История истинной любви

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ Стефан выглядел ужасно. Он не спал всю ночь, меряя шагами комнату, которую редко теперь покидал. Выглянуло солнце, возвещая начало нового дня. Если бы Стефан не был так рассеян, заря должна была напомнить ему о сыне, которого он назвал в честь нее. — Вы издеваетесь надо мной, — пробормотал он в тот момент, когда за его спиной появился вошедший в комнату слуга. — Сир? — переспросил слуга. Но Стефан не обернулся и не ответил. Он не мигая смотрел перед собой. Слуга решил, что можно сообщить новости, которые ему было поручено передать. — Ваше величество, королева просит вас прийти к ней. — Оставь меня, — отмахнулся Стефан, заметивший наконец присутствие слуги. — Но, сир, — продолжал умолять слуга. — Королева больна. Сиделки опасаются, что… — Оставь меня! — крикнул король. — Ты что, не видишь, я разговариваю? Слуга удивленно уставился на него. В комнате, кроме них, никого не было. Король явно повредился в уме. Слуга вышел, закрыл за собой дверь и решил, что вернется, когда король немного придет в себя. Остается лишь надеяться, что не будет слишком поздно. Жить королеве оставалось в лучшем случае несколько часов. Никто не знал, что за болезнь ее сразила, но многие подозревали, что она умирает от разбитого сердца. А Стефан даже не замечал, что его жена умирает, как не замечал и того, что слуга уже вышел из его покоев. Он зашагал по комнате, по-прежнему не мигая. — Вы должны были олицетворять мой триумф, мою силу. Но вместо этого день за днем, год за годом только издеваетесь надо мной. Напоминать мне… Это неспроста. Ведь так? Он уставился на предмет, причинявший ему мучения, — висящие в стеклянном шкафу огромные черные крылья. Крылья Малефисента, жутко поблескивавшие в ярких лучах утреннего солнца. Стефан подошел к шкафу, долго смотрел на него, затем прислонился головой к стеклу и повторил: — Ведь так? Неожиданно крылья вздрогнули. Стефан отскочил назад, пораженный и встревоженный. Крылья снова стали неподвижными. Стефан глубоко вздохнул, безуспешно пытаясь успокоить свои нервы. — Я сохранил ему жизнь — и что получил в награду? Проклятие, наложенное на моего ребенка! На мое королевство! На меня самого! Крылья снова дрогнули, на этот раз сильнее. Стефан продолжил свой монолог. — Поняв, что его проклятие не сбылось, Малефисент придет за мной. Я это чувствую. Я это знаю. Так же точно, как-то, что утром восходит солнце, — он сердито погрозил крыльям пальцем. — И на этот раз я не буду таким милосердным. Я убью его, как должен был убить еще тогда. И сожгу его тело, превращу его в пепел! Он помолчал, пытаясь успокоить свое дыхание. Он думал о будущей победе, о сладкой мести. — А потом… потом вы снова станете моим трофеем. И больше ничем. Крылья сердито дрогнули, но Стефан лишь пристально посмотрел на них. Его лицо расплылось в широкой ухмылке. * * * Хорошо продуманный план Малефисента держать Аврора подальше от вересковых пустошей быстро потерпел неудачу. Едва он решил, что Аврор никогда больше не появится на вересковых топях, прекрасный принц вновь оказался по другую сторону Стены. Раньше, чем Малефисент понял, что творит, он каждую ночь стал погружать Аврора в волшебный сон и переносить его в мир фей. Очень скоро Аврор уже чувствовал себя на топях как дома. И что еще хуже, прежде чем Малефисент осознал это, ему действительно стало приятно видеть принца рядом с собой. Было нечто воодушевляющее в том, как принц бродил по вересковым топям звездными ночами. Перепрыгивал ли Аврор через ручей, пробирался ли сквозь высокие камыши — чувствовалось, что он буквально сливается с окружающим его миром. Он любил не только растения, но и лесных обитателей тоже, начиная с прелестных фей-росинок и заканчивая угрюмыми на вид мисти-ежами с их огромными ушами и колючими спинками. И все эти существа тоже любили Аврора. Все. Даже ревнивые речные феи, которые, как известно, сталкивают в воду всех, кого считают красивее себя, и те любили Аврора, восхищаясь его красотой. Они разрешали ему играть возле края воды, наперебой спеша показать принцу таившиеся в ручьях сокровища. Когда они вытаскивали из воды блестящий камешек, Аврор смеялся от восторга и рассыпал похвалы, заставляя речных фей краснеть от гордости. Когда камешков больше не находилось, речные феи выскакивали на поверхность воды и скользили по ней, почти не оставляя следа. Аврор сидел, завороженно глядя на представление, которое устраивали для него феи, помахивая за спиной своими крылышками. А когда представление заканчивалось и феи ныряли в воду, Аврор аплодировал им с берега. Но не только речные феи стремились привлечь внимание Аврора. Вечно ворчливые уоллербоги любили втягивать его в свои борцовские поединки в грязи, которые он неизменно проигрывал. Но даже вывалявшись в грязи, он продолжал улыбаться, в восторге от того, что является частью этого волшебного мира. Когда он набредал на самых грозных фей, вроде троллей-баранов с их сгорбленными плечами, напоминающей темную кору кожей и торчащими из их рук и спины острыми ветками, он не убегал от них, просто сторонился, пропуская их, — знал, что и они играют свою важную роль в жизни вересковых пустошей. Ночи сменяли одна другую, Малефисент наблюдал за принцем, и ему все труднее становилось думать о нем как о сыне Стефана. Аврор был совершенно не похож на него. Если Стефан никогда не относился к природе с уважением, думал только о том, что он может получить от пустошей, то Аврор в мире фей любил буквально все. Казалось, он инстинктивно знал, как стать частью этого мира, и Малефисент чувствовал, что все больше начинает любить этого парня. Когда они бродили вместе, Аврор с жадностью слушал Малефисента, который знакомил его с различными растениями и деревьями. А Малефисент с удовольствием слушал болтовню Аврора о том, каких глупостей натворили за прошедший день его тетки. С каждой новой ночью Малефисенту и Аврору становилось все приятнее быть вместе. И как бы ни было тяжело Малефисенту самому себе признаться в этом, ему грустно бывало покидать Аврора после того, как он на заре укладывал спящего принца в постель. Малефисент нашёл в Авроре родственную душу, того, кого мог научить чему-то и у кого мог чему-то научиться сам. Сердце Аврора было широко открыто, страстно желало любви, но сердце Малефисента оставалось запертым на замок. Правда, глядя на то, как счастлив и свободен Аврор, Малефисент не мог не задуматься о том, что, возможно, оказал себе плохую услугу, постоянно оставаясь таким холодным и неприступным. Даже за то короткое время, пока Аврор была частью вересковых топей, Малефисент почувствовал, что к нему самому стали с большей теплотой относиться те, кто до появления парня игнорировал его. Благодаря Аврору они стали видеть в характере Малефисента более мягкие черты. И Малефисенту не могло не нравиться то, что круг его общения заметно расширился. Но как бы ни было приятно Малефисенту видеть рядом с собой Аврора, тяжкий груз продолжал давить на его плечи. Он понимал, что визитам принца необходимо положить конец. «Наши отношения должны прекратиться, — не раз говорил он себе. — На нем мое проклятие». — Почему мне нельзя бывать здесь днем? — спросил однажды Аврор, когда они с Малефисентом брели по ночному Лугу Снежных фей. Вокруг сновали радужные феи, их крылышки, напоминающие неповторяющиеся очертания снежинок, порхали над прудом в центре луга или мелькали вокруг возвышавшегося на берегу большого старого дерева. С того места, где стояли Аврор и Малефисент, Снежные феи казались яркими огоньками, освещавшими дерево и заставлявшими его светиться. Малефисент посмотрел на парня, не зная, что ответить. Не мог же он сказать ему правду — что если «тетушки» Аврора узнают, где тот бывает и с кем проводит время, они будут очень-очень огорчены. Не мог он объяснить Аврору и причину их огорчения, что Малефисент был не тем, за кого его принимает принц. Вместо этого он просто сказал: — Ночь — единственное время суток, когда для тебя открывается Стена. Прежде чем парень успел задать новый вопрос, Малефисент быстро зашагал вперед, заставив Аврора буквально бежать, чтобы не отстать. Но весь остаток той ночи и еще несколько следующих дней Малефисента мучил заданный Аврором вопрос. Ему самому хотелось бы посмотреть на то, как Аврор играет на вересковых пустошах при свете дня. Если говорить честно, ему хотелось бы видеть Аврора в любое время суток, и желательно на протяжении многих лет. Но для того, чтобы это произошло, ему необходимо что-то сделать со своим проклятием… Однажды ночью, спустя недели после первого появления Аврора на пустошах и всего за несколько недель до его шестнадцатого дня рождения, Малефисент уложил спящего Аврора в кровать, как он делал это каждую ночь на протяжении многих дней. Малефисент осторожно подоткнул одеяло и прошептал: — Доброй ночи, заморыш. Но именно в эту ночь, когда луна стала уходить за горизонт, а солнце начало вставать, он тихо добавил: — Я снимаю свое проклятие. Пусть оно исчезнет. Едва эти слова слетели с губ Малефисента, вся комната наполнилась магической энергией. Воздух затрещал и засветился, тихо зашелестел ветер. Но магическая сила не коснулась Аврора. Нахмурив глаза, Малефисент подошёл ближе и повторила свои слова, теперь гораздо тверже: — Я снимаю свое проклятие! Пусть оно исчезнет! И вновь магия наполнила воздух, вновь заблестело в комнате. Но вновь магическая сила обтекла Аврора, не прикоснувшись к нему. Внутри Малефисента все сжалось от ужаса. Он повторил свои слова с еще большей страстью. И опять повторил их. И еще, и еще, и еще, направляя все свои силы, волю, магию на то, чтобы отменить проклятие. Комната затряслась от скопившегося в тесном пространстве огромного количества магической энергии, но Малефисент, забыв обо всем, продолжал свои попытки. Он видел только Аврора, спящего вечным сном, если проклятие не будет снято. Крикнув в последний раз, Малефисент подбросил свой посох в воздух и огромный заряд магии обрушился на комнату. Но магия так и не коснулась Аврора. Опустив посох, Малефисент медленно вышел. Его сердце разрывалось от боли. Он сделал все, что было в его силах. Но снять проклятие, которое Малефисент так безрассудно назвал подарком, оказалось невозможно. А это означало, что так или иначе в течение ближайших нескольких недель Аврор уколет свой палец о веретено и никогда больше не проснется.