®“The Black Heart”

       День уже близился к концу, солнце начало заходить за горизонт, отчего вся Саванна отливала оттенком алого золота. Это значило, что вечер уже близко, и он не сулил ничего хорошего. По крайней мере, для Сараби.        Львица лежала на огромном валуне и глядела на уходящее солнце, думая о том, как дела обстоят там, за пределами того, что видишь. Она уже смирилась со своей участью, в конце концов, оно того стоит. Ей больше не для кого жертвовать собой, кроме как для прайда, а уж чтобы Налу и других львят не постигла та же участь, что и Симбу, Сараби постарается. Да и не помнила она, чтобы Рудо, а потом и Скар, не сдерживал своего слова. Хоть в этом он походил на Муфасу.        Прохладный ветерок обдувал мордочку бывшей королевы, проходя через каждую шерстинку, через каждую клеточку тела, отчего появлялась лёгкая дрожь. Птицы пели свои песни, и не было слышно ни запаха, ни хохота гиен, отчего Сараби слегка дергала ушами, приятно ударяя себя по вискам. Голова была пуста. Не было ни сожаления, ни грусти, ни тоски, был лишь интерес. Интерес к другим землям.        Наверное, это был первый раз, когда Сараби позволила расслабиться себе, не думая ни о чём, не переживая ни за кого, а лишь наслаждаясь моментом, чувствуя настоящее и позволяя его пронизывать всю себя, до самых закромов души, до самых дальних уголков. Счастлива ли она? Что ж, нельзя было сказать, что она чувствовала себя счастливой, но она радовалась тому, что имеет, тому, что смогла защитить их с Муфасой прайд от жестокости Скара, пусть и через столь унизительный путь.        Но она не знала, что прайд вовсе не считал, что она унижается, позволяя себе проводить ночи со Скаром, вовсе нет. Львицы гордились своей королевой, гордились тем, что она переступает через себя, думая, что изменяет таким образом Муфасе, который явно всё это видел.        Нет, Муфаса бы никогда не обвинил свою жену в неверности, потому что знал, что она никогда бы не отдала себя другому льву, не позволила бы ему касаться её изящного и хрупкого, но в то же время сильного тела, не позволила бы себе элементарных милостей с ним, потому что её сердце было отдано навеки льву с золотым, как и его шерсть, сердцем.        Даже лежа под тощим телом Скара, чьё сердце было уже давно поглощено тьмой, став чёрным, Сараби не переставала думать о своём муже, пыталась представить на месте нового короля его брата, которого до сих пор любила всем сердцем и душой.        Но нет. Запах, в котором чувствовались нотки трупного зловония гиен, даже отдалённо не напоминал запах Муфасы, худощавые тонкие лапы, с постоянно выпущенными черными когтями, даже близко не походили на большие, сильные и добрые лапы Муфасы, костлявая поджарая темно-рыжая туша, нависающая над ней сейчас, ни капли не была похожа на сильное и мощное тело Муфасы, клыки, которые с такой силой сжимали загривок, что раны и шрамы просто обязаны будут остаться, нисколько не были похожи на зубы Муфасы, всегда аккуратно покусывавшего шею любимой львицы, и движения… Резкие движения Скара внутри Сараби приносили столько боли, сколько Муфаса не принёс за всю свою жизнь абсолютно никому, движения, разрывавшие изнутри нутро и заставлявшие слёзы предательски появляться в уголках янтарных глаз вопреки внутренним крикам протеста.        Сараби пыталась абстрагироваться от всего: от окружающей обстановки, от запаха и боли, и представить Муфасу на месте Скара, пробудить какие-то чувства, которые пылали в груди лишь при взгляде в столь родные и добрые карие глаза, чувства, которые, по мнению львицы, должны были помочь окунуться в прошлое хотя бы сейчас.        Но сердце молчало, оно билось по-прежнему ровно, будто бы замерзло, перестало жить и наслаждаться, хотя нет, оно не молчало, оно кричало о ненависти к королю, копило злость, и горело желанием сбросить его с Прайдрока.        Скара лишь одолевал голод, несравнимый с другими чувствами. Звериный голод, звериное возбуждение. Наконец-то он снова получил её, он снова драл Сараби с такой силой, что она скребла когтями землю под ними.        Секунда, и Скар с новыми силами входит в лоно львицы, а из его глотки вырывается рык, от которого у Сараби, лежавшей под ним, по спине побежали мурашки, ей было страшно, больно и противно. Движения резкие и глубокие, означавшие, что Скар полностью владеет этой львицей, но вся её сущность противилась этому и бунтовала, она не хотела быть его подстилкой, но понимала, что это месть. Месть за измену, месть за разбитое сердце.        Вопреки всем протестам тела, внизу живота Сараби завязался тугой узел, скорость уже была бешеная, она терялась в реальности, потеряв ощущение пространства и времени, несмотря на то, что сущность и сердце бунтовали, крича о том, что так быть не должно, она отдалась ощущениям. И когда окончательно сделала это, боль стихла, уступив место наслаждению. Тело обмякло и появилась дрожь.        Львица без сил упала на сырую холодную землю, которая днём сравнялась по температуре с раскалёнными углями после пожара. К ней быстро вернулось самообладание, но она уже не плакала, нет. Она смирилась.        — Что изменилось, Сараби? — пара минут тишины, когда оба собирались с силами, нарушилась вопросом Скара, в тоне которого было лишь удивление и лёгкий шок.        — Не обольщайся, — с нотками отвращения черканула львица, — просто в этом и заключается залог неприкосновенности моих львиц и их детёнышей.        — Твоих?! — в равнодушном изумлении спросил лев.        — Да, моих, — деловитым голосом ответила Сараби, и Скар вскинул брови в немом вопросе. — Они — моя семья, и я должна сделать всё, чтобы обеспечить их безопасность. В конце концов, королева я или нет — неважно. Мой долг по-прежнему остаётся защищать эти земли и их обитателей. Это моя Родина.        Темно-рыжий лев проигнорировал её слова, а когда она встала, чтобы пойти к прайду, Скар выдал:        — Ну, своё слово ты сдержала, значит мне своего нарушать смысла нет, да и никогда я не поступал так. В общем, с завтрашнего утра львята и вы спокойно можете ходить поодиночке. Ни одна гиена не тронет и волоска с ваших шкур.        Львица обернулась и посмотрела на этого льва. Она слегка улыбнулась ему, пусть он и не увидел, потому что смотрел в совершенно противоположную сторону. Всё же, как бы то ни было, ей показалось, что сейчас она увидела и услышала Рудо. Того, кого любила будучи подростком.        — Спасибо, Рудо, — ответила песочная, уходя прочь.        — И ещё, — все так же продолжая смотреть вдаль отозвался лев, — я думаю, с тебя довольно. В твоем теле должен зародиться львёнок, — проигнорировав своё старое имя, сорвавшееся с уст Сараби, закончил Скар. — Доброй ночи, Сесси.        Назвав её так, как называл только он в детстве, Скар надеялся, что она останется с ним хотя бы ещё на пару минут. Сердце, которое для всех было мертвым и чёрным, пылало огнём, сгорая от боли.        Она не его, и никогда не будет принадлежать ему, понял он, когда львица холодно отозвалась:        — Пока.        В тени ночного мрака под иссиня-черным небом, усыпанным звездами, под цветущей акацией покоился лев с такой же иссиня-черной гривой. Он хотел забыться, чтобы не чувствовать той боли, которая пламенем сжигала его изнутри, чтобы навсегда стать тем, кем его считали все — Скаром.        При одном взгляде на звезды, льву вспоминались события, произошедшие несколько недель назад.

***

       Король, которого уже казалось, было не спасти, который, казалось, погиб под копытами гну, который героически спас своего сына от смерти, план чего придумал самый близкий, самый родной — брат — эпично выпрыгнул из самого эпицентра хаоса, устроенного гиенами и его собственным братом, наблюдавшим сие действо с безопасного расстояния. Его когти накрепко сцепились с твёрдой глиняной землей, напоминавшей камень, сила воли собралась в кулак, а желание жить и защищать свою семью взяло верх над паникой, охватившей разум, над страхом, поглощавшим его полностью, над слабостью, появившейся от предыдущих двух чувств и пробиравшей каждую клеточку тела, и над болью в мышцах, в костях, во всём существе мощного льва. Он должен, он обязан выжить, у него маленький сын, жена и прайд, которые нуждаются в мудром правителе и храбром защитнике.        Тяжело. Тяжело взобраться, но он обязан это сделать, трудно удержаться, но нужно. Лапы. Сильные, огромные, мощные лапы поднимали тяжелое тело льва наверх, туда, где должен быть маленький сынок, туда, где наблюдал за всем брат.        Король с огненной гривой не видел, что львёнок, которого он спас пару минут назад, не бежал наверх, чтобы подождать папу там, он наблюдал за действиями короля, за каждым сильным шагом, который давался крайне тяжело, за тем, как сила воли вела его наверх, к равнине.        Львёнок, убедившись, что папа поднимется, побежал туда же, только по тропе, где преградами были лишь камни.        — Скар, брат, помоги, — золотой лев тянул лапу, моля о помощи.        Силы покидали тело, которое вот-вот сорвется вниз, под копыта стада бешеных антилоп.        «Брат». Неужели любимец папочки только сейчас вспомнил о существовании брата, когда был на волоске от смерти? Неужели ему нужна помощь отщепенца?        Рык злости и отчаяния тёмно-рыжего, чёрные когти, крючками воткнувшиеся в большие золотистые лапы, блеснули под лучами солнца, тотчас же спрятавшегося за серыми облаками, словно сама погода знала, что случится нечто ужасное, что превратит жизнь обитателей Прайдленда в выживание. Рык, граничивший с криком страха и боли, кажется, разнёсся на всю Саванну, но на деле был очень тихим, но жестоко режущим слух.        Карие глаза не верили в то, что видели: зеленые глаза блеснули сумасшедшим огнём предвкушения, а морда расплылась в такой злой улыбке — это был не Рудо и даже не Скар, это было нечто демоническое, чей разум был заполнен лишь желанием отомстить. Но за что?        — Да здравствует король, — хриплый неузнаваемый голос ударил этими словами по ушам.        Неминуемо.        В следующую секунду король полетел вниз, в объятия смерти, с которой так не хотел встречаться. Но что ж, жизнь несправедлива.        «Не-е-е-е-ет!» — как гром среди ясного неба пророкотал голосок львёнка, наполненный ужасом, страхом и отрицанием неизбежного.        Король помотал головой, отгоняя ненужные воспоминания прочь. Он хотел найти звезду королевы Уру, звезду своей мамы, которая во всём поддерживала младшего сына, озлобившегося на весь мир, слывшего козлом отпущения.        «Мама, где ты?»        Но на небосклоне не было той самой звезды, отдававшей голубым огоньком, как бы Скар не искал. Словно Уру не хотела видеть собственного сына, который стал слишком Скаром.        Тяжело вздохнув, лев опустил голову на скрещенные лапы и попытался закрыть веки.        Усталость брала верх, и как только Скар начал проваливаться в сон, голос подруги внезапно вырвал его из объятий забытья.        — Привет.        Недовольно простонав, но оттого, что ему не дали забыться, лев повернулся ко львице. Вопреки всему, он был рад видеть Зиру.        С кем, как не с ней, он мог поделиться чем-то обрамляющим его существо.        — Что-то важное? — мотнув в сторону кисточкой хвоста, Скар взглянул в алые глаза подруги.        — Нет, но, — было видно, как львица волновалась. Она нервно дёргала хвостом, поскрёбывая землю под когтями и сбивчиво дышала. Глубоко вздохнув, Зира прошептала:        — Я подумала, что тебе нужно выговориться.        — О чём ты, моя дорогая? — в притворном удивлении король вскинул чёрные брови. — Я не нуждаюсь в откровениях. Пока что, — грустно хмыкнув, он отвернулся в другую сторону.        — Ну, если тебе не нужна помощь подруги, то я пойду, — львица невесело покачала головой, улыбнувшись.        Зира нарочно выделила голосом это слово, желая напомнить, что они всё ещё оставались друзьями, невзирая на всё то дерьмо, что сейчас происходило в жизни каждого члена прайда.        Сердце кричало от боли, разрывая всё нутро, желудок завязывался в узел, искорёживая остальные органы. Какая, к чёрту, подруга?        Дружба разрушилась ровно тогда, когда глупое сердце решило признаться в чувствах, разъединив проводки, соединявшие рот и мозги. Они оба знали, что Скар не мог дать Зире то, чего она желала всей душой. Оба знали, только вот никому от этого не было легче.        — Останься, Зира, — взглянув на неё с крайне сочувственным выражением лица, лев похлопал по месту рядом с собой. — Я погорячился, извини. Мне правда нужна помощь подруги, — появился намёк на меланхоличную улыбку, но тут же она сменилась такой же меланхоличной ухмылкой, а глаза грустно уставились вниз.        Его правда что-то крайне сильно тяготит, подумала Зира и подошла, чтобы лечь рядом.        Они молчали, собираясь с мыслями. Двое влюбленных, но не друг в друга, двое котят с разбитым сердцем, двое нуждающихся друг в друге, но как в друзьях, которыми они были всю жизнь, пока признание одной не пробуравило дыру в плотине, державшей их отношения крайне близкими. Сейчас эти отношения вытекали водой из этого отверстия.        — Именно подруги, Зира, а не влюблённой в меня львицы, — как гром среди ясного ночного неба прогремели слова Скара, бомбой разорвав в пух и прах последние капли надежды о хотя бы иллюзорной дружбе.        — Я понимаю, Рудо, — от боли, сковавшей тело, челюсть произвольно сжалась до скрипа зубов, а слёзы, подступавшие к глазам, так и просились наружу, но нет, не сейчас.        — Хватит с меня старого прозвища, Зира. Два раза за сегодня — уже перебор, — недовольно пробурчал Скар.        — Два раза? — пасть приоткрылась в изумлении.        — Сараби тоже назвала меня так. Вот только перед тобой, — скрыв свое негодование за безразличным тоном, будто невзначай ответил он.        — Ты хотел поговорить о ней, — поджав губы скорее утвердила Зира, нежели спросила.        — Ну-у, не совсем, но в основном, — с горечью пояснил король.        Он не был идиотом или эгоистом в отношении Зиры. Её чувства ему не безразличны: он ценил то, что она чувствовала к нему, а то, что не мог ответить взаимностью сжирало больше, ибо сам Скар знал, что такое любить и не быть любимым. Эта безысходность тянула отношения бывших друзей на дно, утягивая трясиной в черную безызвестность.        Лев с чёрным для всех сердцем сейчас думал не о себе вовсе, а о рядом лежавшей львице, по которой не было видно, что внутри неё бушует ураган, но Скар чувствовал это.        Они были похожие, почти одинаковые. Оба не показывали никогда своих переживаний, оба одиночки, оба парии, оба влюблены и оба — безответно, оба умирали от расколовшихся сердец, оба вместе. Просто оба.        — Мне вновь придётся выслушать о том, что ты её любишь.        — Ты сама просила этого, — напомнил ей Скар. — Я не дурак, Зира, и понимаю, что тебе крайне неприятно слушать мои сумасхождения о ней, как от мартовского кота, но иногда мне просто нужно выговориться. Я влюблен в неё по уши до сих пор, а она либо не видит, либо отказывается это видеть, — нарочито небрежно фыркнул лев, клацнув клыками.        — Ты сам давал ей повод думать так? Показывал любовь? Признавался? Нет! А почему? Потому что ты до сих пор лелеешь чувство собственной гордости! А если переступишь, то получишь то же, что и я. Потеряешь всё к чертям собачьим! — в уголках алых глаз появились предательские прозрачные алмазные капельки, которые говорили обо всём за неё. — Сараби — жена Муфасы! И всегда ею была, независимо от того, была ли она с тобой, с ними или есть его вдова. Она никогда не полюбит тебя снова. Если только Рудо, но никак не Скара.        Вопли Зиры были слышны крайне отчётливо в ночной тиши, а птицы, до этого мирно спящие в кроне раскидистой нагейи, вспорхнули ввысь, громко крича, отчего Скар закрыл глаза и прижал уши.        Львица вскочила на лапы, убегая прочь от бывшего друга, потому что его слова слишком задели её.        — Зира! Постой же! — Скар погнался за ней, но безуспешно: ноги львиц намного быстрее лап львов. Она уже скрылась из виду.        Слёзы жгли глаза неистово бушевавшим огнём, разраставшимся и в груди. Желудок перевернулся раз двадцать от боли, когти, безжалостно выпущенные от ярости, рвали землю под лапами, оставляя следы в виде четырёх глубоких царапин в почве, а видимость пути перед собой размылась влагой, вытекавшей из глаз, — какая разница, куда бежать?        Больно, обидно и противно от чувства собственной жалости, от понимания безнадёжности этих чувств. Почему нам не дано выбирать, кого полюбить?