Утро.
—
Нгх…
Кто-то, или точнее что-то другое потревожило сон и так измотанного черноглазого сегодня. Из-за спины доносилось громкое, подавленное шипение, и знание того, кто эти звуки за его спиной издаёт, напрягало ещё больше. Это чувство заставило парня немедленно обернуться и увидеть следующую картину: Торд сидит в углу комнаты и судорожно дёргает кистями, будто что-то резко чиркая. За секунду из-за спины показалась его рука с кровавым ножом.
Такое зрелище заставило лицо Томаса мгновенно потемнеть и нахмуриться. В его сознании, словно быстрая и меткая стрела, прострелило осознание того, что происходит на самом деле, но тут же это осознание подхватили и затуманили, будто бы ветром сдувая копьё от попадания «в яблочко». Он пытался утешить себя тем, что этот ненормальный может резать не себя, а мышь, например. Работало это плохо.
Как только норвежец понял, что его засекли, тут же жахнулся, повернувшись к смотрящему лицом, а руки с порезами и ножом спрятал за спину. На натягивание красных рукав и скрытие ножа в карман той же алой одежды просто не хватило времени.
Но это ещё мелочи. Стоило лишь посмотреть на лицо его: мышцы того беспорядочно напряжены в будто натянутой на щеки улыбке, что так и не смогла спасть, прибитая гвоздями, или зашитая нитями, а глаза, казалось, фонари, ярко били тем же бордовым, алым, и были узко прищурены, будто глазницы собираются выпрыгнуть из впадин черепа в любой момент, как только он хоть немного шире раскроет веки. А брови, при этом, тянулись к верху, выстилая лоб и переносицу складками, растягивая лицо ещё хаотичней.
— Ох, Томми, ты уже проснулся?.. — раздалось хриплым голосом, будто вынужденный шёпот.
От такого с утра пораньше Тома конкретно так пошатнуло, и физически, и морально. Вчера же было всё хорошо, из-за чего, когда, зачем, почему? В голову парня опять набилось неисчислимое количество вопросов, ответы на которые те требовали ежесекундно и одновременно, этим самым просто выводя черноглазого из себя, оглушая десятками, а то и сотнями голосов сразу.
От этого ужасного ощущения тот схватился за голову руками и глухо простонал.
— … Зачем? Почему?.. — спросил он это с нотой некого раздражения, недовольства и непонимания.
Он устало встал с кровати, и медленными шагами начал приближаться к больному.
Но тот, услышав слова своей любви, заметался, испугался. Его глаза раскрылись шире, а зрачки заметались по углам палаты, везде, лишь бы не на Тома.
— А? Ч-что «почему»? Я ничего не делал! — будто подкрепляя свою неумелую ложь, он замотал головой.
А ежа то лишь больше раздражало. Он рывком метнулся к парню, и схватил того за руку.
— Я всё видел! Лучше тебе мне ответить!
Но мы все знаем, что Торд сильнее Тома в разы хотя бы благодаря своей солдатской закалке, так что тут черноглазый надеялся не столь остановить, сколь запугать своими на вид острыми, но очень мягкими и податливыми русыми иглами.
И на нём это хорошо сработало. Парень вмиг задрожал, глаза того опять сузились, а только что пригвожденная улыбка пропала. Вид у него был такой, будто он прямо сейчас готов упасть на колени и мучительно зарыдать, стараясь сдержать всхлипы, этим самым ещё сильнее себя пихая.
— Я, я просто… я…
Руки опустились из-за спины вдоль тела, виднелись поперечные царапины, красные полоски на когда-то бледной, но теперь залитой уже местами засохшей кровью коже.
— Ещё со вчера я понял, насколько сильно я для тебя заноза в ноге… Я постоянно порчу тебе работу, постоянно порчу тебе отношения с друзьями, надоедаю, ходя за тобой по пятам и делая странные вещи и поступки, ответственность за которые, в итоге, ложится на тебя. Я предоставляю тебе столько хлопот, ещё и смею расстраиваться из-за того, что ты отвечаешь мне криками и ударами. Но, я заслужил это, Томми, я заслужил всё это, так что, ты можешь избить меня хоть до смерти, я не хочу быть твоим грузом, и если мне уже клеймо таким быть, хотел бы я умереть от твоих рук.
Звучало так, будто это вовсе и не псих. По дрожащему голосу, по лицу этого не понять, но фразы… Были настолько умны и проницательны. Может ли больной ловдисисом вообще о таком задуматься? Это лишь на минуту удивило ежа, и тут же разозлило и расстроило. Но, не смотря на это, он додумался хоть немного сдерживаться в фразах, чтобы не стало ещё хуже, ему жизнь много уроков преподала по этому поводу, пора бы научиться. Всё же, отрицать правду, какая бы малая доля её не была, ещё и обоснованно — сложно
— Ну как ты можешь такое говорить? — начал он настоятельно-расстроенным тоном, — ты думаешь, я бы был бы сейчас здесь, будь бы ты мне ни чем больше, чем грузом? Ладно, признаюсь, ты действительно предоставил мне хлопот, — на этом моменте речи лицо Торда аж поблекло, — но я стараюсь терпеть их, потому что ты мне… мне…
Если горькую для красноглазого правду произнёс он с лёгкостью, то сладкую ему довелось выжать… не является ли это ложью тогда? Не часто он такими словечками распинается, но сейчас пути назад уже нет.
— … Дорог. Ты мне дорог… И дорог не за преимущества или недостатки, а за то, что делает тебя человеком,
ты мне дорог, — последнюю фразу он молвил уже с совсем поникшим тоном.
Было сразу понятно, что Тому сложно давались такие беседы, да и вообще разговоры с людьми, он больше по части скрытых посланий, взглядов, намёков, но никак не прямых действий или слов, если это касается его истинных чувств. Он буквально изматывается за пару предложений откровенного характера, поэтому к концу может буквально сходить на шаблонные фразы, как сейчас. Но, всё же, по нему видно и понятно, что именно он имел в виду.
А вот красноглазый после этой фразы окончательно растерялся.
«Я просто мешаюсь у него под ногами, а он всё ещё мной дорожит?..»
Короткое «прозрение» психа прошло: лицо его опять озарилось улыбкой бешеного экстаза и эйфории. Хотя, Том теперь был уверен, что этот странный диалог был ничем больше, чем просто ещё одной прихотью искажённого мозга ловдиса (так он решил сократить выражение «больного ловдисисом»), ещё одной попыткой повысить «драму» и жалость его по отношению к нему, вызвать сочувствие.
У него это получилось ещё с вечера того дня, как он ему рассказал о своей «любви»… Так, сейчас не время думать, нужно следить за ним, его состояние не улучшается, разве что колеблется, но в итоге лишь ухудшается. Лучше сохранять его в стабильности.
Соответственно, стабильность равна гармонии, а раз гармония, то радоваться Торду давать через чур не нужно, а то взорвётся от счастья, сейчас тот, как раз, на грани.
— Но ты этот, не радуйся… Нам ещё тебя от отравления лечить надо, — Том специально уточнил, от чего его нужно лечить, так, на всякий случай.
— А-ага! — улыбка того немного облегчилась, но на лице всё ещё осталась через чур довольная ухмылка, даже в какой-то мере надменная.
Уже привыкший черноглазый просто тяжело вздохнул и закатил глаза.
— Ну ты и идиотина! Я тут и так надрываюсь, а ты ещё и режешь себе там что-то, думаешь, мне мороки мало? — донеслось раздражённое из уст Томаса, что только вспомнил про порезы, — Не дёргайся, сейчас перевяжу тебе их…
Явно изморённый парень в грязной, синей, запятнанной кровью худи, с растущей на подбородке щетиной и чёрными, как глаза кругами чуть выше щёк начал перевязывать своего псих-больного друга. Предыдущая его фраза, может, звучала слишком грубо для Торда, но хватит с него заботы…
Он мокнул бинты в перекись, как и полагается, а за тем поднёс марлю ближе к самим ранам.
— Может печь.
Карамельноволосый сидел смиренно и не дёргался, как ему и приказали. Сейчас, ликующая ухмылка сменилась на обычное довольство, с нотами небольшого страха. Всё-таки, ты не будешь абсолютно спокоен, зная, что тебе вот-вот будет адово печь кожу.
Вроде успокоился…
С этими мыслями ёж приложил ткань к порезам, плотно заматывая ту, обвивая вокруг кисти и вдоль предплечья* парня, затягивая, чтобы наложить повязку качественно, чтобы та не спадала.
Торду же оставалось только сдержанно, временами даже подавленно шипеть и клацать зубами, чтобы не пискнуть. Иногда раны действительно сильно пекло, но рогатый гордо держался, он же влюблённый в Томми, а не какая-то девчонка.
По концу процедуры, «врач» завязал остатки бинта в аккуратный узелок.
—
Хух, готово.
— Спасибо, Томми, мне стало уже намного лучше! — парень аж заискрился.
— Ага. Только вот не смей делать такие вещи ещё раз, иначе я просто забью на это и вместо бинта получишь кулаком по роже.
— А-ага!.. — при таких грубых фразах, как эта, ловдис чувствовал смешанные чувства, ведь обычно при таких формулировках Том одновременно высказывался грубо, но вот сам контекст его слов показывал, что он просто волнуется и не может показывать это по иному. Если «отфильтровать» его слова в этот раз, выйдет простое «не делай так больше, мне плохо из-за этого». С каждым разом норвежец привыкал к такой манере общения всё больше и больше, как и все близкие друзья Томаса. Но, сам парень применяет такие фразы, как не очевидно, для того, чтобы наоборот, отгородиться от людей, и когда всё происходит наоборот, он пребывает в искреннем недоумении и неком раздражении, но никогда не в гневе.
После этого утреннего инцидента всё пошло по старому сценарию: они вызвали врача, и тот, в неком недоумении глядел на них какую-то часть дня, но того же утра сообщил результаты анализов, что, как неожиданно, показали на какой-то там вид отравления, а также выписали лечение: промывания желудка кишкой, какое-то особенное питание на протяжении остатка недели, и так далее. Не выспавшиеся парни прошли очередные круги ада в стиле больницы отделения отравлений. Под вечер те были полностью изнеможёнными, настолько, что даже приход Эдда и Мэтта, которые так старались и приготовили им тортик с шоколадом в этот раз, их не утешили.
Том был в апатическом настроении, глаза были всегда прикрыты, на все вопросы он либо кивал, либо мотал головой, а на те, что требовали не отрицания или согласия, он сухо отвечал «без разницы». Всегда сидел с опущенной головой, и, похоже, только то и хотел, что поскорее заснуть и спать, и спать, и спать, как можно дольше, чтобы дни проходили быстрее в этой чёртовой больнице, и чтобы они, наконец-то, вернулись домой. А что потом? Черноглазому уже было не важно, он просто хотел, чтобы время шло, и всё, чтобы он просто выполнил все свои должки, связанные с главой, с благодарностью для Эдда и Мэтта, с защитой Торда, и просто умереть. Так ему надоело каждый день просыпаться с ощущением вины, незаконченности, незавершённости, долга, который он никак не может выполнить. Такое часто бывает с людьми, когда они долго, усердно работают, стараются, а результата всё невидно и невидно, они просто опускают руки. Тем, у кого вовремя появляются люди, чтобы их поднять, очень везёт.
— Том? Ей, Том, ты меня слышишь? — раздался взволнованный голос брюнета, глаза его янтарные обеспокоенно всматривались в чёрные бусины ежа.
— А? — только очнулся последний от транса и отказал сухим голосом не понятно какую фразу — А, да, да, наверно, возможно.
— Боже-е, и как мы докатились до такой банальщины? Так, ты идёшь со мной и объясняешь мне всё, немедленно!
Эдвард утащил за палату не особо сопротивляющегося британца за рукав кофты.
—
Всё нормально, Эдд… я просто…<b>
— Что «просто»? — парень в зелёной худи не унимался, и понятно, почему. Не часто таким унылым увидишь Томаса.
— Кс… Просто устал, понимаешь? Ус-тал! — пассивный гнев сочился из его уст, он будто бы и не кричал вовсе, скорее было похоже на отчаяние, — Что бы я не делал, всё ведёт туда же… Работу потерял, руки побил, нервы побил, а этому засранцу каждый день хуже и хуже и хуже… — под конец голова окончательно опустилась к полу, а голос сравнялся с тишиной.
Эдвард в миг стал серьёзней. Он понимал, о чём сейчас негодует его приятель, и он не может солгать по типу «всё будет хорошо, он выздоровеет!», ведь он сам осознаёт, что это не так. От понимания того, что он ничего не может сделать, стало страшно. Страшно от беспомощности. Он не может утешить друга, не может обнадёжить. Теперь-то настал тот момент, когда он сам искал утешения.
Всё. что он смог придумать — подойти и крепко обнять.
— Я с тобой.
Черноглазому ничего не оставалось, кроме как обнять в ответ. В объятиях ему стало лучше, и пусть это не решило его проблем, но значительно помогло, дало не забыть, что рядом — люди, которые помогут, поддержат, поймут.
— В крайних случаях… дай ему таблетки. Я доверяю тебе достаточно, чтобы сказать такое , так что если всё провалиться, просто нет другого выхода…
И тут у Тома застрял ком в горле. Эта фраза напомнила ему о том, насколько же всё это безнадёжно, все эти попытки помочь Торду, контактировать с ним, всё равно сведутся к тому, что его до смерти запихают таблетками, пока в один день у него не сорвёт тормоза. Эта фраза произвела не тот эффект, который хотелось бы Эдду.
— <b>Ладно… Я понял. Спасибо…
Даже, если этот разговор не повлиял на него так сильно, как предыдущий, всё равно он того стоил.
А Торд, тем временем, не шёл на поправку, так скажем. Его странные выражения лица начали происходить абсолютно случайно, и с поводом, и без, иногда сопровождаясь истерическим смехом. Перепады настроения от пошлого в грусть, от подлизы в обидчивое, и так на протяжении дня. Сейчас он пребывал в относительно спокойном состоянии, но как только в палату показались другие, его лицо приняло негативный вид, так и говоря «что они тут забыли?». Но, тут же он вспомнил про своё назначение, не расстраивать Тома, а чтобы его не расстраивать, нужно радовать его друзей. Лицо его слишком неестественно приобрело слащаво-счастливый тон.
— Ну, Мэтт, как ваши дела? Мы так благодарны, что вы приготовили нам этот замечательный торт!
Явно помявшись от такого фальша, рыжеволосый съёжился. Ему не было знакомо подобное поведение его друга ранее, поэтому он даже толком и не понимал, что происходит.
— Ам, нормально?.. Ну, мы старались!
— Ага, я вижу, только вот жаль, что я не люблю сладкое, но я съем его, не могу же я испортить ваши ожидания!
Кстати, рана Мэттью на лице, что была оставлена норвежцем, потихоньку заживала, но тот всё ещё носил бинт в страхе, что его не до конца исчезнувшую рану кто-то увидит, никто не должен видеть его лицо не идеальным.
— Та рана всё ещё не зажила, да?..
— А-ага…
— Ты простишь меня?
— Если тебе правда жаль, то моё величество примет «блудного сына»!
Лицо красноглазого на миг скривилось от отвращения.
— Конечно мне жаль!
— Тогда, так и быть, я тебя прощаю! — на лице голубоглазого засияла искренняя улыбка. Неужели тот извинился? Неужели ему правда жаль? Неужели они могут быть друзьями?
Такое наивное видение мира было, к сожалению, только у него. Как только шатен и русый вернулись в комнату, узрели истинное лицемерие: Торд, что так широко улыбался ничего не подозревавшему Мэтту, Торд, которому было абсолютно наплевать на всё, кроме Тома, который перестал иметь какое-либо представление о моральных ценностях, пользуясь ими как одноразовыми инструментами для утоления своих целей, ни во что не ставя ни чувства, ни эмоции окружающих, если они не связанны с Томми.
Эта кислотная улыбка заставила вошедших захотеть блевать, настолько отвратительно и неправильно это было. Да, это всего лишь псих, который давно потерял представление о чувствах, но в этом случае даже таким аргументом его было сложно оправдать.
Не смотря на попытки понять психбольного, отношение к нему у обоих отклонилось в худшую сторону, хотя с другой стороны те понимали, что обижаться на ловдиса ровным счётом точно такой же эгоизм, поэтому отчаянно старались не подавать виду. Чтобы отвести напряжение в комнате, Эдд начал новую тему:
— Ам, кстати, я вам тут одежды принёс, тебе, Том, новую синюю худи, а то эта заляпана в крови уже как второй-третий день, да и Торду, я думаю, переодеться стоит, после больницы.
Он протянул в руках стопочку аккуратно сложенной верхней и нижней одежды, черноглазый благодарно её принял.
—
Ага, спасибо.
— Ага, спасибо! — повторил тут же за ним рогатый.
Слащавый тон того опять заставил души двоих сжаться, но лица достойно держались.
— Ладно, вы, наверно, уже устали, так что пойдём мы с Мэттом, не хворайте! — напоследок так мягко произнёс янтарноглазый с заботливой улыбкой, это была как свежая капля воды для русоволосого в этой сухой пустыне неуравновешенных говора и мимики Торда.
—
Агась, удачи.
—
Пока!
—
Пусть вам приснятся хорошие сны со мной!
— Удачки! ~
И вот они опять одни.
***
Все дни проносились одинаково, каждый день они просыпались, шли на процедуры, Торд бесился, Том его успокаивал, к концу дня оба были вялыми, а после визита двоих друзей и сна вместе оставались более-менее в порядке, хотя, последнее было лишним. С каждым днём черноглазый всё больше и больше отчаивался, так как ловдис всё больше и больше начинал бешенеть. С каждым днём желание применить таблетки росло, Томас косо кидал взгляд на упаковку, что лежала у него в кармане, но никак не решался. Все нервы и злость ушли ещё тогда, когда он чуть не довёл красноглазого до смерти, сейчас, как и было сказано, он держался в апатическом настроении, поэтому так долго смог справиться без применения лекарства. Но настал переломный момент, где ни Том, ни кто-то другой не смог бы оставаться апатичным. Это был очередной изнеможённый вечер, последний день в больнице, поэтому Эдд и Мэтт сегодня не придут, а смысл, если они уже будут дома следующим утром? Так вот, вернёмся к тому, что сейчас происходило:
— Томми, а, Томми, — Торд пребывал в каком-то игривом, непонятном настроении, будто бы сейчас этот балованный котёнок откусит тебе руку, а то и проглотит заживо, — Ты такой грустный в последнее время.
— Да неужели? — в ответ тот пытался быть язвительным, но выходило плохо, выходило просто сухая обида.
— А почему?
И хотел уже русый как-то отмазаться, как услышал совсем неожиданные из уст психа слова, что и стали ответом:
— Хотя, зачем я спрашиваю… Все же знаю ответ.
Печаль резко развеялась в волнении и непонимании.
—
Ты о чём?..
— Ох, Томми, я так рад, что ты делаешь вид, что всё в порядке, ты заботишься обо мне, это так много для меня значит, но, знаешь…
Что он сейчас несёт? Псих винит себя в том, что он псих?.. Такое вообще может быть?
— Мне так плохо, понимаешь. Я не хочу быть обузой, не хочу быть тем, из-за кого ты страдаешь, не хочу быть тем, из-за кого ты носишь свою фарфоровую маску, каждый раз склеивая её из мельчайших осколков, и всё из-за меня… Почему мы не можем быть как все? Почему мы не можем быть обычной парой? Почему ты обречён страдать из-за меня? — голос красноглазого набирался страданий с каждым словом, лицо исказилось в обиженном на мир выражении.
— Почему всё должно быть так?!..
В комнате повисло краткое молчание. Глаза-чёрные-дыры глубоко впились в алые мерцающие, широко раскрываясь от удивления, а затем прикрываясь от правдивости и печальности слов собеседника. Хороший вопрос, однако, он ему задал.
— Знаешь, я жалею, что признался тебе тогда. Если бы я нашёл в себе силы, если бы смог противостоять этой вещи в моей голове, то ты так бы и остался ненавидеть меня, а я бы так и остался тебя тайно любить. Да, твоя ненависть причиняла мне столько боли, но я даже подумать тогда не мог, что та боль, которая сейчас меня поглотила больше той в разы. Хотя, если бы я этого не сделал, я бы, скорее всего, просто бы получил срыв в какой-то момент и сдох бы, с пеной, стекающей со рта. Точно такой же исход ждёт меня и в этот раз, ведь без таблеток я нестабилен, а с ними моя психика расшатывается больше и больше…
Боже, как же я хочу сдохнуть
