Болезнь

Но это было только начало…

      После этого утреннего инцидента Том был как сам не свой.  — Том, будешь обедать?  — Нет, мне завтрака хватило, я не жирдяй, — такая фраза, по отношению к Эдду, была жестокой, да, парень имел лишний вес, но не так много, что бы заслужить такое в свой адрес.

***

 — Том, ты не видел моё зеркальце?  — Нет, а тебе что, не хватает сотни остальных?  — Хватает, но то — особенное, оно моего любимого цвета.  — Ой-ой, на одно пурпурное дерьмо в доме меньше, им и так всё доверху забито! — в ход вступили изощрённые оскорбления.  — Эй, это грубо! — Мэтт нахмурил лицо в обиде, пытаясь казаться не менее грозным и внушающим, чем Том. Выходило плохо.  — А мне с того что? И вообще, отъебись от меня уже со своим фиолетовым хламом! — оскорбления перешли в простой крик.  — Это не хлам, это ве-       Рыжеволосого остановила рука Эдда, что легла на его плечо. После, янтарноглазый наклонил губы ближе к уху Мэттью, и промолвил шёпотом:  — С ним бесполезно спорить, ещё и в таком состоянии.  — Что вы там шепчетесь, а?! А в лицо слабо сказать?!       Язвительность Тома начинала доставать даже самого спокойного британца в доме.  — Я говорю, что тебе нужно перестать так себя вести, Томас. Да, у тебя ломка, мы понимаем, но это не повод портить настроение всем и каждому толком без повода. Если тебе так хочется побеситься, лучше иди в свою комнату, и побей там стену, как ты это делаешь после подобного рода ссор обычно.       Может, про стенку было лишним?       На удивление ребятам, Том действительно заезженно цокнул языком и развернулся по направлению к своей норе-комнате.  — Скажи спасибо, что не тебя побью, — буквально через зубы прошипел алкоголик, и пошёл прочь из гостиной.       Торд, по обычаю, наблюдал за ссорой со стороны, никак не вмешиваясь без нужды. Да, возможно, он должен был заступиться за свою пару в ссоре с Мэттью, но было ли от чего его защищать? Норвежец прекрасно понимал, что голубоглазый не способен противостоять его любви ни в слове, ни в силе, поэтому никак не встрял в это. Его тактика была такой же, как и в прошлом конфликте: он медленно подошёл, и крепко обнял Томаса сзади, надеясь, что это подействует также, как и раньше.       Но сейчас ёж лишь навострил свои иглы, прорычал злобное возмущение, и оттолкнул красноглазого с такой силой, что тот чуть не упал: его на лету подхватил Эдд.  — Отлипни ты, только тебя не хватало, лопух!       После этих слов, парень в синей худи направился к своей комнате такими шагами, будто пытался продавить пол, громко захлопнул дверь в комнату, и закрыл ту на замок, что стало ясно после щелчка скважины.       Русоволосый норвежец, отойдя от шока, встал, отклонив помощь Эдварда и лишь зыркнул на него, без какой-либо благодарности во взгляде.       Ему было плевать на всех, кроме Тома, особенно сейчас. Он видел, что его любимому плохо, и он понимает, что никак не сможет помочь, что что-бы не сделал — это сделает только хуже. У него наступает паника, это стало видно по дрожащим конечностям и по лицу, которое вот-вот разорвётся в попытке изобразить какую-то дикую эмоцию, которую ранее ещё никто и никогда не видел. Янтарноглазый это заметил.  — Торд, не расстраивайся, Том просто не в себе из-за того, что ему не дали выпить…       Больной ловдисисом обернулся на шатена лишь потому, что услышал в его речи имя объекта своего воздыхания, но к словам и их смыслу он не прислушался, опустив красные глаза в пол.       Он, будто что-то резко вспомнив, вздёрнул подбородок, и метнулся на балкон.       Мэтт и Эдд лишь недоумевающе переглянулись между собой, какое-то время наблюдая за действиями Торда, чтобы убедиться, что тот не натворит чего-то.       Парень, тем временем, нашёл среди балконного хлама те самые, уже давно засохшие, багряные куски марли, те самые бинты, которые он когда-то старательно вылизывал.       При виде засохшей крови его пары, вперемешку с его слюной на изношенной ткани, прерывистое дыхание Торда участилось, а зрачки сузились до крошечных точек, а потом расширились чуть ли не на весь зрачок, и так несколько раз.       Больной впился пальцами в бинт очень крепко, чтобы, даже когда его пальцы отрежут от кисти, они всё равно сжимали этот клочок. С этим предметом он метнулся обратно к комнате своей любви и сел под дверь. И в этот раз он даже не лизал кровь, он просто уставился на неё своими то сужающимися, то расширяющимися зрачками, будто хотел рассмотреть каждую клеточку, каждую молекулу, каждый атом вещи, что сейчас в его руках, при этом процесс сопровождался тряской всего тела.       Эдд нахмурился и достал из кармана знакомую нам баночку психоподавляющих таблеток, которую он тайком взял у русоволосого британца. Он подумал, что лучше пусть у него побудут, ведь, зная Томаса, тот может запихнуть в Торда таблетку, просто сорвавшись, даже если в этом нет никакой нужды. Ему не нравилось, совсем не нравилось поведение друга, и он не знал, что ещё делать, кроме как давать ему препарат. Но он на секунду засмотрелся на этикетку медикамента.       Может, это ещё не критический случай? Том же говорил, что ему хуже от каждой пилюли, может, можно ещё повременить с этим?..       Шатен с тяжёлым вдохом положил таблетки обратно в карман.       Лучше пока не буду, потом посоветуюсь по этому поводу с нашим алкашом, когда он перестанет гневаться.       Мэтт лишь с волнением посматривал то на здорового, то на больного.  — Мне кажется, ему не по себе… Им обоим… И что будем делать?  — Придётся только ждать, всё, что мы можем — только ждать…       Янтарноглазый медленно подступил к свернувшемуся у двери парню и тронул того за плечо, в надежде на то, что это как-то повлияет на ситуацию.  — Торд?       Но русоволосый норвежец даже не дёрнулся, даже взгляда не отвёл от кровавых бинтов.       Шатен обречённо помотал головой, и, вместе с Мэттью, направился на кухню. Оставалось только ждать, когда черноглазый очухается, и готовить обед.

***

      А в комнате алкоголика, тем временем, творился полный хаос: по помещению летали книги, посуда, и даже некоторая мебель и техника. В стены с грохотом врезались худощавые кулаки, что только сильнее и сильнее сбивались о непоколебимую бетонную поверхность, вскоре оставляя на той кровавый следы.  — Как же я ненавижу это всё! Как же я ненавижу эту драную водку, этот драный дедлайн, этого драного Торда, Эдда и Мэтта, этот драный дом и эту дран-ную жизнь!       Слепо окутанный яростью, Томас разбивал руки о стену, включая и ту, что была забинтована, нанося ей ещё больший вред, но он уже не обращал на боль внимание. Он слишком сильно хотел выплеснуть весь тот гнев, что накопился в нём за эти дни, что даже не замечал, что на самом деле причиняет вред сам себе, а не стене или вещам в его комнате.       Когда боль на кулаках стала невыносимой, парень прекратил, небрежно обтерев те о собственную синюю худи, оставив на ней следы крови. Он истощённо завалился на кровать, лицом в подушку.  — Послезавтра дедлайн, а у меня ещё и половины работы нет… И, мало того, у меня нет никакого настроя и желания на писательство, в голове одна водка, ещё и этот лопух за мною везде… Угрх, как же я ненавижу себя! Почему это всё должно было навалиться так резко и всё сразу?.. Мне бы сейчас выпить…       Вот вот обещала начаться старая шарманка, опять сомкнуться бесконечный круг: хочу выпить, поссорился, стресс, опять хочу выпить, опять поссорился, опять стресс… Этот круг был невыносим для всей четвёрки в доме, из-за него не только Том, но и все остальные дышали каким-то гнилым воздухом, ходили угрюмые и злые, и просто морально изнемогали, это словно питаться протухшими яйцами, ведь ничего больше они не имеют. Но ему захотелось взять себя в руки, в коем-то веке, это должно закончиться. Он преодолел своё желание сбежать в бар через окно прямо в эту секунду, глубоко выдохнув.  — У тебя дедлайн. Хотя бы к чужим людям, на которых ты работаешь, имей совесть.       Этой мыслью он успокоил себя, и остался лежать на кровати ещё какое-то время, пока не задремлет. Сон или дремота с полчаса всегда помогали ему пережить напряжение, как и физическое, так и эмоциональное.

***

      Все парни в доме слышали удары и крики своего приятеля, но уже давно научились не заходить в нору ежа в такое время, чтобы не получить стулом по лицу, и это как минимум.       И даже парень с карамельными волосами, со своей невообразимой тягой к своему объекту воздыхания, понял, что Тому нужно побыть наедине, потому лишь продолжал сидеть под дверью у того и разглядывать кусочек ткани, медленно начиная его обнюхивать, а затем и вылизывать, не смотря на то, что кровь здесь уже зацвела и полна всякой всячины, пыли и грязи с почти заброшенного балкона. Он всё ещё наслаждался этим, как и впервые, будь то кровь загнившая, или свежая, он сравнивал её с кристально чистой водой в безлюдной, засохшей пустыне, и лакал ту до последнего, готовый ею захлебнуться.

***

      Мэтт и Эдд, тем временем, орудовали на кухне. Из кастрюль и тарелок доносились разного рода запахи, это похоже на что-то особенное.  — Не зря ты мне предложил приготовить это, выглядит вкусно, хоть я и готовлю в первый раз. Не знал, что у тебя есть «вкус» в еде, хахах, — добрая похвала, а за ней и шутка пролились из уст янтарноглазого.  — Моё величество всегда радо вам помогать, — с самовлюблённой улыбкой ответил новоиспечённый помощник главного поварёнка дома.       Не смотря на нарциссизм, Мэттью, как не удивительно, не был таким уж эгоистом, как сначала может показаться. Да, часто парень ставит себя выше других во всех чертах, даже в тех, в которых он ниже остальных, но, даже сквозь это, он готов помочь близким друзьям в трудную минуту. Эдвард старательно пытался найти в друге и хорошие стороны, и замечать их чаще, чем плохие, как и во всех людях в общем, и ему это удавалось, а значит рыжеволосый не такой уже и безнадёжный.       На столе перед поварами красовался пахучий слоёный печёночный торт, щедро смазанный майонезной начинкой, украшенный петрушкой и кружочками огурца.       Мэтт настаивал на том, чтобы его лицо намазали майонезом на верхнем корже торта, как достойное украшение. Такая просьба показывала, что это блюдо действительно хорошо и «достойно» лица голубоглазого на нём.       Кулинар, понимая это, решил вежливо «обхитрить» парня, сказав, что майонез дешёвый, и его лицо расплывётся на корже, и будет выглядеть менее красиво, чем в реальности, поэтому этого лучше не делать, чтобы не осквернять его честь такой неясной и лживой майонезной картиной.  — Хорошо, я искренне ценю твою заботу о репутации моего величества, Эдд.       Эта отговорка действительно сработала, на что Эдд пропустил короткий смешок, но быстро его сдержал, чтобы не выдавать себя.       В придачу к этому торту их ждали, хоть и вчерашние, но не менее вкусные картофельное пюре и поджаренные куриные ножки.

***

      Том, за это время, пришёл в себя, и хоть желание выпить всё ещё ломило его, он смог прибить его на десятый план своего разума, и, наконец-то, взяться за недоделанный им сценарий.       Парень, в домашних тапочках и с чашкой свежего кофе с корицей и взбитыми сливками (у него в комнате была личная кофеварка, на которую он гордо накопил личными заработками с писательской деятельности), усталыми глазами, и с лёгкой улыбкой довольства, смотрел в монитор, похоже, на только-только законченные им главы, что так красиво открывались компоновкой текста и количеством страниц на его чёрных, уже уставших от света монитора, глазах.  — Вот и написал я сраных пять глав, осталось, по расчётам, ещё девять, за завтра, думаю, справлюсь, — проконсультировался Томас сам с собой, как он обычно это делает, и встал, потянувшись руками к потолку, что бы размять онемевшее и затёкшее тело.  — Что это наши кулинары такое ароматное сделали? Интересно-интересно… А Торд им помогает? Или что он вообще делает? Странно, что он до сих пор не пробовал ворваться в мою комнату…       И тут британца пробило током. А вдруг тот натворил чего-то, пока он тут сидел? Точно натворил, сто пудов, раз не врывался к нему, то что он ещё мог делать, как не какие-то приключения на голову искать?!       Парень с опасением и страхом на лице резко вырвался из комнаты, распахнув дверь с ноги, и только потом понял, что заодно отшвырнул и сидящего под нею норвежца.  — Угрх, Торд? Что ты тут делаешь… Точнее, извини, ты в порядке? Сильно ударил?       Красноглазый лишь покряхтел, начиная вставать, смахнув с себя воображаемую пыль, по рефлексу.  — Кх, не волнуйся, Томми, со мной всё в порядке, я к этому подготовлен армией.       Перед ежом открылась напряжная картина: Торд, будто весь помятый, стоит, слегка дрожа, и сжимает в руке кусок бинта с гнилой кровью, похоже, мокрый.       СТОП, он что, ЛИЗАЛ те бинты, которые в прошлый раз бросил на балконе, опять?! Ох чёрт, они же, наверное, уже заросли всякой заразой по сто слоёв на том тухлом балконе за ночь… О, пресвятые ананасы, надеюсь, я неправильно подумал.  — Торд, ты что, опять лизал те самые бинты, что были на балконе?  — Да, Томми, а что?       Лицо Томаса налилось сначала шоком, потом резко гневом, и последовал жёсткий фейспалм. Из-за внезапного поднятия руки к лицу, стало видно, что теперь обе ладони перевязаны какими-то платками. Похоже, после драки со стеной, парень решил не заморачиваться и перевязал их тем, что было под рукой, чтобы кровь не капала на клавиатуру и не мешала печати.  — Что с твоими руками, Томми? — уже накинувшись с объятиями на свою любовь, спросил больной, в то время как второй уже кипел от злости.  — Ты что, тупой?  — Ты о чём, Томми?  — Ты что, тупой, чтобы лизать гнилую кровь?!  — Н-нет… Просто она такая сладкая, — он потупился в пол со стыдливым лицом, будто действительно не понимал, о чём речь.  — Да я не об этом, дубина! Ты понимаешь, что в ней дохрена всякой дряни за ночь наросло?! А если отравишься, на что нам тебя лечить, скажи на милость?!       Рогатик, ещё больше зажавшись, просто огорчённо молчал на вопрос какое-то время. Дело в том, что он даже не задумывался о своём здоровье, даже не задумывался о том, что это может ему навредить. Ему было попросту всё равно на своё здоровье и существование, когда дело касалось Тома и всего, что ему дорого и принадлежит, не считая его самого.  — …Разве важно, что будет со мной, Томми? — с холодным безразличием прозвучали эти слова, что сильно удивило черноглазого.       Неужели ему настолько плевать на себя, когда дело касается меня? — …Конечно важно! Или ты хочешь сказать, что нам троим должно быть похер на тебя, пока ты там от какого-то гепатита умираешь?!       Похоже, такая фраза со стороны больного расстраивает и злит Томаса. Ещё бы, он столько нервов угробил на этого чудика, а теперь тот заявил, что ему абсолютно всё равно на своё тело, это равно заявлению, что ему всё равно на старания парня в синей худи его защитить.       Торд понял, что он огорчил объект своей безумной любви, поэтому быстро спохватился.  — Прости, Томми, если ты хочешь, чтобы я прекратил так делать, я прекращу!  — Я хочу, чтобы ты берёг себя, дурень!       Красноглазый огорчился очередному прозвищу, но понял намёк на то, что русоволосый говорит так потому что волнуется о нём. От осознания этого бледные щёки норвежца порозовели, а объятия стали крепче. Острый подбородок парня повыше уткнулся в затылок коротышки-Тома, из-за чего тот лишь надулся, как рыба ёж. Но колючки поставить дыбом не удалось, так как те покорно согнулись под весом головы Торда, и стали совсем мягкими.  — Ну, всё-всё, отлипай уже давай, мало-ли, вдруг ты заразный!       Парень в красной худи, по воле Томаса, отпустил его, а тот тут же потопал на кухню, держа в руке гнилую ткань и стремясь поскорее выкинуть её, хорошенько помыв руки с мылом, провожаемый милой улыбкой Торда, которая превратилась в безумную, как только стала не видна уходящему.

Я надеюсь, он не подхватил чего-то серьёзного. Сильно надеюсь.