®“The Black Heart”

      День сменялся вечером, вечер — ночью, а та — утром. Время текло безостановочно быстро. Близился момент, от которого так отчаянно пытался убежать Скар.       Но время не обманешь.       С каждым проходящим днём надежда в его душе таяла, как луна, сменявшаяся на полумесяц. Тяжёлым камнем висело чувство вины за всё случившееся на шее короля. И он уже подумывал прыгнуть со Скалы или пойти в другие земли, к большой воде, и зайти в неё — камень на шее сделает всё за него. Метаться было напрасно, как и пытаться что-то сделать, как-то изменить судьбу.       Оставалось лишь свято верить в лучшее. Свято верить, что проклятье Дитя Тьмы не распространится на других, что из-за него не умрёт кто-то ещё, не умрёт кто-то дорогой. Но это было смешно, — Скар пропитался аурой ненависти и злобы ещё в детстве. А дружба с гиенами, за которую он уже начинал себя ненавидеть, добавила в эти шафрановы ароматы ещё и чёртово-ванильное Проклятие Смерти.       Чёрная кошка с глазами цвета крови и источающимся зловонным трупным запахом. Окромя неё всё окутано серо-красным газом, благодаря которому она и забирает души в Ад.       Сначала любимая мама Уру, потом вторая «мать» — Солведж, пусть и привившая чувство ненависти ко всему, а теперь и в проклятой очереди связали Сарафину.       Живот Сарафины был поистине огромен. Всем казалось, что Рафики немного ошибся, и на свет появится не один, а несколько львят. Но Скар лишь уповал на фатальную ошибку шамана в предсказании смерти львицы, на остальное ему было до омерзения плевать.       Как бы Нала ни боялась и не любила короля, новость о беременности матери её привела в стопорящий шок. Нала, и без того страшась за жизнь своей матери, будто была поставлена не перед фактом о появлении брата или сестры, а перед фактом о какой-то неизлечимой болезни. Теперь ей было намного страшнее за Сарафину и её жизнь.       Нала почти не отходила от матери ни на крохотный шаг, пока не убеждалась, что на какое-то время она в состоянии побыть одна. Навязанное самой собой терзающее убеждение в том, что она обязана сделать всё возможное, чтобы сохранить маме жизнь.       Симбе ведь не сохранила…       Комплекс вины выжившей теперь держал разум в жестоких рамках — в клетке, как Скар Зазу, не давая свободы движения. Но баклана хотя бы выпускали на свободу, а вот разум оставался заперт на тысячу замков. У неё инстинктом проявлялось желание защитить и сберечь тех, кто ей дорог.       Чёртов синдром спасателя.       Но, как бы то ни было, жизнь продолжалась. Даже несмотря на то, что многим она казалась остановившейся, поскольку трудно было каждое утро открывать глаза и видеть, во что превращались некогда процветающие и прекрасные земли Наследия Мохату.       Недовольно и даже с некоторой тоской рассматривая с уступа Скалы пейзаж своих земель, что лежал как на подушечке лапы, Скар тихо фыркнул. Он хотел заполучить всё то, что досталось когда-то Муфасе — он получил, превратив всё это в свои владения. Такие же оскверненные, серые и мёртвые.       — Получил, чего хотел, — глумился он сам над собой, нервно приударив хвостом по каменной поверхности и тут же сморщившись от неприятной боли.       — Пап! — окликнул его весёлый голос. Он даже не понял, кто из двоих дочерей его звал — их голоса были до удивления похожи.       Вздохнув, он повел ухом и нехотя обернулся, увидев сидящую в паре метров от него Сио. Незаметно для самого себя Скар расплылся в улыбке, кивнув львенку в приветствии.       — Доброе утро, милая, — указал кивком головы на пустое место рядом с собой. — Как ты? Где Маони?       За время беременности Сарафины Скар почти не проводил время со своими принцессами. Затерявшись в своих мыслях, вовсе позабыл о тех, кто для него были центрами Вселенной.       — Я в порядке, Мао с Зирой. У них какой-то разговор важный, — медленно перебирая рыжими лапами, Сио подходила к отцу. Какая-то неловкость не давала покоя, она словно не знала, как правильно общаться с королём отцом. — А ты как? Мы давно не проводили время вместе, — Сио села рядом со Скаром, но чуть держала дистанцию.       Что ж, он ожидал этого вопроса. Ему и самому было бы обидно, если изначально родитель проводил с ним много времени, а потом словно забыл. Главное, чтобы девочки не винили себя в этом.       Он оглядел наследницу от ушей до лап — как она выросла. Он действительно не замечал того, что Сио сейчас была всего лишь немного меньше той же Налы. Кольнуло сердце — Скар действительно забыл о дочерях, видя перед собой лишь смерть Сарафины. Раздумывая лишь о том, что будет (а может, и нет), он совсем не обратил внимания на то, что уже есть, и даже не допустил мысли, что всё это можно потерять как по клацу зубами.       Втянув прохладный воздух через нос и на секунду прикрыв нефритовые глаза, Скар попытался собраться с тяжёлыми мыслями и принять решение: «а взваливать ли всё на ребёнка?».       — Сейчас… очень непросто, Сио, — начал лев, глядя в пустоту таким же взглядом.       Львенок свела бровки домиком, с сочувствием в янтарных глазах пытаясь перехватить взгляд отца. Рыжие уши грустно опустились вниз, — плохое и печальное начало такого же разговора.       — Ну, я постараюсь понять, — с неподдельным интересом и, одновременно, искренним сочувствием, проворковала Сио, пытаясь встретиться взглядом с отцом, который — вот незадача — смотрел неизменно вперёд — в горизонт, — пустым взглядом.       Лев тяжело вздохнул.       — Когда я был моложе, твоего возраста, отец рассказывал нам о королевстве…       В ярких и тёплых лучах заходящего за горизонт красного солнца Саванны можно было с лёгкостью разглядеть три львиных силуэта, неспешно ступающих по песчаной пыльной земле.       — Быть королём — не значит быть любимым и почитаемым. Быть королём — значит заслужить уважение своих подданных, значит поступать мудро. Уступать каждому — дело, конечно, великодушное, но мудрый правитель делает так, как будет лучше большинству. Да, это может быть и неправильно, но рациональнее.       — Какой смысл мне всё это выслушивать, если королём станет Муфаса? — недовольно фыркнул Рудо, чуть зажав зубами кончик языка от обиды.       — Это не значит, что ты не сможешь быть королём. Муфаса — не единственный мой наследник. В случае чего, ты его сменишь, — Ахади, собственно говоря, за словами в гриву не лез. Почему-то на любой вопрос или — что было до невозможности чаще — возмущение младшего сына у короля всегда находился объективный ответ (который Рудо не особо любил слышать, поскольку то являлось правдой).       — Я последний в очереди. Буду после его детей, внуков. Буду всегда последним, — констатировал львенок, огорченно глядя на брата.       — И всё же, мир огромен — пустых земель хоть отбавляй; кочующих львиц и львов тоже немало.       — Мне показалось, или ты меня выгоняешь вон? — челюсть отвисла как по щелчку клыков.       — Нет, Рудо. Я рассказываю тебе о возможных альтернативах. Ты ведь не хочешь быть последним в очереди на престол. Так стань первым, но для этого придётся всё строить с нуля, — поучительным тоном провозгласил Ахади, отряхнув с кофейного цвета гривы осевшую пыль.       Муфаса молча наблюдал за происходящим, будто всё это его и не касалось (на деле, может, так оно и было, но Рудо — его брат, а Ахади — их отец, и делать так, как поступал золотистый львенок, было стыдно).       Было видно, как под оранжевыми лучами заката содрогалось от жестоких, но правдивых слов отца субтильное тельце рыжего львенка с чёрным хохолком на макушке. В вечернем гуле Саванны едва можно было различить звук быстрого, словно после долгого убегания от страуса, дыхания и заметить истерично-скорое от желания расплакаться вздымание груди.       Правление представлялось Рудо чем-то внеземно-прекрасным. Тебя почитают, тебя любят и уважают. И обидно было, что всё это достанется Муфасе. Не Рудо, а его старшему братцу. Что самым наглым образом отнимали это и передавали в лапы другому, «более важному».       И сейчас он понимал, как был ослеплен мерцающим статусом Ахади и Муфасы, что не замечал, какие были у них взлёты и падения, как им удалось всего этого добиться.       Ведь Ахади — простой бродяга, которого полюбила принцесса. Изгой, чужак, ставший легендой. И всего он добился сам. Навряд ли прайд с воодушевлением и диким восторгом принял в правители льва, которого они видели, возможно, первый раз в жизни. И тем не менее, его до сих пор вспоминали добрым словом.       Скар только сейчас начал понимать, что доверие и уважение нужно заслужить. Его из горячего африканского воздуха не высосешь, как ни пытайся.       Его не любили в прайде, но он сам поставил себя таким львом — жестоким и холодным, котом с чёрным сердцем. Он сам показал, что не достоин любви и уважения. Так теперь, если он хотел купаться в славе, нужно было заслуживать это.       — Мы все носим на своей памяти плохие поступки, пап, и глупо настолько, что даже эгоистично отделять свои проблемы от других, — менторским тоном, что даже было смешно из-за её возраста, расставила Сио, глядя вдаль.       — Ну, вот ты и сама сказала о парочке моих грехов, — из груди донесся смешок, добрый такой, но он означал, что отец не послушает её.       И она была права, как ни крути, Скар — чёртов эгоист.       И он был прав, не поспоришь, свои проблемы — это свои проблемы.       — Ваше Величество! Скар! — верещал запыхавшийся Зазу, едва долетя на метров пятнадцать до Прайдрока. Король лениво глянул на птаха, который еле держался в воздухе. — Сарафина…       И тут сердце внезапно ухнуло вниз — говорили, уходило в пятки, но нет. Ощущение создалось, будто оно моментально исчезло вовсе, оставив за собой полную волю инстинктам. И сейчас бушевал животный страх, вгоняя под кожу острые и длинные иглы дикообраза.       — Нет… — беззвучно и отчаянно сорвалось с его губ. Изумрудные глаза вперились в мажордома, стараясь выяснить всё по одной лишь мимике и жестам, но страх настолько сковал всё тело и разум, что даже слова вымолвить не получалось.       —…львенок… — на последнем издыхании, прежде чем пасть на холодную каменистую поверхность Скалы Предков, выпалил Зазу.       «Нет-нет-нет! Я должен быть с ней, почему именно сейчас?! Нечестно!» — по-детски, но оттого и больнее было, паниковал Скар, снаружи не смея двинуться с места. Он понимал, что это конец…       — П-пап?.. — Сио обеспокоенно ткнула носом отца в плечо.       Спусковой крюк сработал. Скар очнулся.       «Только бы успеть».       Паника всепожирающим огнём разрасталась в груди, дрожь полностью окутала тело, но лапы понесли его вниз, к пещере.

***

      От гладких и вечно холодных стен пещеры эхом отражались едва сдерживаемые вопли рожавшей в одиночку львицы.       Сарафина не в первый раз приносила в этот мир новую жизнь, не в первый раз проходила через такие муки, когда живот стягивало судорогами в тугой узел, а спину словно ломало на мелкие кусочки. И она не была готова проходить через такие боли вновь, ведь, как она считала, после первых родов, последующие будут проходить легче.       Ничего подобного.       В первый раз было не так тяжело рожать, как сегодня.       Выдох. Спокойствие. Толкнуть сильнее. Сокращение мышц. Вдох.       Детёныш будто решил выйти наружу, сломав хрупкое тело матери изнутри. Кости ломило так, что Сарафина изворачивалась в попытках унять боль. Но та даже чуточку не унималась, становясь лишь сильней.       Перед глазами замелькали маленькие искорки, когда их затянула тёмная пелена — живот свело в болях так, будто плоть разрывалась на части. Тихий, от бессилия, но отчаянный рык Сарафины родился где-то в горле, где, собственно, и комом застрял. Как и львенок — не желающий выходить наружу.       «Нет, нельзя сдаваться. Нужно бороться» — уговаривала себя львица, изнемогая от самой же себя. Сейчас её тело состояло из чистой боли. Каждый миллиметр, каждая пора кости — всё пропиталось до смерти ядовитым ощущением.       «Нала, детёныш…» — напоминала она себе, находясь на грани реальности и… и чего-то другого. Тьмы, кромешной, непроглядной и… бесчувственной, а оттого и желанной.       Сильная Сарафина. Такая молодая, но стойко выдерживающая всё, через что проходила. Ей хотелось побыть слабой, побыть где-то, где ей ничего не угрожает, где она чувствовала бы себя в безопасности не только от душевной боли, но и физического изнеможения.       Нужно было бороться, но хотелось абсолютно другого. Спокойствия.       По телу прошлась утешительная волна, чуть расслабившая её. И Сарафина, устав выдерживать всё, вымученно закрыла свои прекрасные зелёные глаза.