Клоун накрахмаленный

      Моя комната, как я уже говорил, — эталон чистоты среди всех комнат всех подростков мира. Я успокаивался, приводя в порядок свои полки, стол, вычищая от пыли каждый уголок. Она было словно физическим воплощением моего мозга. Я пытался навести порядок внутри, прибираясь снаружи. Сложная метафора… И мне было сложно думать. Я очень устал. Я даже не мог поставить книги обратно на стеллаж, я просто валялся в постели.               Дом буквально стоял на ушах из-за приезда дедушки. Я любил его, но именно сейчас чувствовал себя, словно не в своей тарелке. Это замечали. Днём ранее мы с мамой были у директора, где Фитз заставил меня извиниться перед «мистером Уэем». Да и пофиг…               Если честно, нет. Не пофиг.               Я думал, почему меня родили таким самовлюблённым? И когда самолюбие страдало, я чувствовал себя паршиво. Мама тащила мне в комнату всяческие вкусняшки, но я не реагировал на них так, как раньше. Меня царапало. Меня злило. Всё злило!               Я лежал под одеялом и ничего не читал, ничего не слушал и не смотрел. Я начинал думать о последних событиях, но от них подступала какая-то тошнота. Моральная.               В дверь постучали. Я сказал войти.               — Что случилось, сынок? — обеспокоенная мама присела на краешек кровати. В её руках была тарелка с пирожками. Она всегда баловала меня.               — Нормас, мам. Всё нормас, — я отказался от еды, пытаясь улыбнуться. И мама, нахмурив брови, вышла.               Когда дверь за ней захлопнулась, я с шумом выдохнул. Было воскресенье. И я чётко решил, что должен… Нет, просто обязан поговорить с этим маляром по-мужски. Из-за него меня приговорили неделю мыть полы на третьем этаже по утрам, а наказания (особенно незаслуженные) я ненавидел.               Утром понедельника я встал раньше, чем обычно. Словно какая-то невидимая сила сбросила меня с постели. Так бывает с каждым. Когда ты очень-очень хочешь проснуться, буквально не можешь дождаться нового дня. И ты вскакиваешь с постели бодрым и полным сил несмотря на то, что проспал от силы часа четыре. Но я никогда не любил мало спать. Потом весь день шёл коту под хвост и мой чётко выстроенный режим сна вместе с настроением тоже.               И мне, злому и невыспавшемуся, пришлось идти в школу к семи часам утра. Я хотел кого-нибудь убить. Масла в огонь подливала холодная вода в ведре и холодный же пол в школе. Да и сама школа была холодной. Мне казалось, что дня через четыре таких работ я слягу с воспалением.               Когда начались уроки, большинство окружающих были со мной приветливы. Но всё было как-то не так. Майки больше меня не шугался. И ребята вроде него вели себя как-то посмелее. Одноклассники мотались туда-сюда по классу, собирались в кучки, болтали между собой. Рэй что-то усердно мне растолковывал. И я честно пытался вникнуть в его речь, но…               — Перед кем ты распинаешься? — Голос Боба вернул меня в реальность. Он обращался к Рэю. — Он же летает в облаках. Фрэнк, признавайся, — он наклонился над моим ухом и прошептал: — о Джерарде думаешь? — сказав это, он взорвался смехом. Рэй его поддержал.               Я зарядил им обоим по подзатыльнику.               — Такой симпатишный мужчина, — Рэй соблазняюще провёл рукой по волосам.              — Ха. Ха, — я закатил глаза и достал тетрадь. — Готовьтесь, математик идёт.               Я не мог досидеть урок. Мистер Конорс что-то рассказывал, вызывал меня к доске, кричал на парней, стучал по моей парте указкой, стараясь разбудить… В общем, я заскучал. Я вскользь посмотрел на Майки Уэя (тот что-то усердно строчил в тетради) и поднял руку:               — Можно выйти?               — Можно, — сказал учитель.               Выходя, я кивнул Рэю на мой рюкзак, мол, забери его потом.               Побежал я, конечно же, не в туалет, побежал я на западное крыло второго этажа. Там кипела работа по раскрашиванию. И раскрашивал, конечно же, наш новый рабочий, нанятый на это. Его величество маляр Уэй. Совершенно один.               — Слышь, Маляр, — «Хм, как я его назвал-то, ему подходит».               Джерард обернулся. Он был одет в просторный серый комбинезон, перепачканный краской. Кругом валялись кисточки, а Уэй стоял на высоком табурете и расписывал стену. В одной руке у него была кисть, в другой — ведёрко с краской.                — Доброе утро, Фрэнк. Вы почему не на уроке? — поздоровавшись, тот отвесил мне маленький поклон головой и вернулся к своему делу.                — А зачем мне на уроки? — я обошёл его табурет и добавил: — У тебя тут цветочек неровный.                — Поправим, — пожал плечами он, продолжая елозить кистью. — И всё же? У вас с Майки вроде сейчас алгебра.                — По-твоему, она мне когда-то пригодится? Такие уроки нужны как раз для твоего «хочу всё знать» Майкла.               — Следите за языком, пожалуйста, — он посмотрел на меня. Его нахмуренные брови смотрелись очень мило. Но слова прозвучали уж слишком по-учительски, строго. Я почувствовал себя неловко.               — А то что? — я слегка повысил тон. Почему-то собственный голос мне казался отвратительным. Дерзость была слишком напускной. — Упадёшь и закричишь? А вообще… Я поговорить пришёл.               Я осмотрелся по сторонам. Мигали лампочки, за закрытыми дверьми кабинетов шли уроки, слышались чьи-то шаги по ступенькам.               — Как тогда в коридоре? — Уэй улыбнулся. Я удивился тому, какие у него маленькие и острые зубы. — Я вообще-то на работу сюда устроился, и она, к вашему сведению, заключается отнюдь не в разборах полётов. Но раз уж так совпало, что вы тут учитесь, почему бы не поставить вас на место? — разговаривая, он аккуратными мазками розовой краски прорисовывал лепестки огромного цветка. — И школа красивее станет, и я опыта поднаберусь, и вы, уважаемый, не будете обижать моего братца.               — Он скотина, — спокойно возразил я.               — Почему? — спросил Уэй, оторвавшись от рисования.               Он удивлённо посмотрел на меня. Прямо мне в глаза. Отчего я опустил голову и пробубнил:               — Таких заучек, как он, любят, уважают. Я умнее его. Но никто не хочет это признавать.               — Может, вам стоит просто посещать занятия?               — Может, вам стоит просто заткнуться? — перекривил я его, особо выделив слово «вам».               В этот самый момент прозвенел звонок. Толпы людей справа и слева — они напоминали мне воды Красного моря, располовиненного Моисеем — две части одной бушующей стихии.               — И как же они кричат, — проворчал Джерард себе под нос. Я мысленно с ним согласился, но тут пружина идиотизма в моей голове соскочила. Я захотел, чтоб он растянулся на полу, а школьники увидели, что я никого не боюсь.               — Я всё равно буду его бить. И тебя! — Я пнул табурет, на котором он стоял.               И как так получилось!               Потоки стихии замерли. Одного мгновения хватило, чтоб это произошло.               Все смотрели на меня. Идиот. Весь в краске. Просто идиот. Табурет не упал, но ведро с бледно-розовой краской из рук Маляра полетело на меня. Мистер Уэй удержался за плафон настенной лампы.               — Контролируйте свой гнев, — прощебетал Маляр, глядя на меня. Так, словно он выше меня, словно он рыцарь, а я последнее зло.               Повисла давящая тишина. Кто-то уже успел меня сфотографировать. И тут я просто взорвался.               — Блять, Маляр сраный! Разойдитесь. Разойдитесь, сволочи! — огрызнулся я, пытаясь сделать хоть что-то.               На горизонте уже маячила макушка Рэя. Мои верные рыцари мчали на помощь. Они потащили меня в туалет, рыча на всех, кто не так на меня посмотрит.               Мне было неприятно. Я боялся, что краска зайдёт в глаза, боялся случайно её вдохнуть и хотел поскорее отмыться.               Уже в туалете Боб отчитывал меня:               — Ты хоть иногда думай, что делаешь, пожалуйста. Вот очень весело мне самому пачкаться в твоих переделках.               — Розовый фламинго, — засмеялся Рэй.               Я смотрел на них исподлобья. Кудрявый намыливал влажные салфетки мылом, а Боб пытался привести меня в порядок, счищая краску. У него получалось плохо. Маленькое помещение быстро наполнилось едким запахом, исходящим от меня. Становилось жарко и душно. В дверь кто-то трижды постучал.               — Извините, — Он выглянул из-за двери туалета.               Мы дружно подняли головы. Я не ожидал увидеть этого мудака. Я подался вперёд чистить ему морду, но получил от Боба толчок локтём под ребро.               — Я вам растворитель принёс и тряпки. Всяко будет проще отмыться.               Чёртов Маляр вошёл в туалет и показал бутылку.               — Вы бы нарисовали ветер, мистер Уэй, — как из-под земли рядом с ним вырос Рэй.               — Я явился с миром, — Уэй поднял руки и улыбнулся. Так улыбался только он. Я заметил. Вроде бы и дружелюбно, но сколько лицемерия было в его скалозубстве. Такой весь идеальный. Прямо как его братец!               Он подошел ко мне, на ходу раскручивая крышку.               — Я ведь тоже виноват, — он протянул мне руку и, не дожидаясь ответа от меня, сам полез жать мою. Улыбаясь! — Давайте сюда рубашку. Давайте-давайте, я ж художник. У меня этого добра полно. Я ещё и не так пачкался…               Он налил на рубашку растворителя и стал усердно тереть ткань. Мы с парнями молчали. Его тонкие женственные пальцы покраснели. Я засмотрелся.               «Какой же он всё-таки необычный, — подумал я. А затем, пытаясь привести мысли в порядок, добавил: — но я его ненавижу!».               ***               После инцидента с краской прошло несколько дней. С ужасом я заметил, что что-то во мне изменилось. И это мне не нравилось. Мне показалось, что я заболел. Я буквально физически ощущал тяжесть в груди, как при бронхите. Я подумал, что это точно от холодной воды в ведре, и стал вливать в себя литрами травяные чаи.               Я просто не имел права заболеть и слечь в постель. Близился октябрь, месяц отборочных туров дебатов, олимпиад и всяческих конкурсов. Я решил заранее подготовиться. В сумке у меня лежал приготовленный мамой вишнёвый пирог. Я шёл к директору, немного подмаслить.               Был последний урок, физ-ра. А физ-ру в нашей школе не прогуливал даже ленивый.               Перед визитом к директору, мистеру Фитзу, я почувствовал, что очень хочу курить.               Трусцой, придерживая на бегу сумку (мне бы не хотелось, чтобы пирог пал смертью храбрых), я помчался за школу.               За школой курила кучка подростков. Знакомые морды пускали дымок и кивали мне головой, здороваясь. Да, я словно чувствовал себя членом какой-то секты, секты тайных курильщиков. Иногда тут прохаживал завуч, иногда директор, но их рейды ну никак не уменьшали количество нарушителей.               И только я поднёс ко рту сигарету…               — Прикурить будет?               Лыбясь, Он шёл ко мне. Я огляделся по сторонам. «Это точно мне? Хм, я единственный, кого он знает? Это он после того, как рубашку помыл, в друзья ко мне набивается?»               — Держи, — я вручил ему зажигалку.               Он закурил тонкую и длинную сигарету.               — Это чё, бабская? — со смешком в голосе спросил я, забирая зажигалку из его рук (таких тёплых и мягких).               — Почему сразу «бабская»? — он изобразил в воздухе кавычки. — Просто дорогие. Вот вы, Фрэнк, курите то, на что хватит остатков карманных, а я…               — А ты кончай выёживаться, ладно? — оборвал я его.               — Да я вроде не…               Мы опирались спинами на холодную стену школы. Во всём этом процессе было столько кайфа и расслабления, что у меня буквально дух захватывало.               — Слышь, Маляр, — оживился я, — давно хотел спросить. А почему ты меня на «вы» зовёшь?               — Да я так всех зову. Вежливость, — Он запрокинул голову вверх, и из его губ стали вылетать колечки дыма. Он даже курил красиво.               — Ну ты и клоун… — я стряхнул пепел с сигареты и добавил: — накрахмаленный, — я усмехался.               — Это обидно, — он посмотрел мне в глаза.               — Но это правда. Я тебя не перевариваю. И братца твоего… И, кстати, передай ему, что хер я его пущу на биологию! Понял? — тут мой тон растерял всю игривость. Я говорил впослне серьёзно.               — Да мне как-то всё равно, — он пожал плечами, затушив окурок о подошву ботинка. — Главное, чтобы вы его не били, — окурок полетел прочь. — Спасибо, — он кивнул и ушёл.               Я смотрел ему вслед. Часть меня захотела, чтобы он остался и мы о чём-то поговорили, чтоб я узнал об этом чудике больше.               — Ну у этого рабочего и зад, — сказал кто-то за моей спиной. Я обернулся. Это сказал Йен. Ко мне приближались одноклассники, Йен и Алекс.               — Согласен, уж больно женский, — усмехнулся я, зажигая вторую сигарету.               — Да и сам он как баба, — добавил Алекс.               — Вам кроме мужских задниц обсуждать нечего? — ухмыльнулся я.               Парни, последовав моему примеру, прислонились к стенке.               — Боб с Рэем там? — спросил я, кивнув на школу.               — А когда они вообще прогуливали физ-ру, брат? — съязвил Алекс. И они оба засмеялись.               Докурив, всё так же придерживая сумку, я пошёл к директору. Я вышагивал по примятому газону, игнорирую таблички, гласящие, что так делать нельзя.               Кабинет мистера Фитза был мне знаком и любим. Я бывал тут в разы чаще других учеников школы — иногда просто так, иногда — будучи за что-то наказанным.               Наша школа была старой, и, несмотря на многочисленные ремонты, её старость больше всего проявлялась именно там, где располагалась жизнедеятельность Фитза. Кабинет его был большим, но очень и очень захламлённым. На старых стеллажах с прогнувшимися полками стояли какие-то книги, учебники. Распечатки с бабочками были прикреплены на стену кнопками, скотчем и пластилином. Всё и везде было, как и его костюм, будто после отжима. И мне жутко хотелось навести порядок. Прямо руки свербели.               — Здравствуйте, — я выглянул из-за двери. — К вам можно?               — Фрэнк? Проходи. Ты чего не на уроке? — директор играл в телефон, была слышна ненавязчивая мелодия змейки.               — Ой, мистер Фитз! — отмахнулся я. — У нас сейчас физ-ра, вы чего.               Я присел напротив него и, так и не дождавшись, пока директор поднимет на меня глаза, сказал:               — Ставьте чайник. У меня пирог.               Он нехотя отложил игру.               — Пришёл что-то просить?               — Можно сказать и так, — я улыбнулся, и по моей улыбке директор понял, что сейчас будет что-то сумасшедшее. — Вам интересна бабочка… — директор оживился. Он пододвинулся поближе.               — Какая? — выпалил он.               — Ну… — я специально затягивал. — Morpho rhetenor?               В глазах Фитза загорелся огонёк коллекционера - это когда человек готов буквально душу продать за желаемый экземпляр. Он в нетерпении поглаживал бороду.               — Что ты за неё хочешь?               Я посмотрел по сторонам, словно проверяя, никто ли не слышит, а затем наклонился к директору поближе и прошептал:               — Я должен поехать в биологическую школу для одарённых детей этой осенью. И олимпиады тоже мои, — сказав это, я с улыбочкой откинулся на спинку стула.               — Но я же…               — Morpho rhetenor, — улыбался я. — Знаете, моему папе пришлось постараться, чтобы её раздобыть. Она под угрозой вымирания и стоит денег. Много денег. Я готов вам её подарить… Чего же вы сидите, мистер Фитз, нарезайте пирог.