бомбуром родную душу друг в друге нашли. А уж учитывая, что одна страсть как любит готовить, а второй страсть как любит покушать, то счастью их семейному и границ нет. Так что полнеет Бомбур буквально на глазах, а Дора только радуется и еще больше его закармливает. Боюсь, как бы такими темпами Бомбура скоро в несколько рук не пришлось по коридорам таскать. Ну или окончательно селить его на кухне. За пожелание хороших сновидений тебе спасибо, друг мой. Видимо, стараниями твоими кошмары и меня тоже обходят стороной, боятся храброго Взломщика. Рад знать, что былые страхи да невзгоды больше не омрачают твой сон и покой. Хотя, конечно, тут еще с какой стороны посмотреть. Ты говоришь, что твоя родственница Лобелия является единственной напастью, что ночью может тебе привидеться, а о настоящих кошмарах ты уже и думать позабыл, но судя по твоим рассказам, я задаюсь вопросом, что действительно страшнее - отвоевать Гору у дракона или те самые ложечки у этой миссис Саквиль-Бэггинс. Да и ворующий с твоего огорода сосед пусть тоже остается всего лишь сном; а коли сном пророческим, то, помнится, я как-то обещал тебе варга подарить для охраны норы и всего к ней прилегающего - предложение все еще в силе. Мои сны, как я уже сказал, тоже не могут бахвалиться мглы засильем или страшным чем-то, дыханье выбивающим. Хотя отказывающиеся коваться мечи мне не снятся, да только за такие кошмары я многое бы отдал, потому что куда чаще мне во сне вновь снятся все те рутинные дела и бумаги, коими мне приходится заниматься днем. И это уж точно сущий кошмар! И нерасчесывающейся бороды во снах тоже ждать не приходится - этого мне и наяву хватает. Конечно, порой еще я вижу по ночам, так реально, будто это была еще вчера или происходит со мной прямо сейчас, белую орочью голову или зарево пламени, полыхающее по стенам Эребора - но редко. И я даже не хочу отказываться от них насовсем - драконий недуг освободил мой разум от гибельных оков, но остался дремать в крови, поэтому у меня всегда должно быть напоминание, кровавая, поминальная колыбельная, чтобы он никогда не проснулся вновь. А в остальных ночи мои спокойны и светлы, как день. Если же и бывает в них омрачение, то сны грустные - но не страшные, нет. В них падаешь и тянешь за собою в пропасть, или не можешь удержать и теряешь - глупец. Надеюсь, теперь я смогу удержать то, что дорого мне. И все то, что мне снится, сияющее и тихое - это ты, Бильбо, ты сотворил, потому что чтобы ты не говорил, но где бы ты ни был, это все равно как будто ты стоишь рядом со мной плечом к плечу, поддерживаешь меня и не даешь оступиться, как бывало не раз во время похода, и как будет впредь. Не знаю, что и чувствовать по поводу слов о сердце твоем свободном. С одной стороны должно сожаление испытывать, что хоббит столь славный, как ты, до сих пор свое счастье не обрел, но с другой - даже самая милая и любящая хоббитянка тут же принялась бы вить из Бэг-Энда уютное гнездышко, создала бы семейный очаг, осела бы в норе навсегда, и ты бы осел вместе с ней. А если сердце твое отдано дороге, и тому, с чем ты встретился на ней, то, чтобы это не значило, я хочу, чтобы ты обрел свое счастье, даже если у него не будет ни теплой норы, ни милых хоббичьих ушек. И мне остается лишь надеяться, что дорога вьется где-то между дремучих лесов и далеких снежных гор, где осенит тебя счастьем их прохладное, неощутимое, неуловимо мятно-синее дыхание в самом их сердце. И твоя бесконечная вера в любовь на всю жизнь, вечную, словно сами горы, не перестает вселять в меня уверенность и надежду. Так что хоть и в данный момент не погулять нам на твоей свадьбы, но уверен - ты найдешь то, что искал, и я сделаю для этого все возможное и все от себя зависящее, чего бы мне это не стоило. А погулять на свадьбе - это дело гномы любят, впрочем - кто вообще его не любит? Ты спрашивал меня о гномьих свадебных обрядах и традициях - что ж, разгульную пьянку и веселье тоже можно отнести к обрядам, не правда ли? После веселой свадьбы да удалой и жить молодым будет весело и раздольно. Мы, в отличие от вас, празднуем нечасто, хоть и пиры любим, каждое воскресенье не является у нас поводом для праздника, потому когда мы наконец собираемся за столом, то празднуем долго и с размахом. Так что свадьбы длятся у нас долго, до недели обычно доходит. Трехдневная свадьба вообще и за свадьбу-то не считается. Впрочем, не думаю, что в этом гномы сильно отличаются от хоббитов. Как я уже сказал, считается, что чем свадьба будет веселее, дольше и хлебосольнее, тем и жизнь у новобрачных потом будет полнее, и вся та радость, что они гостям своим подарили, к ним потом всторицу вернется. Так что свадьбу нашу еще и пережить надо, неподготовленному на ней тяжеловато придется. Но свадьба, это, конечно, уже шаг последний, своеобразное подведение черты, а ведь до нее еще дойти надо. Девушек наших никогда не принуждают, насильно замуж не выдают, они сами себе вольны мужа выбрать. Гному еще постараться стоит, чтобы избранница его сердца внимание на него обратила. Потому сначала потенциальный жених посылает к семье своей возлюбленной сватов, цель коих - доказать, что лучшего варианта во всех гномьих королевствах не сыщешь. В то же время сам гном дарит своей избраннице собственноручно созданные украшения, о чем я уже рассказывал. Конечно, не в золоте дело; дары - это традиция, но они не могут сердце гномки пленить. Женщины наши суровые, но честные, и если сердце ее тобой не пленено, то никакие обещания не помогут. Если же помолвка состоялась, то семьи обмениваются приданным. Я знаю, что у людей принято приданное за невестой давать, доказывая, что она не лыком шита, и может в семью мужа войти. Нет, у нас обе семьи в богатство новой пары вливаются, хотя, конечно, приданное разнится в зависимости от того, кто его в дом приносит. Жених составляет, так скажем, основу дома, дарит оружие и мебель, невеста - ткани, одежду, посуду. Но есть здесь одна очень интересная традиция, настолько старая, что никто уже и не помнит ее смысл. Девушка в качестве приданного приносит в дом еще и кровать. Говорят, что это связано с женским началом. Я уже говорил, кажется, что женщины у нас боевые, детей сами воспитывают, пока мужья по кузням да по походам разным бегают, и крепостью своей и отвагой мы в первую очередь матерям обязаны. Так что и кровать, как место, на котором после будет зачат будущий наследник, в дом приносит невеста, мать. Поэтому любой гном, как только у него рождается дочка, тотчас начинает вырезать кровать для будущего приданного. Работа идет медленно, усердно, годами, так что до последнего завитка все идеально было - считается, что только на таком месте и можно здорового малыша родить. Помнится, я рассказывал тебе, как сестра моя замуж выходила. Кровати у нас деревянные - их и вырезать легче, и затаскивать, да и в быту они удобнее. Дис была настолько упряма и своенравна, что подговорила меня, Фрерина и Двалина спрятать отцом сделанную кровать и вырезать новую - целиком из камня. Потом привела к ней своего будущего мужа, которого взаимно изводила на протяжении всего сватовства и помолвки, обвела рукой результат наших трудов, даже не скрывая ухмылки, и предложила затаскивать в опочивальню. И затащил ведь, ни слова не сказал. Целую неделю потом продержались, с бока на бок ворочаясь, друг дружке на зло, пока вместе эту кровать на куски не раскололи и нормальную, отцом сделанную, не поставили. В конце, концов, если дело наконец подходит к свадьбе, и влюбленные до нее доживают и друг друга не убивают (в случае Дис угроза последнего варианта действительно существовала, мы даже поймали себя на том, что выдохнули облегченно, когда эти двое все-таки стали мужем и женой. Думаю, что вся эта история в итоге стала чуть ли не основной причиной, по которой Траин признал этот несколько морганатический брак - если Дис так изводит гнома, в которого она до беспамятства влюблена, то страшно представить, что она с отцом сделала бы, откажи он ей в замужестве с ним), так вот, ежели до свадьбы наконец дело доходит, то тут расслабляться рано, наоборот, все самое интересное только начинается. Молодых принято провожать до места сочетания браком (сам обряд, к слову, проводит старейший в роду гном или король, если речь идет о представителях королевской крови). Все родные, друзья и знакомые собираются в большую процессию, которая идет за парой и бьет во все, что ни попадя: мечами о щиты, ложками о котелками, шлемами о шлемы и так далее. Как ты понимаешь, шум, особенно отражаясь от сводов горы, стоит невообразимый. Считается, что так от брачующихся отпугиваются все невзгоды, к тому же шум этот - бой молотов в кузне, в которой куется новая семья. И идут они так, чинно, важно и медленно - долго, очень долго, пока, наконец, не приходят к месту сочетания браком и не становятся мужем и женой. Жених надевает невесте выкованный им браслет на руку, и браслет непростой: на нем либо клятва написана, на стороне внутренней, ото всех глаз сокрытая, либо символы, одним лишь новобрачным ведомый. А потом он вплетает в ее волосы золотую нить, означающую, что девушка стала замужней женщиной. Нить эта тонка, словно паутина, но прочнее эльфийской веревки, долгие часы каждый гном, обретший свою возлюбленную, проводит у печи, неотрывно смотря на пламя, пока не вытянет ее для своей любимой. Новоиспеченный муж также отдает своей жене на хранение меч до скончания времен. В тринадцать лет все мальчишки куют себе клинок, который становится продолжением их руки до самой женитьбы, а в день свадьбы навсегда передают его в руки спутницы своей жизни. Это символ верности и защиты. Потом начинается веселое размашистое гуляние, продолжающее никак не меньше недели. Традиция, о которой ты написал - есть вдвоем каравай - такая традиция есть у хоббитов? Было бы интересно узнать о ней, потому как у нас такой нет. Зато самый первый свой кубок меда в брачной жизни молодожены должны выпить один на двоих, поровну - и все радости и горести они будут делить пополам. А дальше, конечно же, и поздравления рекой, и подарки, и гульба. И свадьба это такая, от которой еще месяц все гости отдыхают дружно! Такие у нас традиции, милый хоббит. Как видишь, гномы свадьбы любят, и не в празднике дело. Женщин у нас не так уж и много, так сложилась судьба, и мы действительно ценим пуще всякого злата каждую пару, обретшую свое счастье. И как я уже успел сказать, процесс помолвки у нас всегда начинает сторона жениха - он засылает сватов, так и что в вопросе моей свадьбы престолом был сделан первый официальный шаг. Те письма, что приходили к нам в течение предыдущих нескольких недель, конечно же, были негласными, и они нигде не сообщалось, хотя все роды, как ты сам понимаешь, в курсе, что сосед кляузу пишет и себя обелить пытается, дочку в лучшем свете ненавязчиво выказать, и все наши благородные семьи пытались переплюнуть друг друга. Но это была лишь предварительная проверка на прочность, так как по факту все эти письма были спровоцированы слухами о моем желании жениться, никак не подтвержденными. Теперь же Балин разослал всем официальные грамоты, в которых уведомил о желании короля соединить себя вервью брака с гномкой достойной и добродетельной, готовой стать Королевой-под-Горой и защитницей нашего народа. Конечно, инициатива должна исходить от меня, а не от отцов потенциальных невест, но прежде чем начать обмен приданным, мне нужно выбрать саму невесту, так что теперь мы вступаем в стадию официальных, нудных и очень осторожных - слово страшнее секиры - переговоров с родами. Честно, порой мне кажется, что взаимоотношения с собственной знатью порой хуже, чем с другим королевством, даже враждебным, потому как, несмотря на мой немалый авторитет и свежесть недавних ран и потерь, благородные лорды всегда будут грезить о троне, особенно когда в нем сияет Аркенстон. Как видишь, история моей свадьбы, что явно не забудется и в веках песнями да легендами останется, толками и пересудами, развивается все и дальше, и скоро, я надеюсь, придет к тому исходу, о котором я и сам грежу давно. А теперь, после вопроса твоего, мне и самому стало интересах, как свадьбы у вас проходят. Расскажешь мне, друг мой, каковы ваши обычаи, традиции? Какие есть поверья, с этим связанные? И про каравай не забудь, уж интересно больно. Тем более, сейчас данный вопрос должен быть особенно близок всему Ширу, ведь у вас молодая пара - Гейр и Ильва, верно? - скоро сочетаются брачной вервью. Уж видно, старею я, сильно чувствительным стал, милый Бильбо - интересно, как они там, к слову. Да и ты там как, какое участие в подготовке к празднику принимаешь? Знаю, конечно, что принимаешь, светлый, добрый Бильбо. Жду весточки ответной, твой друг Торин." Февраль обнимает Шир руками мягкими, теплыми и зовущими вперед за собой. Небо почти весь месяц застлано пирогом рассыпающимися бело-серыми облаками, неугомонно бегущими вдаль, за ветром вдогонку, над лесами, в поля - Морю навстречу. В прорехах между ними мелькает ясное невыносимо, до боли, до вздоха, до самого сердца - ярко-голубое небо. Прохладно-ключевое, холодное, знакомое - словно отголосок чего-то прекрасного и живого в самом сердце гор, ловит себя Бильбо на мысли неожиданно трепетной, грудь болью сжимающей ровно там, где цветет и сияет жаркое солнце. Ветер днем замирает и прячется где-то в травах, невесомо шелестя пожухлыми стеблями отошедшей жизни, и погода в околотке устанавливается мягко-безмятежная, такая - что и не тепло и не холодно, синее небо отражается в лужах - и весна на пороге. Поля еще не дышат ею, еще не проснулся лес, но чувствуется ее скорое приближение, и Матушка-Природа в своем глубоком, спокойном сне начинает дышать чуть чаще, чуть поверхностнее. В феврале у Бильбо ломит кости долгим путем. Когда широкую ширскую дорогу заливает свет - еще не солнце, но уже и не промозглый молочно-белый туман, - и по сухой земле да озимым травам начинают гулять тени, Бильбо тянет куда-то, вперед по бесконечной тропе, куда ивы клонят головы, и смешливый Норд кружит пылевые воронки. Когда с каждым днем он чувствует, что все больше пробуждается ото сна, ему хочется сесть у огня и рассказывать старые детские сказки - но не в Шире тот камин. Когда все ближе весна, и голову кружит обманчивым обещанием в сладко-проточном шепоте ветра, и в сердце все также и только еще сильней, Бильбо хочется вдохнуть и не выдыхать, и вновь - замирает заполошное сердце до дрожи невозможной боли, такой что навечно - и это всего лишь миг. Бильбо кладет руки на грудь и греет почти зажившие пальцы. Терновник внутри скоро зацветет. "Дорогой Торин, Что ж, если поддержка моя действительно столь тебе в помощь идет, то не смею более хулу возводить на хоббита, что таким доверием и сердечным расположением Короля пользуется, и его, на мой взгляд, куда как прескромные способности. Со своей стороны замечу лишь, что ответная сердечная привязанность вышеозначенного хоббита столь же глубока и не изменится - невозможно это, так уж с самого детства для него определено. Обещаю тебе, мой Король, что не оставлю тебя и стану тебе верной опорой и поддержкой, покуда ты только будешь во мне нуждаться и хотеть того, ведь я обещал служить тебе, пока Эребор вновь не станет наследием всего гномьего народа, а это поистине труд долгих-долгих десятилетий, и нам еще предстоит много работы плечом к плечу. Сам я тоже надеюсь на встречу - признаться честно, соскучиться я успел по угрюмой твоей королевской гримасе, давно уж никто не заражал меня ощущение усталого стоического смирения перед всеми несправедливостями этого мира. Мы так и не успели попрощаться в последний раз, и теперь мне бы хотелось обнять тебя наконец, Торин. И узнать, действительно ли так идет тебе трон к лицу, чтобы за это стоило распрощаться со вторыми завтраками и поздними ужинами. Да и вообще ужинами. И завтраками. И весь наш отряд хотелось бы вновь повидать, а то что-то так никто ко мне на чай и не заглянул до сих пор. Восстановление родного края не является оправданием для пропуска полдника и спасения одного бедного хоббита, от какого-то невозможного и непривычного обилия еды, что ему пришлось не так давно с удивлением обнаружить в своих кладовых. Или это ты, Король, не пускаешь их ко мне, чтобы выманить меня под Гору? Что ж, заманчиво, и видению Эребора во всем его блеске едва ли можно сопротивляться, чтобы отказаться от возможности сравнить свои грезы с явью, и все же тебя, всех вас хотелось бы в Шире увидеть. Хоббитам тоже есть что показать! В конце концов, едва ли у вас была возможность оценить красоты и потаенные уголки Хоббитании, когда вы так быстро заявились ко мне нору. Конечно же не считая тебя, Торин, ты устроил себе такую возможность - где-то между первым и вторым кругом. Но все эти красивые слова не помогут тебе, мой друг. Я все же плохо себя представляю советником Короля-под-Горой, и уж тем более по делам людским. Мне бы садами заниматься, разбить небольшой огородик где-нибудь между наковален, и ладно будет, а ты мне предлагаешь за целым городом приглядывать. Да и как я смогу сделать это, сидя в Шире? Боюсь, советник из меня получится никудышный, на эту должность лучше другого тебе сыскать, Торин, а я всегда буду рядом, чтобы действительно помочь тебе советом или просто словом теплым. По поводу писем Трандуиловых, должен признаться, ты меня подловил. Я должен был ожидать от тебя такой идеи, и все же оказался непозволительно расслаблен и в ловушку себя загнал. И самое ужасное во всей этой ситуации то, что будучи должным отказаться, я не могу сопротивляться желанию попробовать. Туковская кровь моя толкает меня к приключениям, от добра меня куда как дальше отводящим, а я и не собираюсь бороться. И этой же Туковской крови, к моему вящему неудовольствию и осуждению, хочется эльфийское остроумие на крепость испытать, а точнее - собственное. И приходится признать, что, быть может, я и рад был бы предложение твое принять, попробовать, посмотреть - выдюжу ли, но и тут мы сталкиваемся с той же проблемой, о которой я уже успел сказать чуть выше - едва ли пересылать послания лихолесского короля между Горой и Широм будет хорошей идеей. А вот что касается тебя, Торин, и твоего высокого положения, то тебе действительно стоит пересмотреть свое отношение к заботам, тебя окружающим, и начать меньше волноваться и больше по сторонам смотреть, жизнь замечать. Те мысли, неразрешенные вопросы, что так одолевают тебя, не дают спокойно спать по ночам - ты, кажется, бежишь от них, стараясь спрятаться за работой, или наоборот кладешь все свои силы на их решение, как и всегда с тобой - всего себя и без остатка, пока не выгоришь до угля, словно поленья в печи. Даже не знаю, что из этого хуже. Впрочем, тут ведь и выбора нет на самом-то деле - не тот ты гном, чтобы от проблем бежать, уж скорее проблемы побегут от тебя, как это уже было во время Битвы, а значит, ты решил работать над решением заботы своей до победного - или однозначного проигрышного, так, чтобы и надежды не осталось (впрочем, я верю, такой исход для тебя невозможен) - конца. Но Торин, при всем моей восхищении твоей невозможной, непробивной, изумительной упрямостью, такой способ вряд ли много счастья тебе принесет. Иногда и тебе стоит отрываться от дел насущных и идти в кузню, сколько бы всего важного, как тебе кажется, не предстояло - в конце концов, ты и сам подметил, что дела эти мелкие и легко решаемые, просто нудно, так что и королевство их решения подождать один день может. Эребор уже знал безумного короля; едва ли он захочет еще одного, потерявшего рассудок на почве постоянной работе без отдыха души и тела. К тому же, работе в кузне для тебя не только желанное отдохновение, но и насущная необходимость - раз уж переговоры о твоей женитьбе вышли на столь высокий уровень, вскорости следует и избранницу твою ожидать, а значит ей уже можно ковать украшения и букеты, собранные на полях подземных самоцветов, чтобы чувства твои обозначить. Как бы там не было, я надеюсь, что ты прислушаешься к моим словам и будешь больше внимания уделять своему отдыху, а забота, что сердцу твоему так не дает покоя, совсем скоро найдет свое решение. А пока, видимо, мне придется периодически утомительно и нудно напоминать нашему Королю о его обязанности по сохранению мудрого и уравновешенного правителя на троне-под-Горой. Или мне специально написать об этом Балину, чтобы и он принял участие? Или Бифуру, думаю, он найдет достаточно яркие слова кхуздула, чтобы выразить мою обеспокоенность сложившейся ситуацией. И... Торин, ты что, отпустил бороду? Как несказанно я рад услышать о Бомбуре такие новости! В первую очередь, что он не изменился и остался верен себе. А пристрастии его к еде не беспокойся - хорошего гнома должно быть много. Да и не пропадет он с такой хозяйкой, какой его жена представляется, их ждет долгая счастливая жизнь, на что я очень надеюсь, и да ниспошлет им Ауле детей. А как и у других наших друзей жизнь семейная складывается? Как-то я внезапно осознал, что и не ведаю по этому поводу ничего почти. Вы мне тогда еще сказали, во время похода, что гномья женщина - редкость достаточная, и на этом знания мои и ограничились. Знаю лишь, что Глоин может счастьем примерным похвастаться. Как он там? Как его сын поживает? Едва ли роль моя в сотворении тебе хороших снов так велика, и все же спасибо за похвалу такую, от которой я совершенно точно не премину отказаться и помнить буду о ней. Если мне и вправду удалось помочь тебе, путь твой легче сделать, снять тяжесть с плеч и сердце освободить, то это большее, о чем я только смел мечтать. Надеюсь, что смогу увидеть тебя когда-нибудь в норе - знаю я один рецепт хороший, от прабабушки по наследству достался, отвар с соцветием одним, в пределах Шира растущих. Сон после него тихий, безмятежный, солнечно-золотой. Отоспишься, Король, отдохнешь, хоть и кузни тут нет. Да уж, много нового ты мне поведал о ваших свадебных традициях, долго мне еще об этом думать предстоит. Да, много между хоббитом и гномом различий, а в то же время в самой сути есть что-то неизбывное общее. Удивительно, не правда ли? И ты прав, конечно же, мой друг, что долгое, размашистое, разгульное, разудалое веселье народы нас объединяет. Что и верно - как ты сам сказал, как свадьба пройдет, так и жизнь сложится, и пусть у молодых дом всегда будет полная чаша, и за порог льется смех, а не сор. А ваша традиция провожать жениха и невесту до места, где вервью они будут повязаны, по душе мне пришлась, наверное, потому что она так по-хорошему, по-доброму отображает вас - не любите вы, гномы, тишины, размах и удаль во всех их проявлениях вашему сердцу любы. При все моем уважении, Король, но ходить бесшумно просто выше ваших сил! И обычай взаимного обмена приданым тоже подивил меня немало - у нас приданое только за невесту дается, зато уже после свадьбы новоиспеченный муж обязан во всем ей помогать и жизнь достойную обеспечить, дом построить, хозяйство наладить. Впрочем, обо всем по порядку. И не могу не восхититься вновь твоей сестрой: ты говорил, что любовь моих родителей песен достойна, но едва ли песни эти будут интереснее баллад, которых бы стоило сочинить о принцессе Дис и ее муже. Чем более я узнаю о ней, тем более желаю с ней познакомиться лично. Во всех наследниках Дурина, как я погляжу, проявляется великая кровь. Думаю, во всем Эреборе не найдется гнома, который бы не преклонялся перед храброй принцессой, дочерью короля, сестрой короля, матерью королей. Королевой, по сути. А свадьбы-то у вас действительно продолжительные! Мы, конечно, тоже погулять горазды, но нам и трех дней достаточно бывает. В конце концов, молодым ведь в тишине и покое пообжиться друг с другом надо. Но и до свадьбы самой у пары путь не близок. Ты, помнится, говорил, что у вас гномка и сама может себе мужа выбрать, и все же родительское слово вес большой имеет, так что иногда и запретить вервью себя повязать с сердцу приглянувшимся могут. Что ж, у нас все проходит всегда очень мирно-гладко, молодые хоббиты по воле своей пару образуют, хотя благословление старших спрашивают безусловно. Но ведь у нас и не бывает так почти, чтобы избранник или избранница семье не приглянулись, или чтобы хоббит по зову сердца наперекор роду пошел. Мой отец, наверное, единственное исключение, которое только старожилы и упомнят. Так что юные хоббиты и хоббитянки сами вольны к душе друга путь найти, судьбы свои вместе связать, и дорог тому много. Девушки наши, как я уже говорил, гадают, а юноши на ловкость состязаться горазды, удаль свою показать, за венком в речку нырнув. С речкой этой, с водой как раз таки и связан один из обычаев сватовства, и сватов-то у нас нет, юноша, как вы бы сказали, сам своему счастью кузнец. А принято у нас приглянувшегося друга или подругу водой речной обливать. Коли в ответ тебя облили или свою ладонь в твою вложили - что ж, можно и о свадебке всерьез задуматься, а коли пощечиной наградили, дали от ворот-поворот - что ж, не серчай, раз не люб. Зато если приняла девушка чувства чужие, сердце в ответ свое открыла, то для них двоих чудесная пора начинается. Хоббитянка дома приданое собирает, платье шьет нарядное, да рубаху вышивает суженому: что-то сродни тому, как вашим девушкам принято в дом супружеский кровать приносить, наша мужу будущему ткет рубаху - в знак того, что хозяйкой будет хорошей, и дом, что милый ей построит, ладно держать будет. А жених ее ей мешается, все отвлечь норовить, днями и ночами грядки под окнами топчет - все, конечно же, вместо того чтобы к свадьбе готовиться. Лучшим временем для сочетания вервью у нас весна считается или уж лето позднее, ранняя осень. Мы дети Природы-матушки, рождающиеся и растущие на ее земле, и жизнь наша от жизни кормилицы-Природы неотделима, живем мы с Ней в ритме едином. Судьбы свои друг с другом навсегда хоббиты связывают под сенью дерева цветущего или плодами осененного, по традиции обходя его трижды по кругу. Это символ плодородия и богатства, процветания их будущей жизни, а также и семейного плодородия - чтобы дом детишек маленьких был полон. Мы с тобой уже обсуждали, кажется, какую огромную роль круг вообще играет для хоббитов. И в столь знаменательный день без него не обойтись, он проникает в любую, даже самую незначительную мелочь. Хоббитянка косу заплетает и оборачивает ее вокруг головы ровной окружностью - осеняет солнцем, и в солнце это вплетают цветы и травы. Ровно завязывают пояса, одеяния праздничные вышивают тоже - по кругу, и наконец, когда преклоняют молодые головы под сенью зеленеющего древа, они переплетают руки, и запястья их обвязывают, сочетают вервью - идеально завязанной кругом. И главный символ слияния: у вас - браслеты, а у нас кольца, но кольца не золотые, нет; деревянные, отшлифованные до гладкости практически невозможной, обычные деревянные кольца - замкнутый круг. Да и о плодородии сказать не менее важно, у Природы-матушки благословения попросить: поем мы песни, и до свадьбы, и во время, и после, поем о новом распустившемся соцветии, и о богатстве земном - урожае, и о вечном лете. Бесконечные песни льются рекой через все празднование и не прекращаются до самого последнего дня. Для тех, кто вервью сочетается осенью, есть, кстати, такая примета: сколько яблок с дерева упадет, пока главное действо длиться будет - столько и детей потом у пары народится. А вот что до гуляния - да, тут и мы разойдемся, размахнемся, повеселимся от всего сердца. Но и с празднованием не все так просто. У вас, как я понимаю, принято молодым подарки дарить, у нас же наоборот; новоповервенные от близких и друзей дары, конечно, получают, но куда больше дарят - так они показывают и достаток свой, хлебом-солью богатство, и дружеское отношение показывают, говоря тем самым, что будут счастливы всех видеть в гости и не раз. Может, поэтому так любят хоббиты в дела чужие носы совать - сами ведь друг друга и приглашают. А что до того обычая, о котором ты спрашивал меня, про каравай - так мы издавна определяем, кто в доме хозяином будет. Молодожены одновременно с обеих сторон кусают, и кто больший кусок отхватить сможет - тот и главой будет в новой семье, так что стараются супруги, никто проигрывать ведь не хочет. И после, конечно же, еще долгое празднование, гуляние, песни, пляски, речи за здоровье молодых, игры и музыка, и еще много всего, что ждет нас совсем скоро на свадьбе Гейра и Ильвы. Подготовка к ней идет медленно и неспешно, размеренно, как и все у хоббитов. Знаешь, как у нас это бывает - Тод, отец Ильвин, пошел к миссис Лаванде ткани взять отрез поутру, остановился у калитки Диловой, коей хозяин как раз на ту пору в саду кусты роз пересаживал, разговорился, трубочкой дымя, да так весь день и простоял, до Лаванды только на закате добравшись. Пройти надо было, к слову, целых две улицы. Она его, естественно, назад домой отослала, ибо нечего так поздно по домам чужим ходить, приличных хоббитов беспокоить, иди, иди, а то и завтра не пущу, и не посмотрю ведь, что дочку-умницу замуж выдаешь! А кусты, к слову, так и стоят недопересаженные. Но свадьба - вообще дело ответственное, спешки не любит. Гуляние пока планируется на апрель, когда все уже в цвету будет, а пока весь Шир гудит потихоньку, Гейр и Ильва налюбоваться друг другом не могут, им бы все, конечно, побыстрее. Но чем дольше разлука - тем слаще миг единения. И ты прав безусловно, мой Торин, не мог я событие такое пропустить, в общее дело не влиться. Вот ношусь теперь, там подсоблю, тут помогу, украшения готовлю и плотничаю понемногу - пару скамеек да столов уж и подновить пора. Так что ждем, ждем, когда уж сможем вервным кругом две руки соединить и заветные три хода отсчитать. Тебя самого, как я погляжу, с продвижением дел можно поздравить. Раз уж начались официальные переговоры, то, значит, скоро и невеста будет во всеуслышание объявлена, и во всей Горе подготовке к королевскому празднеству начнется. Кажется, совсем скоро судьба твоя решится, и наконец обнимут тебя любящие руки, а пока мне лишь остается передать свои поздравительные объятья мысленно и словами еще раз поздравить со скорой женитьбой. За сим заканчиваю свое письмо. Узнать хотелось бы, как там все же Глоин со своим сынишкой, как жизнь семейная у него складывается, хорошо ли, на что надеюсь очень, да и остальные как. И еще услышать вновь хотелось бы о Дейле, тобой упомянутом, давненько я что-то не получал о нем вестей никаких. Твой, Бильбо." Время в феврале тянется тихо и медленно, словно грудная, старая колыбельная, рассказываемая пополуночи, когда отблески свечи на стене пляшут сумрачно и тревожно и превращаются в далекие грезы. Природа-матушка спит еще, закутанная, запрятанная черным вдовьим саваном, но не долго ей еще дремать осталось, и сон этот, последний - мягкий, теплый и чарующе-янтарный, пахнущий почему-то горячим, только из печки, пирогом с брусникой. Тихо потрескивают дрова в камине, в воздухе разливается еле ощутимая, пряная нотка смолы, чуть шебуршит игривый, скучающий Норд в просвете под дверью, оставивший своих подружек черноствольных ив, чтобы подсмотреть чужие сны. Вся нора вздыхает дышит над ним, как дышит земля, уснувшая вдовица. И Бильбо тоже спит, убаюканный тихим подрагиванием свечи и песнями ветра, и колыбельными земли, спит прямо за столом, склонив кудрявую голову на руки перед исписанным письмом. И пока потрескивают мирно, родимо поленья, Бильбо чувствует сквозь светлый сон, который он и осознать толком не может - только что-то светлое, прекрасное и отчаянно-щемящее одновременно, как ветер, пробравшийся сквозь незатворенное окошко, окутывает его, нависает, склоняется чем-то сине-холодным, ясным, звенящим, поющим, живым и восхитительным, словно отроги гор, и обнимает его за плечи, грея натруженными руками, и холодит Бильбо щеку холодные бусины и звенья прозрачной кольчуги. Когда на следующее утро, сам весь звенящий, помнящий и не помнящий своего сна, Бильбо выходит к калитке, чтобы положить письмо для почтальона, в корзинке для почты он находит несколько новых - от Балина, Кили с Фили и еще одно, с нежданным отправителем, чье имя выведено прямым ровным почерком.