— Хорошо, мы собрали всё необходимое, полученный результат сообщим завтра, — с абсолютно ровным тоном сказал мужчина в очках и вышел вместе с интерном из кабинета, чтобы, похоже, отнести зафиксированные результаты процедур в специальный центр.
С последнего анализа прошло совсем немного времени, за которое Томас успел отмыть лицо и руки от геля, вытирая то так, что аж кожа слезала. Ну, ладно, она всего лишь покраснела, и, скорее всего, надолго, но, если кто вдруг оказался бы рядом с ним во время его мытья, подумал бы, что он действительно стремится снять с черепа лицо. Теперь, кроме алых от ещё не прошедшего стыда щёк, был красным его и лоб, и подбородок, только ямочки у глаз были почерневшими, а губы того немного набухли и порозовели. Смотрелся он будто после пьянки, и только те, кто знали про его приключение, могли понять, что это не так. Руки ему пришлось размотать ещё до начала процедуры, ибо гель всё равно бы испачкал бинт, так что на виду у всех оказались протёртые почти до кости костяшки, которые были расположены на соединении ладони и пальцев. На второй те были разодраны сильнее, чем на первой, так как мы помним, что одну руку Тому изначально теребил Торд, а потом он, в ярости, сам искалечил себе оставшиеся здоровые хрящики. Доктора остановили его кровотечение, когда он переусердствовал, отмывая лицо, и завязали новый, чистый бинт. Ни капли боли от этого не ушло.
Парень недовольно склонил нос к полу, всё ещё вспоминая прошедший день, который он смело называл одним из самых безумных в его жизни. А, как мы знаем, жизнь у этих четверых ещё какая безумная. Он, своими от усталости прикрытыми глазами, разглядывал не совсем паркет внизу, а что-то значительно дальше от него, то, что мог видеть только он. Задумался, опять.
И мало всего прочего, так ещё и этот чудила рогатый вместо того, чтобы успокоиться и вести себя тихо за такую благородную жертву репутацией своего спасителя, лишь начал вести себя страннее, лезть, совершать какие-то непонятные действия. Это становилось похожим на их самый-самый первый день, когда тот только признался ему. Этот день, как раз-таки, был самым первым в списке «безумных», в буквальных и переносном смыслах.
Сам Торд, тем временем, лежал на койке под покрывалом. По нему было видно, что он уставший. Из-за отравления его организм уморился довольно быстро, также, как и моральное состояние. Всё же, мозг у него тоже болен, так что сегодня он пережил достаточно много, чтобы его разум перестал функционировать как следует. Тот, из-под покрывала, как-то тревожно гладил колено рядом сидящего, то сжимая, то разжимая его цепкими пальцами-иглами.
Чем-то похоже на то, что было, когда они ездили в больницу в первый раз, тогда норвежец был наиболее тревожным за всю свою историю болезни. Черноглазый искренне боялся, чтобы этого не повторилось опять. Тогда, в первый раз, он совершил ошибку, он ещё не знал, как надо обращаться с заболевшим, накричал на него, довёл до срыва в такой-то момент. Единственное, что его спасло тогда от бури — таблетки.
Но сейчас… Cейчас же всё иначе. Он делает то, что нужно его приятелю. Он заботится о нём, делает ради него разные вещи, жертвует чем-то, и это должно было утихомирить его совесть, стыд перед тем, что он натворил, но оно не помогает. Ни капли. Почему ему только хуже? Почему Торду только хуже? Неужели он ничего не сможет сделать, после всего? Неужели это всё, эти встречи, таблетки, больницы, неужели это всё — лишь красивая иллюзия для совести Томаса, чтобы, когда красноглазый в муках и агонии, потеряет рассудок и умрёт, испуская пену изо рта, неужели всё это лишь для того, чтобы не чувствовать вину при смерти рогатого, чтобы оправдать свой эгоистичный разум, дав психу спокойно умереть вместе со своей любовью?
Какой же он всё-таки эгоист.
Лицо парня потемнело. Даже телефонный звонок не смог разбавить обстановку.
— Алло, Томас?
—
Да? — сухость ответного голоса заставила перейти неизвестного нам пока собеседника на более сдержанный тон, чем был прежде.
— Не хочу быть назойливым, но проект будет готов до завтра, как вы и обещали, да?
—
Нет.
— Что?
—
Работа не законченна, и я не в состоянии её закончить. Можете меня увольнять. Это просьба.
Именно с этими словами он сбросил вызов, небрежно откинув уже такой надоевший телефон на тумбочку рядом, из-за чего тот побренчал режущим уши треском. На фоне недавних мыслей британца не волновала участь его заработка и зря проделанной работы ни капли, может, это будет докучать ему позже, но всё это останется в нём и не выйдет наружу в любом случае.
Он устремил свой пустой, чёрный взгляд на Торда. Тот словно фарфоровая ваза. Выглядит так, будто он, разбив её, неаккуратно склеил, чтобы та простояла лишь пару минут, распавшись на ещё более мелкие осколки в итоге, но уже вперемешку с клеем, который он так гордо на него истратил, и теперь может с спокойной душой купить новую.
Таких ассоциаций в разуме пепельноволосого возникали сотни и тысячи за секунды. Это рвало ему голову и сердце, но он продолжал спокойно сидеть. Скоро начнётся, опять. Скоро ему придётся опять его разбить. Клея должно хватить. Он обязан добыть его любой ценой.
Он положил свою руку поверх руки больного, что заставило того наивно встрепенуться в приливе чувств. Как глупо. Знал бы он, знал бы только он, что сейчас творится в голове его любимого. В жизни норвежца много туч, что затуманили его разум, и если он узнает, сколько их в голове у Тома — то может этого не перенести.
Длиннопалая, но на удивление тёплая, ладонь обвила сверху холодную крепче. Он выжимал из себя последнее масло, что имел. Внутри него горел настоящий взрыв, костёр, все трескалось по швам, рассыпаясь пеплом в его мыслях, но он нашёл немного масла и спичек не только для самоуничтожения, но и для спасения тех, кто ему дорог, тех, кто потушат его пожар внутри. Для него эти два понятия очень разнятся, но он должен понять, что это одно и тоже.
Аппараты начали показывать повышение активности. Докторов рядом нет.
Неужели не работает? Почему?.. Что я делаю не так?..
Он сжимал их руки вместе так крепко, как только мог.
Дайте мне хотя бы секунду облегчения, сработай, ну же, сработай…
Как по вызову, в дверь палаты кто-то постучал.
— М?.. Кто? — спросил в пол тона пепельноволосый.
Но красноглазый не отводил свои зрачки от так крепко сжимающихся вместе рук. В его разуме одновременно царило блаженство и полный хаос. Почему? Как? Зачем? Чем я заслужил? Я сделал всё хорошо или сделал всё настолько ужасно, что он меня утешает?
Назойливые голоса заполняли голову парня, нарастая в тоне, количестве и темпе с каждым словом, заставляя цифры на машинах скакать то вверх, то вниз, тело дрожать, а голову болеть. Единственное, что спасало — Томми. Том был и его гибелью, и его жизнью одновременно, но он всегда видел в нём лишь первое, поэтому, ради него, отложил все эти надоедливые крики в своём разуме как можно дальше и просто грел руку возле его любимого.
«Наслаждайся этим. Просто наслаждайся. Томми так старается… Томми любит меня, и мне не важно, что вы, глупые голоса, говорите! Я знаю, что любит! Знаю!..»
Как могло показаться, в этом бою лишь один боец, но это не так. Торд не менее сильный, ведь он имеет, ради кого стараться. Том же имеет свою надоедливую совесть, которая не даёт ему покоя… И всё?
—
Это я, Эдд.
Эдд. Именно то, что сейчас нужно Томасу. Он всё это время ждал спасения, облегчения, и вот оно, рядом с ним. Он может его видеть, обнимать, слышать, ощущать присутствие… Это не Всевышний Бог, не Вездесущий Дух. Это Эдд. Это его друг. Лучший друг.
Сегодня он смело назвал шатена так, казалось, настолько уверенно он произнёс это у себя в голове впервые в жизни.
— …Заходи.
Янтарноглазый, в свою очередь, по одному лишь тону друга, сразу понял, что к чему. Он пришёл вовремя.
Перед ними появилась невысокая фигурка немного полноватого телосложения в зелёной худи и светлых серо-зелёных штанах. Каштанового цвета волосы, всегда пахнущие ненавязчивым шампунем, и такие необычные, жёлтые, янтарные глаза. Как же Том был рад устремить свои чёрные прямо в них сейчас.
А Торд, совсем неожиданно для других, не проявил никаких признаков знойности и обиды, смиренно отпустив руку своего возлюбленного.
«Я бы держал его руку вечно, но… Он заслуживает поговорить с теми, с кем хочет. Я должен презирать их тихо, чтобы Томми не волновался ещё и по этому.»
С такими мыслями, парень, впервые в жизни, пересилил свой искажённый разум. Хотя, можно было ли это назвать победой? Скорее, ещё одна его неосознанная попытка вызвать эмпатию, но зато какая…
Неужели его труд ему окупился?.. Он... Отпустил его?
Чёрные глазницы раскрылись шире некуда, но ту же встали в естественное положение, чтобы не вызывать неудобств. Он мягко улыбнулся.
Неужели это… работает? Я не верю ни в Бога, ни в судьбу, но это заставляет поверить, что… Это работает!
На секунду сердце Тома пронзило чистое счастье, спокойствие, умиротворение. Это был всего лишь миг, доля секунды, он на миг будто потерял связь с этим бренным, тяжёлым, нагруженным всем этим ненужным ничтожеством миром, будто стал невесомым, будто нарушил и одновременно основал все законы. Этот миг он не забудет никогда. Его отпустили, он свободен. И пусть он не чувствует себя порхающей в небесах бабочкой теперь, тот яркий момент всё ещё греет его душу, и будет греть до конца жизни. Кто бы мог подумать, что тот, что взял его жизнь и разум в плен под тысячу замков лжи и вины, подарит ему свободу, вкус которой он не ощущал никогда ранее?
— …Спасибо, Торд.
Томас искренне поблагодарил его за этот поступок, и вскоре забирает с собой за дверь палаты удивлённого и недоумевающего Эдварда.
— Что-то случилось? — уже обеспокоенно произнёс шатен.
На это он получил молчание. Долгое. Томас просто стоял и смотрел в пол, придерживая Эдда за руку, так и не отпустив её от недавнего побега с нею. Это заставило парня наклониться к чем-то расстроенному поближе и посмотреть тому прямо в чёрные-глаза-дыры своими ярко-жёлтыми, пытаясь рассмотреть там всё до последнего слова.
Под этим взглядом ёж не выдержал, и, подняв свои глаза-бусины, убрал колючки, крепко обняв рядом стоящего. Без каких-либо слов или намёков, просто обнял.
И тот ответил ему. О, святые ананасы, как же он обожает его за это. Никто так его больше не обнимает, никто не промолчит, когда нужно, никто не заговорит, когда ты в этом нуждаешься. Рядом с ним он чувствовал себя открытой книгой, эти янтарные глаза, казалось, проникают в самые затаённые уголки твоего разума, и видят всё на сквозь, и если обычно такое чувство пугало парня, если он всегда держался от подобного в стороне, то тут он чувствовал себя в безопасности.
***
Неуклюжие шажки в сторону палаты привели Мэтта внутрь. Там, на койке, лежал поникший Торд, уткнувшийся носом в подушку. Похоже, тому было плохо. Из-за неповиновения ловдисису, его голова трещала по швам, а на лице стояла улыбка, заливающаяся солёными каплями, падающими в подушку.
Рыжеволосый британец, толком и не понял, что произошло тут, но, увидев картину и сопоставив факты, догнал, что или что-то сильно хорошее, или очень плохое. Он, в неком беспокойстве, подошёл к, похоже, мучащемуся больному, тревожно разглядывая скачущие на аппаратах цифры.
— Ам, всё хорошо?..
Но, как и ожидалось, тот даже не отозвался.
Не услышав ответа на своё добродушное беспокойство, Мэттью возмутился. Но, в этот раз, лишь внутри. Пора ему взрослеть… Это уже не ссоры из-за зеркала, и он должен это осознать.
— Торд?..
Тот повернул нос в сторону голубоглазого.
— Что? — ответил он на «отцепись».
— Всё в порядке?.. Аппарат показывает, что тебе плохо…
— …
Мэттью обеспокоенно кидал глазами то на показатели машины, то на неважно выглядящего друга, и принял довольно благоразумное как для себя решение: он вышел из палаты, чтобы найти докторов, которые помогут.
— Будь в порядке, я за помощью.
Наблюдая, как Эдд всё это время был таким отважным и помогал другим, он вдохновился этим. «С кем поведёшься…» И, на самом деле, оно и к лучшему.
А пока, двое британцев долго обнимались в коридоре. Янтарноглазый без слов положил в карман второму пачку таблеток. Он решился на меры предосторожности, может и не зря.
Как же он чертовски проницателен…
Черноглазый мог почувствовать прикосновение руки к его бёдрам через штаны в целях отдать ему психоподавляющие, но не стал возражать или что-либо говорить, лишь удивление на секунду озарило его лицо.
— … Спасибо, Эдд, — тихую благодарность пропустил парень из своих уст.
— Всегда пожалуйста, — лишь усмехнулся тот в ответ.
— Наверное, нам стоит вернуться в палату. Я боюсь оставлять его одного надолго, ты понимаешь…
В объятиях Эдварда его русые колючки совсем не сопротивлялись, а лишь мягко прогибались под весом подбородка парня. Он уже привык быть ниже всех в этой компании, всё же, от этого ему иногда и приятно, в таких случаях, как этот.
***
Спустя какое-то время все четверо были в палате. Всё, что смог сделать доктор, это вколоть успокоительное, которое уже «не брало», но это всё, что у него есть. Парни с пониманием смирились и дали мужчине волю, ибо тот был вынужден идти по своим больничным делам, он оставил интерна в соседнем кабинете, чтобы тот, если что, смог оказать помощь.
В комнате повисла тишина. В такой момент парням было сложно поддерживать разговор.
—
Как вы? Как анализы? Результаты, как я понял, завтра?
—
Ага…
—
Ты хоть ел то, что мы с Мэттом приготовили и оставили тебе на вахте?
—
…Совсем забыл. Принёс, а вот на поесть не было и времени…
Нарцисс надулся на такое оскорбительное поведение. Как он мог забыть про его работу и труд для него! Любитель колы лишь хихикнул.
—
Поешь, и так маленький, ещё и худой!
—
Ну конечно, от тебя не удивительно слышать, хах!
Эти шутки по поводу внешности и телосложения не были обидными в такой формулировке.
—
Ладно, поем, любопытно, всё же, что вы там нахимичили.
—
Это я придумал!
В палате послышался негромкий смех троих парней.
Троих…
Четвёртый же лишь сидел рядом и пытался улыбаться. Он не должен портить Томми отдых, он должен делать вид, что ему тоже весело… Знал бы он, насколько плохо у него выходит.
***
Так ребята просидели до вечера, о чём-то болтая, шутя, и пытаясь хоть как-то отвлечься от проблем и болезни рядом сидящего, как бы эгоистично это не звучало, но они имели на этот вечер право. Но, не смотря на всё, Эдд, а потом и Том с Мэттом, пытались втянуть его в разговор, раньше всегда выходило. Раньше… Но не сейчас. Он лишь неловко смеялся, поддакивал и продолжал молча глядеть на них троих. Всё же, ему нравится просто наблюдать за Томми, когда тот счастлив, хоть и больно, когда не из-за него.
Длилось это всё пока доктор не зашёл в палату. Аппараты не утихли ни на каплю, но сам Торд… Выглядел странно.
— Время сна, так что гостям придётся покинуть вас.
Послышались разочарованные возгласы. Юноши поднялись с мест.
—
Ладно, вам обоим стоит как следует отдохнуть.
— Точно! Чтобы я пришёл вам во снах! — именно с таким пожеланием доброй ночи вышел из палаты Мэтт.
— Спокойной ночи вам двоим, — ласково промолвил шатен и покинул комнату следом.
—
Бывайте!..
Вот они опять одни. Томас перевёл взгляд на чем-то удручённого, смятого норвежца. Им опять придётся спать вместе, но это уже не в новинку, что нужно — то нужно.
—
Как твоё самочувствие?
Как только тот с ним заговорил, красноглазый сразу оживился, блеснул огоньком.
— Всё нормально!
— Если ты так уверен. Но если вдруг что — говори, не молчи, а то знаю я тебя, дурень, где-то заныкаешься и будешь кровь лизать.
За весь вечер Торд впервые искренне хихикнул.
— Хорошо-хорошо!
Не смотря на усталость и изнеможение, тот всё ещё выглядел довольно по-детски забавно сейчас, что не могло не тронуть черноглазого. Он лёг рядом с тем на койку.
— Спи уже.
— Спокойной ночи, Томми.
***
— ДА!
На только что погребённую в тишине и напряжении лабораторию обрушился восторженный возглас.
— ДА-ДА-ДА-ДА-ДА!
Лицо учёного злорадно ликовало, будто он изобрёл атомную бомбу. Нет, это не было оружием массового уничтожения, но было к нему ключом.
Очередной провинившийся на службе попал в его логово для особенного эксперимента. То лекарство, которое так усердно хотел изобрести Патрик, достигло своей совершенной стадии, это подтвердил положительный результат его действия на этой крысе. Он смог предотвратить реакцию нейронов на воспоминания, и не просто на все, а на те, которые ему нужны. В этом случае, он остановил у военного угнетение и отчаяние, которые он испытывал почти всё время пребывания в армии, и теперь тот, как новенький и наивный рядовой, радостно стоит и глазеет на тёмное помещение, кажется, гордясь тем, что помогает самому доктору Патрику. Да, страх в его глаза всё ещё был, но он был естественным, каждый человек побоялся бы такого места, попади туда первый раз.
— Ты знаешь, какой ты молодец, а, Рик? Ты знаешь, какой Я молодец?
— Ам, хехе, конечно вы молодец!
— Иди, позови Пола. Немедленно!
Сам учёный выглядел, мягко говоря, потрёпанным жизнью. До черноты синие круги обрамляли его карие глаза, которые держались открытыми чуть ли не «на прищепках», тело того было довольно увядшим, а конечности изредка подрагивали в судорогах, его нервные клетки на исходе. Одежда была нестираная, запачканная реактивами в некоторых местах. Видно сразу: он работал без передышки в этой затухшей от химии коробке, казалось, что все живые существа, кроме Патрика и выживших подопытных, тут сразу же умрут.
Само помещение было не лучше. Теперь, колбы, пробирки, реактивы, мерные стаканы, фарфоровые миски и спиртовки беспорядочно валялись по столам, перемешиваясь в одну кучу вместе с жидкостями и порошками. Тусклые лампы, казалось, светили ещё хуже с тех пор.
***
После минуты ожидания в комнату вошёл новый Красный Лидер и тут же закашлялся.
— Б-боже, кх, да у тебя тут задохнуться можно!
— ПОЛ, Я СМОГ, СМОГ, ПОНИМАЕШЬ?!
Мужчина, прикрывая рот рукой, широко открыл глаза.
— Смог? Смог то есть смог-смог?
— Да! Я нашёл лекарство! Я знаю, как помочь ему!
Погрязшее в морщинах от усталости, грубое и заросшее бородой лицо мужчины в важном, но потрёпанном костюме с эмблемой Красного Лидера, за долгое время растянулось не в зловещей, не в издевательской, не лукавой, а благородной улыбке.
— Вот как…
Два усталых мужчины перекинулись взглядами.
— Я скучал по нему, а ты, Пол?
— Что за вопросы? Лучше спроси, чего мы ждём тогда?
Армия нуждается в нём. Они нуждаются в нём.
