Dein Weg

- Я согласна. Когда с этим криком я влетела в номер, Рихард ещё спал. Он лежал распластавшись на кровати с голым торсом, босиком, но в джинсах. Видимо вчера парни явно перебрали. Он тяжело дышал через открытый рот и явно не хотел просыпаться, поскольку мне пришлось ждать около двух минут, пока он смог кое-как разлепить глаза. - Что? - еле ворочая языком выговорил Круспе. - Я согласна, - спокойной повторила я, хотя сердце готово было выскочить из груди. Но кто-то наверху словно давал мне второй шанс, подумать, взвесить все. Потому как Рихард, в силу своего глубочайшего похмелья, видимо не понял, о чем я тут толкую. - На что? - спросил он. - Ты издеваешься? - фыркнула я, недовольно разведя руками. Свой шанс я все-таки не использовала, потому, как мои эмоции перебороли здравый смысл и теперь ликовали, стоя в победной позе. А Рихард, тем временем, осторожно приподнялся, навалился спиной на изголовье кровати и, жалобно посмотрев на меня, умоляя сегодня не грузить его загадками, сморщился. - Лиз, я не помню, как приполз в номер. У меня ужасно болит голова и ломит все тело. Мне сейчас не до шуток. Слава богу! Теперь уже ликовал мой мозг, начавший живо соображать. Значит, моего отсутствия он не заметил. - Ладно, - сдалась я. - Скажу по-другому. Ты ещё не передумал жениться на мне? Жалобный взгляд тут же переменился серьезным. Круспе нахмурился, слегка наклонил голову в бок и уставился на меня в упор. - А вот теперь мне кажется, что это ты надо мной издеваешься, - но сказав эти слова, он, по-видимому, окончательно проснулся, потому как быстро сел на кровати, отрывая спину от изголовья, и чуть сморщился от головной боли, вытаращивая на меня удивлённые глаза: - Ты это серьезно? - Может уже перестанем играть в вопросы? Я тяжело вздохнула. Сейчас, когда эмоции немного поутихли, меня начало потрясывать. Глядя на гитариста, который не отрывал от меня взгляд, мне стало так стыдно перед ним, что я готова была провалиться сквозь землю. Ведь мы же обещали друг другу. У нас был четкий договор. Что угодно, только не измена. И я поджала губы. Так, Лиз, давай успокоимся! То, что произошло ночью, было случайностью. Мимолётный порыв в полупьяном угаре. С кем не бывает? Это ничего не значит и продолжения не имеет. Поэтому, все хорошо. Наверно... И пока я раскапывала свои мысли, Рихард осторожно поднялся с кровати и начал медленно приближаться ко мне. Его мускулы играли в свете холодного солнца, выглядывающего из-за облаков, глаза блестели, на лице ходили желваки. И я даже задохнулась от представшей передо мной картины. Но его голос заставил прийти в себя. - Я просто пытаюсь понять, почему ты изменила свое мнение. Почему? Вопрос, конечно, интересный. И ответа я на него не знаю. Ну что я ему могу ответить? "Знаешь, я переспала с Линдеманном и мне до такой степени понравилось, что я испугалась и решила принять твое предложение"? Но ведь это правда! Признайся уже себе, Лиз. Это действительно так! Как бы не хотелось этого отрицать. Но сказать это Рихарду я не могла. Поэтому просто пожала плечами и ответила: - Скажем так. Я все хорошо обдумала. Я вздохнула, будто это решение меня заставили принять под дулом пистолета, и продолжила смотреть на Круспе, который чуть улыбнулся и, подойдя ближе, коснулся моих губ поцелуем. Быстрым, мимолетным. Словно он проходил мимо и решил поцеловать меня. Ни нежности, ни смысла вложенного в это. Ничего. Просто поцелуй. Будто я сварила ему кофе, а не приняла предложение. - Я очень рад, - признался Рихард и снова улыбнулся, после чего направился в сторону ванной комнаты. Что-то не заметила я этой радости! Ну, а чего ты хотела, Лиз?! Что он кинется к тебе, подхватит на руки, начнет говорить, что он самый счастливый человек на свете? Боже, и откуда во мне появилась вся эта сентиментальность? Но ждала я именно этого. Да, забыла, у нас же любовь «по контракту». Все четко и ясно. Нет ничего лишнего. Но почему же сейчас так хреново, что хочется выйти в окно?! Внутри что-то закололо, сжалось. Снова стало трудно дышать. И я поспешила подойди к окну, распахнуть его, чтобы спасительный кислород проник в мои легкие. Так, Лиз, спокойно! Дыши! Вдох-выдох! Вдох-выдох! Вроде бы отпускает. Но надолго ли? Ведь это происходит уже не первый раз. Тело ослабевает, в голове пустота. Такое ощущение, что я перестаю существовать на какое-то время. А потом снова меня возвращают в реальность. Жестокую. Мерзкую. Ту, которую я сама себе выбрала. Поэтому, нечего жаловаться. Ноги в руки и работать! Я вдохнула последний раз и, закрыв окно, направилась к ванной комнате, из которой доносился звук льющейся воды. И я уже поднесла руку к ручке, чтобы войти, но вдруг остановилась, будто в замешательстве и, подумав пару секунд, крикнула: - Я на съемки! - Хорошо. Я позже туда подъеду, - донеслось из-за двери. И я быстро покинула номер, стараясь слиться со стенами коридора, чтобы никто меня не заметил. Вот бы сейчас шапку-невидимку. Это было бы весьма кстати. *** К двенадцати часам дня погода немного разыгралась, судя по съемочной группе, которая не куталась в тридцать три одеяния. Но я чувствовала, как коченеют мои пальцы, трясутся губы и все тело. Поэтому мне долго пришлось уговаривать костюмеров, а потом и режиссера, чтобы меня утеплили. В итоге моих стонов, под ночной сорочкой оказался свитер, джинсы и две пары носков, из-за которых я даже ноги в кроссовки запихнула с трудом. Но, к моему сожалению, и это мне не помогло. И я продолжала трястись от холода, кутаясь в куртку и одеяло. По сравнению со вчерашним днем, сейчас на съемочной площадке было мало народа, поскольку основные сцены были отсняты и большинству группы, так же, как и массовке, было разрешено приехать чуть позже. Поэтому сейчас не было никого, кроме нескольких ассистентов, пары техников, оператора, режиссера, еще нескольких людей отвечающих за что-то, собственно меня и… Тилля. Именно из-за него мне приходилось слоняться по улице, чтобы лишний раз не сталкиваться, не говорить с ним. Я прекрасно понимала, что дальнейшее такое поведение не сыграет на пользу никому. Но ничего с собой я поделать не могла. Едва Линдеманн появлялся в поле моего зрения, я находила множество занятий и причин, лишь бы показать ему, что мне сейчас не до разговоров. И только когда режиссер объявил, что для съемок все готово, мне пришлось войти в дом вместе с вокалистом. Более того, мне пришлось снова оказаться в его постели. Хотя нет. Постель не его, а моя. Точнее девушки, в которую влюблен монах. Ага, успокоила себя! Черт, да какая разница, если меня продолжало трясти, как осиновый лист! Но сорвать съемку из-за того, что вчера мой разум пихнул меня в постель вокалиста Rammstein, я не могла. Поэтому взяла себя в руки и легла рядом. С ним! Под одно одеяло! По коже тут же побежали мурашки от того, что я почувствовала безумный жар, исходящий от тела вокалиста, который начал согревать меня. И я уже не тряслась так, будто меня била лихорадка. Дрожь проходила. Оставалось лишь какое-то странное чувство, которое я поспешила перебить, начав внимательно слушать разъяснение Зорана. - Так. Снимем все одним дублем, - четко говорил он, протянув мне красную розу. – Элизабет, погладь его розой. Поиграй ею. А ты, Тилль, поворачиваешься и смотришь на нее. Принимаешь цветок, чуть улыбаешься, взглядом говоря «спасибо». И ты, Элизабет, тут же сжимаешь его руки и давишь. Как бы со всей силы. Но тебе это нравится. Ты испытываешь от этого удовольствие. Покажи мне это. Хорошо? Я не хотела прикасаться к Линдеманну. И не потому, что мне было противно. Скорее наоборот. Я хотела этого больше всего на свете, но боялась признаться в этом сама себе, поскольку новые неизведанные чувства и ощущения начали пугали меня. Я жила спокойной ровной жизнью, если так можно было ее назвать. Меня все устраивало. Я не хотела ничего менять. А теперь, когда я снова смотрела в его глаза, слышала его голос и ощущала это живое тепло, я понимала, что мой мир перевернулся с ног на голову. - Хорошо, - кивнула я, только потому, что скорее хотела закончить съемку и уйти с площадки. Так все и вышло. Отсняв последнюю сцену, за время которой я старалась не показывать никаких лишних эмоций, бушующих во мне, режиссер разрешил мне вернуться в гостиницу. Меня всю трясло и колотило так, будто мое сердце работало в половину своей силы, совершенно не желая гонять кровь. Даже в самолете, который уносил нас обратно в Берлин, Шнайдер, севший рядом со мной, назвал меня ледышкой, едва нечаянно коснулся моей руки. Две кружки чая, теплый плед, глоток рома. Согреться ничего не помогало. Обеспокоенный Якоб, который весь полет наблюдал за мной, за двадцать минут до посадки скрылся в кабине пилота, хотя это и запрещено, а потом, вернувшись оттуда, оповестил, что в аэропорту меня будут ждать врачи. Спорить с продюсером и доказывать ему, что все хорошо, я не стала, поскольку мои ледяные руки и посиневшие губы напугали всех, без исключения. Даже самих врачей, ожидающих меня в спец.комнате. Они суетились вокруг меня, измеряли давление, пульс, температуру, задавали дурацкие вопросы. Но в моей голове билась лишь одна мысль, а перед глазами все еще стоял этот грустный взгляд. Я знала, в чем хотел признаться мне Тилль в номере. И сейчас, когда он смотрел на меня такими грустными глазами, мне было жалко его. Но больше всего мне было жалко себя. Окунувшись один раз в чужое озеро, я поняла, что жизнь может быть другой. Что можно делать выбор, устраивая так, как будет лучше тебе. Можно попробовать, прочувствовать все, не загоняя себя в какие-то рамки, открыть для себя что-то новое, когда-то пугающее до дрожи в коленках. Но я свой выбор, кажется, сделала. И он, наверное, самый правильный. Мне было легко с Рихардом. С ним я чувствовала себя защищённой. Мне было спокойно, комфортно. Но... Почему я решила, что так может быть только с ним? Почему я не хочу что-то менять? Зачем я загоняю себя в эти рамки, которые сжимают меня не хуже чем тиски? Почему все это происходит со мной? Для чего все это? В момент перед глазами все поплыло. Пальцы совсем онемели. Стало так холодно, будто сейчас я стояла голой где-то посреди Антарктиды. А звуки начали доноситься словно издалека. «Остановка сердца!». «Два кубика адреналина!». «Дефибриллятор!». Что? Что происходит?! - Лиз? Лиз? – голос медленно начал прибавлять свою силу и чья-то рука осторожно похлопала меня по щеке. Кое-как разлепив веки, я увидела перед собой обеспокоенное лицо Флаке, сидящего рядом со мной, и к своему удивлению обнаружила, что нахожусь в нашем микроавтобусе. - Что случилось? – чуть нахмурившись, спросила я, обведя взглядом всю нашу компанию, которая внимательно лицезрела меня. - Это мы у тебя хотели спросить, - спокойно ответил Ридель, высунувшись между двумя передними сиденьями. – Врачи сказали, что у тебя переутомление. И вроде ничего страшного. Но как только мы сели в автобус, ты тут же вырубилась. - Да что вы к ней пристали? – возмутился Шнайдер. – Ну устал человек. Заснул. Я бы тоже не прочь вырубиться, только нам еще с Паулем сегодня на интервью ехать. Всем же некогда, - и он с недовольным намеком обвел взглядом остальных. - Да. Устала, - не в тему произнесла я, пытаясь вспомнить что было после того, как мой мозг снова начал разносить мою жизнь в пух и прах. Но так ничего припомнить не смогла, этот промежуток будто вырезали из моей головы. – У нас завтра есть репетиция? – поэтому задала вопрос я, ожидая лишь одного ответа. - Нет, - раздался позади меня голос от которого по телу снова побежали мурашки. И я, не оборачиваясь, кивнула. - Хорошо. Можете остановить здесь? Я выйду, - громко попросила я водителя и, подхватив свою дорожную сумку, пояснила парням: - Прогуляться хочу. - Может не стоит вам одной? – засомневался водитель, но все же свернул к тротуару и остановил автобус. - Правда, Лиз, может не стоит? – поддержал его Флаке. - Я хочу прогуляться. Не на задворках съемочной площадки и концертного зала. А по городу. Одна. Как обычный человек! Я сказала это так, что дальнейшие вопросы сразу же отпали и я, дернув дверь в сторону, вышла под проливной дождь. И только когда закрывала дверь, слышала, обрывок фразы, произнесенной кем-то из ребят: «Не выдержала. Сломалась». Какая-то знакомая фраза. Такое ощущение, что когда-то я уже ее слышала. Но мой мозг упорно не хотел ничего вспоминать. Он просто работал на автопилоте, ведя меня в неизвестном направлении. С неба лил холодный дождь. Но если учесть то, что я два дня морозилась в горах Румынии и вообще мое тело больше походило на ледышку, то сейчас погода была просто восхитительной, потому как я продолжала идти, не обращая внимания на людей, странно поглядывающих на меня. Что происходит с моей жизнью? Кто хочет наказать меня за что-то? Других вариантов этого я просто не нахожу. В одну секунду все полетело в пропасть. И если на мгновение я оказалась на пике, то теперь все разрушилось, оставив лишь пустоту и чувство отвращения к самой себе. К своей жизни. Ужасно хочется напиться. Но я не буду этого делать, поскольку это может иметь последствия. Тяжелые и не проходящие. Такие, как Тилль. Потому что я, кажется, больше ни о чем не могу думать, как о нем и о той ночи, ставшей переломной. - Ваш кофе. Ну вот, я же говорю, что ни о чем другом не могу думать. Я даже не заметила, как вошла в кофейню за квартал до моего дома и теперь сидела за высоким столом, расположенным прямо вдоль окна, бездумно глядя на улицу. Моя сумка стояла на полу и молоденькая официантка, едва не запнувшись за нее, сконфуженно улыбнулась и, поставив передо мной большую кружку «Капучино», поспешила уйти. А я продолжила смотреть в окно, по стеклу которого медленно скатывались капли дождя, исчезая где-то внизу. Так же, как в тот день, когда мы ехали с ребятами в Берлин, а потом… Черт! Штефи! Я едва не подскочила на стуле, толкнув локтем кружку с кофе, который выплеснулся на блюдце. Со всей этой суматохой я забыла, совершенно забыла о своей единственной подруге, которая до сих пор находилась в больничных стенах. Поэтому, не переставая называть себя последними словами, я вытащила из кармана телефон и судорожно начала искать номер доктора, которого уже давно не было в списке последних вызовов. Но мои пальцы не слушались, и я со злостью нажимала на экран до тех пор, пока мою руку не накрыла чья-то ладонь. - И, правда – ледышка, - уголком губ улыбнулся присевший на соседний стул Рихард и, забрав мой телефон, с первого раза нажал на нужный контакт, протягивая аппарат обратно. Я только кивнула в ответ и с замиранием начала вслушиваться в гудки, а потом и в сухую речь врача, отвечающего на мои вопросы. Но ничего нового я так и не узнала. Поэтому телефон полетел на стол, заставив задребезжать чашку, а небольшое количество посетителей обернуться. - Тихо, Лиз, - попытался успокоить меня Круспе, который напряженно поглядывал по сторонам. Ну, еще бы! Гитарист Rammstein в таком непривлекательном месте, да еще в компании со мной. Это же сенсация! И меня почему-то начала одолевать такая злость, что я даже прищурилась и с ехидством, которое только могла выдавить из себя, спросила: - Боишься, что увидят? Но Рихард был непоколебим. Он все так же продолжал смотреть на меня. Спокойно. Молча. И я сдалась. - Откуда ты здесь? – выдохнув, спросила я. - Мы решили, что нельзя отпускать тебя одну. - Кинули на амбразуру? – усмехнулась я и, помешав ложкой кофе, оставшийся в кружке, отпила. - Ну, - протянул Круспе, - я единственный в группе на кого ты, по определенным причинам, не рычишь. То есть, не единственный… Просто Тилль не захотел идти. Я закивала. Конечно, не захотел! Я бы тоже на его месте поступила точно так же. Ты признаешься в любви человеку, а он объявляет, что у него кто-то есть, да еще и не первый год. И потом старается не попадаться тебе на глаза и как можно меньше общаться. А я же видела, как Линдеманн несколько раз пытался поговорить. Вот только я этого не хочу. Зачем? Зачем все усложнять? Моя жизнь, которую я слепила сама, и так слишком сложная для понимания. А тут еще это… странное чувство, которому я не могу найти объяснения. Это будто как снег на голову. Без предупреждения, без объяснения. Но почему-то из головы уходить никак не хочет. - А это правда, что Тилль предложил взять меня в группу? – И зачем я это спрашиваю? Бред какой-то! - Только не ври больше, пожалуйста. - Откуда знаешь? – насторожился Рихард и даже подался чуть вперед, сокращая расстояние между нами. - Слышала после того концерта, ну ты понял, - я с намеком повела бровями, не желая давать пояснения и лишний раз вспоминать тот потрясающий поцелуй, руки, прикосновения… Все, Лиз, это уже высшая степень сумасшествия! Надо срочно обратиться к психиатру или еще кому-нибудь! - Ну да, правда, - кивнул в это время Рихард. - Даже не знаю, с чего ему в голову взбрела эта идея. Ну правильно, он не знает. Зато знаю я. И от этого становится так паршиво, что я одним махом выпила остатки кофе и с грохотом поставила чашку на блюдце. А Круспе продолжал: - Он как-то после репетиции подошёл ко мне, посоветоваться решил. Ну, я сказал ему, что ты хорошая гитаристка. - Я училась у лучшего, - зачем-то ляпнула я, но Рихард тут же улыбнулся, видимо вспоминая нашу совместную игру в четыре руки, которая всегда заканчивалась сексом. - Почему бы и нет, - пожал плечами Рихард, продолжая развивать свой ответ и, видимо, проигнорировав мою фразу. - Тем более я тоже был не против. Рассказали парням. Потом поговорили с Якобом. Ну вот, как-то так, - он снова пожал плечами и, заметив, что в моей кружке больше ничего не осталось, достал из кармана купюру и положил на стол. – Ну что, пошли? Я развернулась и внимательно уставилась в его глаза. Уставшие. Грустные. Но такие безразличные. Он никогда не смотрел на меня с обожанием. Только со страстью и безумным желанием. Только так. Не иначе. И если раньше я практически не замечала этого, то теперь это сильно бросалось мне в глаза. Внутри сразу начинало все переворачиваться, дыхание останавливалось и становилось так дурно, что на глаза наворачивались слезы. Поэтому я поспешила выйти на улицу, чтобы дождь скрыл мои эмоции и чтобы лишнее внимание к нашим персонам, исходящее от сотрудников кафе и нескольких посетителей, осталось за этой дверью. - Знаешь, я, кажется, начинаю понимать тебя, - вдруг сказал Рихард, шагая возле меня и прерывая тишину, длящуюся уже несколько минут. Я повернула голову, заинтересованно посмотрев на него. И не удержалась от смешка. Его темные волосы намокли и теперь облепляли лоб. Да и в целом вид у него был не очень. Он не выглядел тем брутальным рокером, которого привыкли видеть со сцены или экрана. Сейчас в нем вообще было трудно разглядеть Рихарда Круспе – гитариста Rammstein. Исчезла вся его сексуальность, которая так притягивала меня, вся его харизма. Остался обычный человек, на которого, быть может, в обычной жизни я бы даже внимания не обратила. - Я тоже устал от всего этого, - продолжил объяснять Рихард. – Иногда хочется все бросить и вырваться на волю. Если ты понимаешь о чем я. - Не совсем, - мотнула головой я, поскольку даже не пыталась понять, думая о своем. - Помнишь, я показывал тебе тексты? Ты еще тогда назвала их полным бредом? - Нет. Не помню, - призналась я. И тут же начала усиленно вспоминать момент, о котором сейчас говорил Рихард. «Это полный бред! Ты спятил!», - эта фраза крутилась у меня в голове и была настолько знакомой, что я даже слышала в ее произношении свой голос. Но вот почему-то сего факта и момента ее произношения, я совершенно не помнила. Точнее, в моей голове проскальзывали странные картинки, фразы. Я даже отчетливо видела себя, стоящую посреди комнаты, освещенной только светом торшера. А вот Круспе я там не видела. И все это казалось мне очень странным. Опять стало дурно. К горлу подкатывал тошнотворный ком, и было ощущение, что сейчас меня вывернет наизнанку. Тело заколотило от холода. Пальцы снова онемели. Да что, черт возьми, происходит?! - Послушай, - сказала я, останавливаясь и обхватывая себя руками. – Мне очень нужно побыть одной. Хотя бы один день. Я очень устала. Мне нужно, чтобы меня оставили в покое хотя бы ненадолго. Понимаешь? – я умоляюще взглянула на него. - Один день. А потом я выслушаю все, что ты хочешь мне сказать. - Я, надеюсь, ты не передумала? – даже испугался он, потому что страх отчетливо промелькнул в его взгляде. Передумала? Нет, пока я не передумала, но сомневаться – сомневалась. Поэтому просто мотнула головой и продолжила свой путь, все больше ускоряя шаг, пытаясь сбежать от него, от себя, ото всех.