«Боже, как же я хочу сдохнуть…»
Эта фраза пробила Тома изнутри как огромное железное копьё, которое летело на него издалека. Он мог заметить его приближение, его огромное и беспощадное остриё, но до последнего будто верил, что этот тяжкий кол отклонит лёгкое дуновение ветра прямо перед ним. Ещё тогда, в начале недели, вплоть до сегодня, Торд, временами, говорил слишком странные для ловдиса вещи, те, которые были способны задеть совсем необычные не то, что для психа, а и для обычного человека темы. Наверно именно из-за осознания того, что о таких важных вещах, как их будущие, как их проблемы говорит ему Торд, заболевший, ему до конца хочется верить, что это лишь «бред сумасшедшего», точнее сказать, не то, чтобы верить, а просто не придавать этому внимания, ведь он, в глубине души знал, что темы, которые норвежец поднимает — правда, слишком горькая правда, чтобы встретиться с ней лицом к лицу. Но это копьё было уже не иголочкой. — … И, теперь, он, лицом к лицу с истинной, которую он не сможет скрыть, оправдать, или даже смягчить. У него сейчас начнётся истерика, как бы не взять и не захохотать безысходным смехом на всю больницу! Всё это время он лишь тянул резину, тот момент, когда им обоим, даже вчетвером придётся столкнуться с этим, наивно мечтал, что этого момента никогда не наступит, и что они все так и умрут, мирно и дружелюбно притворяясь, что всё в порядке, что все здоровы, в этом царстве благой лжи и заблуждения. Как же горько выходить из грёз порой. — … Давай… Давай сделаем вид, что всё в порядке? — такой жалостной и беспомощной, почти умоляющей фразы от Тома никто раньше не слышал, и вряд ли услышит. Рука нырнула в карман, за пачкой таблеток. Обречённое лицо смотрело на этикетку. Еда для иллюзии Иллюзия смотрел алыми глазами туда же, готовясь принять тот вид, который ему нужно было, для которого он был предназначен.Щёлк. Крышка баночки открылась. Красная таблетка падала прямо… В мусорку.
А за ней, будто в капли дождя, посыпались вторая, третья, четвёртая… Пока вся банка не опустошилась до последней крошки красного порошка. Время проснуться. Иллюзия умрёт от голода. Красные глаза впивались в каждую пилюлю, которая беспощадно летела и смешивалась с мусором с ужасом. — Что ты сделал?.. Но в ответ последовало лишь резкое и крепкое объятие. Он должен успеть, успеть вдохнуть этот приятный на вкус яд, который вот-вот испариться навсегда по его же вине. Он больше не хочет умирать от отравления. — Ты здоров без таблеток, я же вижу. — звучало не так уверенно, как должно было. Объятия были взаимными. — Как видишь, не на долго, — последовал печальный смех. То, что глаза иллюзии были гетерохромными снова, как тогда, при конце эффекта лекарства, так и осталось незамеченным. Нужно поскорее выбираться из этого места, что напоминает о том, что они не здоровы. Можно, конечно, дождаться утра, когда их должны были забрать отсюда, но они всё равно не будут спать, так какой смысл? Забрав все вещи и переодевшись, они смотрели друг на друга. Они готовы, они знают это, им не нужно подтверждений в виде риторических вопросов «Вперёд?». Одна пара чёрных дыр смотрела в пару красных, и наоборот, будто создавая круг, где только они вдвоём. Их палата была на первом этаже, в чём им повезло, так что они могли запросто сбежать через окно, главное — не создавать шума. Они могут уйти молча. Первым решился пойти Торд. Окно форточки было настежь распахнуто, сильный ветер, что дул извне мог привлечь внимание, действовать нужно быстрее. Сидящий на корточках в оконной раме парень слегка подрагивал от потока воздуха, что дул ему прямо в лицо, развивал рыже-русые волосы, грозился сдуть его прочь, как только он отпустит опору. Но он не боялся. Один прыжок, и он уже на земле, с глухим стуком приземлившийся прямо на ноги, тут же вставший и протянувший руки к окну, из которого только что выпрыгнул — теперь очередь Тома. Он сел на подоконник, свесив ноги, он протянул руку здоровому психу Торду, иллюзии, пока она всё ещё не испарилась, не ушла от него, не оставила его в этом жестоком мире с пустой оболочкой. Спрыгнул и он. Как только ноги их обоих твёрдо стояли на земле, а руки крепко держались вместе, они пустились в бег. Бежали долго, без оглядки, всё дальше и дальше отдаляясь от этого места, от этого мира, не желая вспоминать о его законах вновь, держась за руки, чтобы не провалиться в бездну, которая, будто образовывалась прямо под ними, после каждого их шага. Вот, кажется, после бесконечности метров позади они стоят перед ним, перед домом. Они дома, это место не провалится в бездну никогда, ведь это то место, где всё началось, где всё происходит и где всё закончится, это — их мир. Из окон здания горит тепло-жёлтый цвет, газон рядом безмятежно дрожит на ветру, у входа стоит кошачья миска с надписью «Ринго». Это то самое место, где хранились их головы, то место, где они должны храниться. Вернувшись туда, к своему Дому, они никогда не выйдут обратно, ведь здесь — их место, здесь они, будто боги, наблюдают за мятежным миром, так безучастно проживая остаток своего века, будто живя в раю, который не до конца идеален благодаря его жителям, но именно из-за них она лучше всего остального белого света. Они стоят перед ним, такие маленькие, мизерные, будто перед целой Вселенной, держась за руку, чтобы, сделав шаг, не затеряться в эту же секунду. Они ступают её порог медленно, будто боятся двигаться. Они пришли молча. — Пообещай, если я снова стану нездоровым, проиграю себе, ты не будешь жалеть и дня, и найдёшь себе кого-то ещё.* Самое смешное то, что это его попросил именно тот человек, к которому он из-за всех сил старался быть небезразличным. У Томаса были ключи от дома, так что они зашли без шума. Эдд и Мэтт, как всегда, заснули с включённым светом, экономия им не к чему, не смотря на недостаток денег, часть которых уходит на коммуналку. Сегодня они мирно пристроились на диване, сопя под шум телевизора. Парни, проскользнули мимо, лишь тени давали знать о их присутствии. За секунду они оказались в комнате Тома, тут же кинулись на мягкую кровать. Это не больничная койка, тут так хорошо и тепло. Тут они могут уснуть, тут их иллюзии ничего не помешает, не потревожит. Иллюзия и её одурманенный так и уснули, держась за руки, рядом. Теперь их забвению ничего не грозит.Но это не на долго…
***
Из норы ежа слышалось какое-то сопение. Откуда? Мэтт спал с ним в зале, а Торд и Том ещё в больнице… Или нет? Брови янтарноглазого нахмурились, он подкрался к входу, и немного с опасением подтвердить свои не самые приятные ожидания, скрепя открыл дверь, и увидел там такую картину: эти два олуха, сбежавшие из больницы раньше времени, мирно спят себе на одной кровати, держась за ручки. Да, в разуме Эдварда проскочило умиление, но тут же и возмущение. Врачи, наверное, сейчас в шоке и не знают, что теперь делать. Надо бы позвонить им, сказать, что всё в порядке, что эти бунтари в безопасности, что он, выйдя из комнаты, не беспокоя этих двоих, и сделает. А с чурками он ещё поговорит, пусть пока спят мирно. Нужно приготовить завтрак, разбудить Мэтта, и сделать ещё кучу вещей. После затишья ночи жизнь опять набирает свои обороты.***
За столом все четверо, хрустят яичницами с беконом молча, пока шатен не задаёт всем любопытный вопрос: — Ну и что же вы, бунтари, делаете? Домой вы должны были вернуться этим утром, а не ночью! «Переспав» с вчерашней иллюзией, двое испытывали чувство тихой эйфории и лёгкости, будто бы вчерашний побег — именно то, что им было нужно. — Хех, а смысл там было оставаться? Мы оба здоровы. Эдд и голубоглазый быстро переглянулись, и тут же отвели взгляды, чтобы не вызывать обид. «Оба» здоровы. Услышать настолько оптимистичную и даже милую, не грубую фразу от черноглазого было в какой-то степени шоком. — Ну да, я бы сделал тоже самое, но, всё-таки, те врачи нормальные люди, а вы заставили их волноваться за вас и своё место работы, ибо за такое их могут уволить по вашей вине. — Ну не уволили же? — Ага, — их спор закончился улыбками. Торд, в свою очередь, вёл себя на удивление спокойно, и все те перепады, что преследовали его в клинике, закончились после той ночи. Конечно же, это ещё не конец его болезни, но её тяжёлая стадия позади, и это, непременно, радует. Сейчас он в забвенной любви, без беспокойств и страхов, а Томас его понимает, и даже разделяет это чувство, несмотря на то, что не в таком смысле, как больной мечтал бы. Том привязан к Торду как к человеку, который от него полностью зависит, ведь одно его действие, одно слово — и красноглазый готов отдать жизнь за него. Но он не хочет губить его, его власть над ним добра, не злорадна, он хочет защитить его, и уже плевать, спровоцировано это банальной совестью, или дружбой. Шрамы на руках заживают, а синяк у Мэтта на глазу уже почти сошёл, таблеток нет, а давно погребённый здравый разум и заключённая в нём душа ловдиса обретает покой, скоро они найдут работу, будут зарабатывать себе на жизнь, а пустая фарфоровая ваза будет мирно стоять на полке, замотанная в тонны скотча и запечатанная под десятью замками, славно доживёт свой век, заполняясь каждый день свежими цветами, жёлтыми розами. Казалось бы, что может пойти не так?Тук. Тук. Тук.
— Откройте, это Красная Армия!