маргения, август и чай

аптечка покоится у нее на коленях: так, чтобы не уронить, но и при этом свободно обрабатывать рите синяк на челюсти и ссадину на скуле. молчание ощущается тяжелым и липнущим ко всему, что находится в комнате — и рита не выдерживает первой. — да чего началось-то? — недовольно тянет она, чуть поворачивая лицо к жене. женя жестко поворачивает ее обратно. — ну подралась, с кем не бывает? — с двумя огромными шкафами? — да не шкафы они! — рита дергает головой, и она шикает, заставляя сидеть смирно. — ну с тебя ростом, ну и что? — а ничего, — резко отвечает она, — совсем ничего. и то, что ты из-за меня в эту драку полезла — тоже совсем ничего. рита, наконец, вырывается из ее пальцев — смотрит зло, брови нахмурив, и женя уверена, что хмуриться ей больно, но по-другому рита не может. — да, из-за тебя, — рычит она. — а что мне еще было? стоять и слушать? может, еще сигаретку им предложить? да пошли бы они нахуй. женя делает вдох и достает чистый ватный диск и перекись. — я не хочу это обсуждать, — говорит она устало, — пока у тебя не обработаны твои «боевые ранения». — а я бы все равно влезла, — рита шипит, когда она прикладывает к ее ране смоченный в перекиси диск, но говорить продолжает. — и пофиг вообще: что с тохой, что без него. — с антоном я еще поговорю, — она вздыхает, возвращая бутылочку с перекисью в аптечку, — потому что с тобой говорить бесполезно. рита недовольно тянется потрогать щеку, но она вовремя перехватывает чужое запястье. они молчат с минуту, пока рита не хватает ее руку в ответ, сжимая крепко и наклоняясь ближе, чтобы заглянуть в глаза: — да как ты, блять, не поймешь, — рита цокает языком, недовольная и негодующая, — я тебя, дуру, _люблю_. говорили бы они чего про меня — схватили бы парочку непечатных выражений в ответ, на том и разошлись бы, но они на тебя гнать начали. _на тебя_, жек. она качает головой, мягко высвобождая руку из ритиной хватки. — если бы они говорили что-то про тебя, схлопотали бы уже от меня и варчука. рита смеется. а потом, наскоро захлопнув, отпихивает аптечку на пол — та падает с грохотом, но чудом не раскрывается, — а сама забирается к ней на колени, тут же обнимая лицо ладонями. — маргарита вольнова, если там что-то разбилось, я клянусь… — клянешься, что заклеишь меня пластырями до смерти? она вздыхает — и целует девочку-костер сама.