***
— М-мгх… Уже в больнице, в окружении белых стен и каких-то не менее белых фигур, что наклонились прямо над ним, что-то высматривая, и считали количество сигналов кардиометра, очнулся карамельноволосый норвежец, пребывая в состоянии некоего возбуждения. — Грх… Кто вы? Где Томми? Один из докторов поправил прямоугольной формы очки, кивнув сам себе. — Эдвард, Мэттью, Томас, ваш друг очнулся, — голос был громким, что означало, что ребята, имена которых он назвал, находились далеко, а точнее, снаружи палаты. Все трое подскочили, ведь они были на нервах и сидели тут уже не первый час. Ни один не пожаловался на время ожидания, никто не предложил уйти, сейчас, когда их близкий в опасности, на это суету и эгоизм нет времени. Том первый зашёл в палату, так как после поражения действительно серьёзной проблемой его друга, в боязни потерять его, он забыл про неприятности, доставленные им ранее, сейчас он просто не мог злиться, не в такой момент. И, как всегда, опять это жгучее чувство вины. Так всегда: только возомнишь себя самостоятельным, грозным, посмеешь вообразить, что тебе никто не нужен, как все сразу начинают чуть ли не умирать у тебя на глазах. Такая вот она, карма. Что же ты, ты же был такой злой, готовый избить его, а тогда, когда тот оказался в реальной опасности, вдруг сжался изнутри, да? Вдруг всё так затряслось, так полыхнуло, и вся твоя холодная язвительность ударила в тебя же, заставляя чувствовать себя виновником всего этого, будто протыкая сотней игл сразу. Это тебе урок, чтобы не играл в Бога, чтобы не возомнил, что имеешь ледяное сердце, что можешь стоять наперекор своему мозгу и феромонам, наперекор душе. Именно этими словами можно описать состояние Томаса сейчас, его голос, названный в народе «совестью», корил его, но он нашёл в себе силы зайти в палату. За ним последовали и Эдд с Мэттом, которые теперь чувствовали большое беспокойство. Рыжеволосый также простил Торда за все его грехи и даже постарался забыть про синяк, что он ему оставил. Но, в отличие от черноглазого, чувство вины не жгло его, лишь сочувствие. Полноватый британец сейчас излучал лишь сомнение и искреннее беспокойство, и даже немного винил себя за то, что не смог остановить алкоголика тогда, что следил за ними двумя недостаточно. Нужно признать, что даже янтарноглазому очень сложно, хоть он и не является любовью больного ловдисисом, но его близкие друзья страдают друг от друга в полной мере, так что забоится о них обоих — на плечах Эдда. — М-мгх… Томми! Даже пребывая в мутном состоянии, норвежец ни с кем не перепутает эти неестественно чёрные глаза, эти тяжёлые шаги, этот растрёпанный, русый «ёжик» на его голове, никогда не перепутает Тома, его внешность, его голос, его запах, его звук ни с чьим другим. Не смотря на плохое самочувствие, больной, как только увидал свою любовь, начал тяжко, но уверенно, поднимать туловище с койки, не обращая внимания на докторов рядом. — Т-томми, прошу, п-прости меня, может, ты хочешь меня побить, можешь побить, только прости, прошу! Со стороны врачей это слышалось очень странно, и те лишь кинули сомнительный взгляд на этого самого «Томми». — Торд, просим вас, пока не вставайте с койки, ваше состояние нестабильно. Действительно, показатели на машине, подсоединённой к пациенту, начали дёргаться и то подниматься, то спадать, что говорило о нервном напряжении и нестабильности, а от нервов это передавалось на и так хрупкое сейчас тело. Но вот совесть, и так мрачного парня, заколола ещё больше при таких словах пострадавшего. На стыд перед незнакомыми докторами, которые слышали это тоже, уже не было сил, все эмоции сжирало изнутри чувство вины, вгоняя в апатию. — Я не собираюсь тебя бить, Торд… — на самом деле, Томасу всё ещё было обидно за стёртую красноглазым работу, но сейчас ему за эту обиду было стыдно, и её присутствие, даже после того, что произошло, дико возмущало. Эдвард понял положение вещей, так что объяснил недоумевающим докторам сам: — Торд болен тяжёлым психическим недугом — ловдисисом, если вы наслышаны. — К сожалению, нет, мы из «другого отдела», так скажем, надеюсь, вы понимаете. — Да, это очень редкая болезнь, так что даже не все психологи о ней знают, так что всё нормально. В общем, эта болезнь заставляет привязаться к человеку настолько сильно, что, когда его нет рядом, тебе будет очень плохо, будет болеть голова, ты начнёшь совершать необдуманные поступки и так далее, в общем, они поссорились с Томом, а как раз таки Том и есть причина ловдисиса, последний на него накричал, из-за чего больной сильно огорчился, и, похоже, не выдержал, на фоне его отравления. — Это многое объясняет. Кстати, вы не знаете, чем он именно отравился? Тут есть симтомы отравления плесенью, но ваши показания будут полезны. — Ам… Ну… Он лизал кровь… Гнилую… — Ох. Похоже, такого типа истории отравления врач слыхал не часто, поэтому лишь смущённо поправил очки. Торд, тем временем, расплылся в улыбке, когда услышал в тоне своего любимого сожалеющий тон, и то, что тот не собирается его бить. — Правда не собираешься? Карамельноволосый, так и не послушав совета доктора, всё ещё пытался поближе притянуться торсом к Тому. Черноглазый лишь подошёл с печалью на лице, и дал больному то, в чём тот так сильно нуждался — объятия. Крепкие объятия после сильной ссоры, тёплое солнце после штормовой ночи. И парень, конечно же, ответил на те в полной мере, похоже, будучи счастливым. Его Томми — самый добродушный, понимающий, прощающий и любящий парень на свете. Именно так и думал больной ловдисисом, никак иначе. Наверняка, Торд сейчас на седьмом небе от счастья, за то, что я его «простил, помиловал». Но я вовсе не святой, я ужасно поступил. Такое обожание с его стороны, спустя всё, что я наделал, мне больно его ощущать, это ещё больше обостряет вину, чем даже если бы он обиделся. Чёртова болезнь…» — Я, конечно, понимаю, но он только пришёл в себя и ещё слаб, так что посоветую не переусердствовать с таким, — лечащий мужчина снова сделал скромное, но убедительное замечание. — Да, доктор, понимаю, — Томас отстранился, разрываясь и не зная, что лучше для парня — долгие и крепкие объятия или не перенапрягать его нервную систему сейчас. На самом деле, из-за чувства вины, он хотел бы не отпускать того ещё хотя бы с минутку, но понимал, что так будет лучше, поэтому, отпустил. Эдд с облегчением вздохнул, видя такую трогательную сцену. Всё же помирились. Мэтт пытался потихоньку смириться с состоянием своего приятеля, и отдалённо осознавал, что происходит, начиная пытаться привыкнуть и подавить обиду за своё милое лицо, ведь это уже не Торд, и требовать извинений от психа — не то, чем стоит заниматься, хотя бы для собственного благородия. — Так что с ним будет? — последовал логичный вопрос из уст русоволосого после краткого молчания. — Как мы и предполагали, у него отравление плесенью, ваш рассказ это подтвердил. Мы бы провели анализы, пока он без сознания, ведь так будет удобней обоим сторонам, но закон не позволяет делать что-либо здесь без разрешения «носителя». Торд, если вы хотите пройти курс анализов и лечения по итогам этих самых анализов, подпишите вот этот документ. Мужчина в халате, будто из неоткуда, достал лист бумаги с напечатанным на нём текстом об условии договора и местом для подписи, а также самую простую ручку. Больной на это всё смотрел как через воду, особо не вникая. «Ну… Томми ведь хотел, чтобы я был здоров, он волнуется… Я не должен так эгоистично игнорировать его старания,» — именно с такими рассуждениями парень в больничной рубахе потянулся к листу с ручкой, чтобы без сомнений его подписать. Но тут его выхватил черноглазый, немного с подозрением кидая взгляд на старшего и младшего врачей, что тем временем переглядывались между собой. Он решил почитать то, что больной ловдисисом собрался так беспечно заполнить своей подписью. Том не особо вникал в форму записи и её официальность, больше в её содержание. В общем, там было про то, что его шизик должен дать согласие на курс анализов, что включает в себя проверку кала, крови и слюны на наличие всяких глистов и прочих паразитов, инфекций и всего такого, что включало в себя пятидневное пребывание только на анализах, чтобы их собрать и сказать конечный результат, предоставив путь лечения, длительность которого будет зависеть от его показателей. Пока «нянька» пациента осматривала условия договора, младший доктор, что всё это время стоял рядом со старшим и записывал показания аппарата, наклонился ближе к уху более крупного мужчины и начал что-то шептать. — Доктор, я, конечно, всё понимаю, но нам ясно сказали: он псих, не понятно, чего он ещё наестся, и вообще, вдруг он бешеный? — Гэрри, я знаю, мне тоже непривычно работать с такими типами, но наша работа — лечить людей от отравлений, и, сколько бы плесени он ещё ни сожрал, каким бы бешеным ни был, это наша работа, за которую изрядно платят. Привыкай, — грубый басистый голос отказал на суете интерна. — Ну что там? — уже в нетерпении спросил Эдд. — Ничего особенного, только вот… — с этими словами Томас обернулся на докторов, — Вы и сами всё слышали, этот, — он кинул взгляд на больного, — от меня и на минуту не отлипнет, даже если я всеми силами этого захочу. И как его можно удержать в больнице на целых пять дней? Да, возможно, звучит ошеломляюще, но он отравился этим именно из-за того, что я закрылся в своей комнате на несколько часов и не виделся с ним это время, так что сомневаюсь, что у вас получится что-то путёвое с таким пациентом… — Ну и что же вы тогда предлагаете, Томас? — Лечение на дому возможно? Это отравление, я не думаю, что тут нужно что-то особенное, чего нет в доме или аптеке. Голубоглазый и шатен лишь подняли на это плечи, обеспокоенно направляя взгляд то на своего товарища, то на врачей. Они бы, безусловно, приказали заболевшему оставаться в больнице, если бы всё сказанное черноглазым не было правдой, которую они видели в лицо, так как живут вместе. — Вы, конечно, можете лечиться дома, — с немного укоризненным тоном начал врач. — Но вам нужно назначение доктора и персонал, который будет и ставить ему капельницы, и брать анализы. В общем, на это всё уйдёт намного больше денег и сил, чем если бы он просто лежал здесь. Думайте, конечно, сами, это лишь мой вам совет. На самом деле, ни доктору, ни его помощнику, не хотелось бы иметь дело с психически неуравновешенным пациентом. И зачем только он ляпнул это? Младший врач посмотрел на мужчину удручающим взглядом, но тот лишь замотал головой в ответ: «Сделанного не воротишь». — Так что, Том? Шатен и голубоглазый заинтриговано зыркнули на товарища, ожидая ответа. В придачу всему этому на него глазел и Торд, своими огромными красными глазами, давая понять, что остаться с Томасом у него в высшем приоритете, нежели выздороветь. Последовал тяжёлый вздох со стороны пепельноволосого. — Он будет в больнице, но я вместе с ним. Без меня, в этом случае, никакого лечения и близко не будет. Мужчины в белых халатах опять недоумевающе переглянулись. Заболевший на это раскрыл рубиновые глаза ещё шире, а улыбка расплылась по лицу впервые не так психозно, как обычно, что придало особенного чувства этой ситуации, от которого черноглазому стало даже неловко. — Так это значит, что ты будешь сюда приезжать всю эту неделю? — задал янтарноглазый уместный вопрос. — Ага… А русоволосый норвежец всё ещё смотрел на свою любовь так, будто это божество. «Как же Том всё-таки добр ко мне!», выглядит как детская наивность, но на самом деле — страшная болезнь, зависимость, что готова заставит Торда сделать всё, отказаться от всего, от себя, от других, от своих и чужих моральных ценностей, но не от его любви. Он может убить не то что себя, что уж там, но и Пола, и Патрика, и Мэтта, и даже Эдда, если это потребуется. К счастью, или к сожалению, о такой извилине в мозгу психа ещё никто из тройки и подумать не мог, а если и мог, то просто боялся. — Тогда я, наверное, останусь с ним, на время. А вы, ребят, можете идти домой, я о нём позабочусь, — была ли это угроза, или забота, в последней фразе, но разобрать было трудно. — Ты уверен? Может, нужна моя помощь? — британец в зелёной худи взволнованно наблюдал за каждым действием в комнате. А вдруг Торд опять что-то натворит? А вдруг Том опять сорвётся? — Нужна, но чем ты тут поможешь?.. — с явным пессимизмом ответил он на попытку своего друга поднять дух. — Ну, тебе самому с ним оставаться тяжело, хотя бы морально помогу?.. Да, по чистоте, парень нуждался в поддержке, нуждался как никогда раньше, но разве он кому-то об этом скажет? Он САМ довёл норвежца до такого, он САМ стал причиной его болезней и он САМ должен всё разгрести. На утешения Эдда ёж лишь заезженно отмахнулся рукой. Только близкие британцу люди могли понять, что это был жест безысходности, а не грубости. — Пусть они навещают нас, если тебе тяжело, Томми, — неуверенно промолвил больной с койки. Он бы никогда, ни за что, не напросился бы на то, чтоб кроме него и его дорогой любви с ними был кто-то ещё, но сейчас он явно понимал, что его дорогому трудно и что он нуждается в поддержке. Как бы он не старался, тот всегда отстраняется от него, будто его поддержка для него ничто не значит, будто он — и есть та самая проблема, тот самый груз. Красноглазому было и думать страшно о таком положении вещей, но, какой бы иронией это ни было, как бы Томас ни пытался создать иллюзию того, что всё в порядке, это было именно то, что двигало черноглазого бороться, его остатки совести двигали его на помощь «старому другу», который заболел именно из-за него, и теперь всё, что осталось — искренне скрывать правду. Торд никогда не должен понять того, что он является лишь большим грузом, ведь это будет конец всему. — Мне не тяжело… — в этот момент у пепельноволосого проснулось дикое желание издать едкий сарказм по типу «Мне не тяжело, мне охуеть как легко, я прямо в небе парю, ты не представляешь», но он воздержался, — Хорошо, тогда, Эдд, Мэтт, навещайте, когда вам удобно, не парьтесь, если что. — Окей, договорились, — ответил янтарноглазый за них обоих, — Тогда мы уже пойдём, ладно? Если чуть что — звони сразу, а то я тебя знаю, — это должна была быть разряжающая атмосферу шутка, но звучало так серьёзно, что ослушаться или не воспринять это было очень сложно. Доктора лишь переглядывались между собой, и главврач наконец решился прервать беседу. — Я понимаю, но у нас раньше не было такого опыта, когда один из навещающих оставался как смотритель. Да, няньки — это одно, но, как я понял, тут совершенно другое… В любом случае, если вы планируете оставаться в больнице всё время анализов, вам нужна койка и отдельное питание. Такого «заселения» здоровых людей в больницах у нас ещё, конечно, не было, но я смогу вам выделить место, но если в больницу привезут пациента в критичной ситуацию, вашу койку могут занять. — Не нужно мне ничего выделять… — Как не надо, Том?! — перед доктором Эдвард возмущённо воскликнул. — Вот так, Эдд, есть и пить я себе могу и в магазине купить, а спать я умею сидя… — Да ты смеёшься! Между парнями повисло напряжение, лицо черноглазого слегка нахмурилось, а шатен был явно возмущён положением вещей. Торд просто сидел на койке, и решился вставить свою фразу, что вышло очень неуклюже: — Томми, соглашайся, ты же тут не один де- — Сколько надо заплатить, доктор? — Эдд, я сказал, я НЕ собираюсь этого де- —Конечно не оставлю, глупый ты. Как я тебя такого оставлю?