Когда между вами океан

Но, к сожалению, всё хорошее рано или поздно заканчивается. Сал снова едва не плакал, провожая любимого на самолёт, а после попрощался с отцом и Лизой и вернулся в жуткую жизнь колледжа, к чужим людям и чужим делам. Но его душа точно была не здесь, не в бренном теле — одна её половинка всё время находилась в «Апартаментах», берегла отца, а другая — в жаркой Испании, рядом с любимым. «Зачем мне моя душа, если ей хорошо у вас?» — порой проносилось в голове юноши. Он особо не парился ни с учёбой, ни с общением. Не стремился выделяться — протез прекрасно делал это за него — и не стремился в новую компанию. В своих безумных фантазиях он, вместе с Ларри, конечно, врывался лабораторию Тодда со словами: «Знаешь, друг, мы собираем старую гвардию». Словно в каком-нибудь боевике. Хотя рациональная часть сознания утверждала, что такой крепкой дружбы между ними уже не будет никогда, Салли не мог запретить себе надеяться и мечтать. Недели его одиночества всё тянулись и тянулись, и соседи по комнате уже не так безразлично смотрели на парня. «Какой-то странный чел», — проносилось в их головах всё чаще. И нет, странная внешность Салли была здесь ни при чём — к ней-то они как раз привыкли. Их удивляло то, что странный сосед не шёл на контакт совершенно — даже от обычных студенческих посиделок отказывался. Зашторивал свою кровать и сидел в одиночестве целыми вечерами — видимо, он окончательно тронулся… Понемногу по общежитию и колледжу поползли разные слухи о Фишере, большинство из которых были весьма мерзкими или просто дурацкими. Сал слышал их постоянно, из разных источников, но старался не подавать виду. Не хватало ещё расстраиваться из-за каких-то придурков вокруг. Он и сам замечательно себя расстраивал. В отличие от него, Ларри не пропускал ни одного вечера в дружеской компании. И по возможности рассказывал об этих посиделках любимому — старался через переписку притянуть поближе Салли, который в эти минуты за океаном. Джонсон чувствовал, что его ненаглядному cariño грустно и одиноко, и надеялся хоть так отвлечь парня от рутины. О том, что Фишер ревновал и чувствовал себя брошенным, он ещё не догадывался. Сал переписывался с любимым во время некоторых пар, и это только усугубило слухи о нём. Ещё бы — с чего вдруг парня трясёт прямо посреди занятия? Вдруг он эпилептик? Но от помощи почему-то отказывается, и в медпункт не отпрашивается никогда. Странный он. А самого Фишера даже от надвигающихся экзаменов трясло меньше, чем от осознания, что Ларри сейчас с другими людьми, в другой компании, и ему там так хорошо… «Ревнивый идиот», — ругал парень сам себя. — «Ты должен радоваться тому, что он счастлив, а не убивается на пустом месте так, как ты». Но почему-то не убиваться не получалось. Ещё сильнее парня подкосило, когда оказалось, что у них с Ларри сессия и практика не совпадают, и летом увидеться возможности почти нет. Целую неделю Сал не мог перестать думать об этом, как бы Джонсон не отвлекал его. Даже убеждение в том, что он прилетит из Испании хоть на день, чтобы увидеть Салли, звучало пустым обещанием несбыточного чуда. Однако чудо сбылось. И Джонсон действительно прилетел из Испании. Всего на пару дней — с осознанием, что потратил кучу денег на билеты, но с диким желанием увидеть самых родных и близких — маму и Салли. Конечно, в аэропорту его никто не встречал, и пришлось долго добираться до дома, а на следующий день — ехать в колледж Салли и искать его, чтобы объявить о своём неожиданном визите. Однокурсники Фишера в шоке наблюдали за тем, как посреди коридора Сал наскочил на высокого испанца, который подхватил парня под колени, прижал к себе и зашептал на краснеющее ухо что-то нежное. По всем знакомым тут же разошлись слухи о том, что Фишер — гей, и он не собирался опровергать их. Он просто был счастлив тем, что рядом его самый любимый человек. После занятий они отправились в кафе, такое маленькое, уединённое и уютное. Салли, всё ещё пребывающий в приятном шоке от происходящего, не обращал внимания ни на окружающих, ни на их косые взгляды. Фишер пил приторно-сладкое какао и чувствовал себя влюблённой сопливой девчонкой, что смущало его ещё сильнее. Ларри же потягивал горький чёрный кофе и не мог взгляда отвести от своего возлюбленного. Они говорили долго-долго, но всё время о разных мелочах. Может, им казалось, что нежно щебетать о чувствах как-то не по-мужски, а может, они чувствовали, что слова в этой ситуации не нужны. И нежный взгляд или невесомое касание руки значит куда больше, чем множество слов. Сал был немало шокирован тем, что любимый и правда прилетел всего на два дня — увидеть его, глупенького расстроенного Салли, и маму. — Только не грусти о том, что я вечером уеду, хорошо? — тихо произнёс Ларри и взъерошил синие волосы. — А то я тоже буду грустить. Только о том, что ты останешься. Парень сидел перед ним без протеза, такой беззащитный и смущённый, пытался получше прикрыть искусственный глаз чёлкой, с непривычки то и дело её поправляя. В этих нервных движениях, в подрагивании его пальцев было всё, что Салли чувствовал в этот момент — тоску, печаль, стыд от того, что любимый ради него пересёк Атлантику… Джонсон читал его как раскрытую книгу, и спешно прикидывал, как бы вывести Фишера из этого забитого состояния. Он не знал, и не мог знать, что именно так — потерянным и виноватым — Сал чувствовал себя после смерти матери очень долгое время… — Мы ведь ещё вместе, и у нас несколько часов свободного времени. ¿Tas trompuda o quieres beso? — Джонсон улыбнулся, но заметив замешательство любимого, перевёл. — Ты дуешься или поцеловаться хочешь? Это был риск, неожиданный поворот, не очень лёгкий финт. Салли вгляделся в лицо любимого, едва-едва хмурясь, и оказался обезоружен улыбкой Ларри. Пусть тоже немного неуверенной, но такой искренней и тёплой. Он словно привозил своему любимому крупицы испанского солнца всякий раз, когда оказывался рядом — понемногу отогревал застывающее сердце неуверенного cariño. Осмыслив испанскую фразочку, Сал медленно залился краской и смущённо улыбнулся. Его сердце таяло медленно, но верно. Ларри негромко рассмеялся, видя, как Салли покраснел. Хотя бы сейчас он не думал о скором расставании — уже хорошо. После кафе они отправились гулять по улочкам небольшого городка, в котором и находился колледж. Клонящееся к закату солнце, не такое близкое и не такое жаркое, как испанское, золотило крыши. Воздух полнился ароматами цветущих деревьев. — Немного напоминает Ноксвилл… — протянул Джонсон, бессовестно обнимая любимого за плечи на глазах у прохожих. Салли краснел, но не противился. Чувствовать его тепло так близко казалось подарком небес. Рядом с Ларри он чувствовал себя защищённым, и от косых взглядов, и от слухов, и от ненависти людей, с которыми он не хотел иметь ничего общего. В голову закрадывались шальные мысли о том, как бы забраться в сумку «испанца» и уехать с ним. Они гуляли до позднего вечера, и, хотя Джонсону уже пора было уезжать, чтобы успеть на ночной рейс, он всё равно настоял на том, чтобы проводить любимого до общежития. На крыльце остановился и мягко поцеловал Салли в щёку. — Береги себя, cariño, — шепнул он своему растерянному милому и быстрым шагом пустился в городок, оставив Сала стоять на крыльце и махать ему вслед, словно фигурку японского кота.