Клоун накрахмаленный

      Вечер. Он только проснулся.               Джерард не мог дышать. Ему казалось, выдохни он — и наружу вместе с воздухом полезет рвота. Ему было восемнадцать, и к этому времени он успел возненавидеть свою жизнь от и до.               Он лежал на полу. Задница ужасно болела, но к этой боли Джерард привык. Он приподнялся на локтях и посмотрел на себя — брюки расстёгнуты, чёрная рубашка порвана. И всё перепачкано белым.               Парень не выдержал. И плюнул на себя — так ему было противно всё это, вся эта чёртова жизнь. Он встал. В комнате бардак. Одна из занавесок сдёрнута. Разбито зеркало. С батареи у потолка свисает петля. Глядя на всё это, он снова плюнул. На пол.               К его комнате примыкала ванная комната. Он пошёл к ней, на ходу спотыкаясь о бутылки дорогой водки. Рвота подступала всё сильнее и сильнее, всё выше и выше. Голова болела невыносимо, но и к похмелью он давно привык.               Он поднял крышку унитаза, наклонился и приложил два пальца к корню языка.               Ему казалось, весь вчерашний вечер выходит в обратной перемотке.               Вот он, пьяный заходит в свою комнату, пьёт, блюёт, снова пьёт, в истерике разрушает половину комнаты, бросает в зеркало бутылку и лезет вешаться. Он стоит на дрожащем табурете и двумя руками надевает на себя петлю. Он силится спрыгнуть, повиснуть в воздухе на собственной шее и избавиться ото всей грязи, лежащей на нём. Но он не может. Он трусит!               За два часа до этого его жёстко и пьяно имеют.               За четыре часа до этого он сидит за столом вместе с отцом, отцовским любовником Хэнком и гостями — отмечает отцовский день рождения. На нём выглаженный костюм, волосы собраны в хвост. Он потягивает вино и улыбается, глядя на сидящих за столом. Он понимает, что большинство из них буквально умирают от похоти, глядя на юношу.               Очистившись, Джерард сбросил с себя одежду прямо на пол (он никогда за собой не убирал) и стал под душ.               Время перевалило за семь вечера. Дом отсыпался после большой гулянки. Спускаясь вниз по ступенькам, Джерард снова сплюнул. Он не знал, зачем он так делал. Просто ему казалось, что так меньше грязи останется на нём самом. Он взял бутылку пива и поплёлся с ней обратно в свою комнату.               — Джи, — его окликнули. Парень чертыхнулся. Он сделал вид, что не услышал и дальше продолжил идти. Его разгорячённое после душа тело требовало только одного — сна. — Джерард! Подойди ко мне!               Джерард не может бежать. Он чуть не плачет. Его хватают за волосы, и он получает в челюсть. Но Джерард привык терпеть боль. Он даже не отводит взгляд.               — Как дела?               Джерард молчит. Внутри него всё кипит и плавится. Ему обидно. Он так хочет умереть.               — Ты почему не отвечаешь?               Ещё один удар прилетает в скулу.               — Отлично, — холодно отвечает Джерард.               Они смотрят друг другу в глаза. Время вокруг останавливается, и Джерард не понимает, кто перед ним: маньяк, любовник или отец?               Дональд не даёт ему решить, он притягивает сына к себе. Джерард пытается не думать: он отвлекается на то, какая мягкая ткань его халата, и как он через несколько минут будет лежать в своей кровати и лечить голову пивом, а потом, возможно, включит телевизор или позвонит своему дружку, охраннику Билли, и купит у того пакетик порошка. Да, порошок — лучший вариант.               Но чувства вновь возвращаются в реальность. Рот Дональда воняет алкоголем. Горячий и влажный язык проскальзывает сквозь губы Джерарда. Кровь, смешанная с коньяком, — такой вкус Джерард чувствует у себя во рту.               Бутылка выпала из его рук. Он расслабляется.               Цепкие пальцы отца снимают пояс его халата, и горячая ладонь ложится на член Джерарда.               Джерард ненавидит это, но когда с ним проделывают такое, он не может сдерживать возбуждённого стона.               — Нравится? — говорит Дональд. — Ты заслужил.               Губы отца пухлые и мягкие. Джерард не отвечает на поцелуй, и Дональд прижимает его к себе сильнее. Парень чувствует, как сжатые вокруг члена пальцы двигаются быстрее. Голова начинает кружиться. С особым возбуждением мужчина наседает на него. Губы Джерарда сжимаются в кольцо. Дональд словно трахает их языком. Джерард не может. Он тает. И каждая частичка тела парня горит от возбуждения. Он на пике. Вторая рука отца лапает его ягодицы.               — Болит? — спрашивает мужчина.               Вместо ответа Джерард лишь протяжно стонет.               — А-а, — отец тянет его за волосы, и тот запрокидывает голову.               Дональд больно кусает его за шею, засасывает так, что Джерард шипит. Словно огромный взрыв в паху, оргазм накрывает парня. Он, как лавина, хоронит под собой его волю и честь. Глаза закатываются, тело сжимается одной до жути приятной судорогой, но, когда всё это проходит, он видит удаляющуюся спину отца. Он чувствует себя грязной половой тряпкой, которой в очередной раз воспользовались.               Он забежал в комнату. Срочно мыться. Ему казалось, что грязь того странного инцестуального акта буквально впиталась в его кожу. И Джерард пытался её смыть, раздирая кожу мочалкой. Вместе с этим в голове из-под обломков восставали фрагменты прошлого вечера.               Две женщины, отчим, отец и ещё три мужика. И именно он, Джерард, был гвоздём программы. Слишком грязно. Слишком чересчур.               Он прополоскал рот и выключил воду.               Дом большой, и каждому новому гостю кажется, что в нём легко заблудиться. Везде стерильная чистота — домработники, как полувидимые призраки, подчищают каждую крошку.               Незнакомые люди интересовали Джерарда, но он боялся с ними говорить — отец этого не одобрял. Гости же наоборот словно преследовали парня. Он забежал ото всех в библиотеку, открыл окно и откупорил вилкой украденную со стола бутылку красного сухого вина. Он пил с горла, тупо уставившись на корешки давно прочитанных книг.               — Приятно тут у тебя. И садик красивый, — сказал кто-то на улице.               — Это же я, — голос отца. — У меня всё красивое.               Разговор за окном заинтересовал Джерарда. Он прислушался.               — А ты картины моего сына видал? Скажи, сущее чудо?               — Скажу, — второй голос был высоким, с малохарактерными для мужчины тонами. Джерард представил говорящего высоким манерным блондином. — Я бы мог выставить что-то из его картин. И вообще, он должен, просто обязан учиться в Нью-Йорке, у меня в Академии.               Услышав это, Джерард обрадовался.               — Не думаю, что это хорошая идея, — сказал Дональд.               — Да ладно тебе, Дони. У парня огромный талант. Я могу забрать его и помочь…               — Знаю, как ты ему поможешь, — вздохнул отец. — Сраный педик.               Ночью парень бодрствовал. Идя по коридору, он слышал стоны отчима. «Хэнк, — подумал Джерард, — можно было бы потише».               Джерард идёт гулять. Он прошёл через пост охраны у ворот, и только оказавшись достаточно далеко от дома, он вдыхает ночной воздух и плачет. Он не понимает почему, но горячие капли стекают по лицу. Он пытается их утереть и ощущает боль от синяков, оставленных ударами отца.               Он позвонил Билли. Тот сказал прийти на точку, клуб в паре автобусных остановок от дома Уэев, где он работал охранником в ночную смену.               Джерард решает идти пешком. Он любит свой родной Рочестер*. Огромный город с тихими-тихими окраинами. Ночью северная часть неба горит от огней центра города, но он шёл в другую сторону. Туда, где темнее. Туда, где воздух чище. На полупустых дорогах редко ездят машины. Ужратые компании в парке кричат что-то непонятное чуть ли не единственному пешеходу, Джерарду. Он не отвечает, лишь размеренными шагами идёт за своей маленькой дозой кайфа, единственным, что радует его в жизни, помогая забыть боль.               ***               — Почему так дорого? — спрашивает Джерард, недоумевая. Они стоят в грязном туалете клуба. Плитка на стенах, бывшая когда-то белой, была покрыта толстым слоем грязи. Но парень часто посещал это место, он опять-таки привык.               — Цены кругом растут, — отвечает Билли.               Он был полноватым афроамериканцем с выбритой до зеркального блеска головой. Наркотики он прятал во внутренних карманах рабочей куртки.               — Но если ты мне отсосёшь, я могу дать тебе ещё пакетик.               — Вы с ума сошли?! — вспылил Джерард. — Я сваливаю!               — Нет, пожалуйста, — охранник перекрыл тощему и слабому от выпитого за эти дни алкоголя парню выход. — Тогда я тебе отсосу. Хочешь?               Он приобнял Джерарда и сказал:               — Подожди.               Затем Билли достал из кармана служебный ключ и запер дверь изнутри.               — Ты же так нравишься всем!               Джерард растерянно наблюдал за этим странным поведением «друга». Тот привалил парня к стене и, поцеловав его в губы, опустился на колени. Он расстёгивал его ремень и джинсы, приговаривая:               — Я-я-я быстро. Прости. Я тебя хочу. Я хочу тебя, как парень хочет парня. Я не знаю, любишь ли ты парней, но тебе должно понравиться. Потерпи. Я обещаю, что…               Его пухлые, как вареники, губы обхватили головку пениса Джерарда. Парень про себя ухмыльнулся: этот дурак был одним из целой кучи влюблённых.               Слюни, его отчаянное пыхтение — Джерард не понимал, приятно ему или противно. Каникулы только начались, а он уже топил их в допингах, сексе и ненависти. Ему казалось, что он ненавидит всё, что существует на планете Земля. А особенно он ненавидел людей с половым влечением. Он не мог любить, он просто отзывался на чужие ласки.               Но это… Это ужасно! Он сверху вниз наблюдал за тем, как Билли пыхтит. В это время кто-то отчаянно ломится в туалет.               Охранник старался. На его лбу выступила испарина, и это делало зрелище ещё более жалким.               — Быстрее, — скомандовал Джерард. Неумелые движения приводили его в раздражение.               Он стоял в запертом туалете клуба, и ему отсасывал влюблённый охранник-наркоторговец. Это было так весело. Это было так смешно. И Джерард, не выдержав, взорвался смехом. Он кончил, смеясь, сперма испачкала лицо и чёрную куртку Билли. Джерард стал хохотать ещё громче.               — Что не так? — спросил «любовник». — Джи?               — Да нет, всё отлично. Вы молодец. Открывайте быстрее, — он задыхался от смеха. — Люди… Люди в туалет хотят.               Дрожащими руками Билли достал ключ, и Джерард с молниеносной скоростью нырнул в толпу.               — Стой, Джи, я сделаю скидку.               Джерард остановился, посмотрел на него. В его глазах геенной огненной горело презрение. Он сплюнул на пол и выскочил на воздух.               У входа в здание он закрыл лицо руками и заорал. Охрана рванулась к нему, он поднял на них взгляд и снова засмеялся.               Обратно он шёл куда медленнее. Внезапные приступы смеха царапали его глотку и заставляли буквально умирать в припадке безудержного истерического хохота. Электронные часы на фасаде попавшегося по дороге супермаркета показывали половину четвёртого. Он плёлся домой, скалясь в одиночестве.               — Эй, парень, ты в порядке? Совсем уделался? — спросила вышедшая покурить продавщица круглосуточного магазина.               Джерард замер на месте, поднял на неё стеклянные безумные глаза и спросил:               — А что со мной не так? Ну… — он почесал макушку. — Разве что… Разве что мне 18 и я самая оттраханная в мире шлюха!               Женщина от этого вопля выронила сигарету:               — Ты что, придурок?               — А не хотите ли мне отсосать?!               Продавщица наскочила на него с намерением ударить, но он, снова засмеявшись, побежал прочь.               Ему не хотелось бежать домой, но даже несмотря на весь ужас, происходящий там, он был слишком привязан к комфорту в своей огромной комнате. Самый богатый, самый красивый, самый пьяный, самый опытный.               «Джи, я… у меня родители уехали. Не хотел бы прийти?»               «Задрал, Уэй. Тёлки, завидев тебя, устраивают такой потоп, что просто писец!»               Ха! Ха! Ха!               «Джерард, домой!» «Джерард, осанка!» «Джерард, манеры!» «Джерард, заглатывай глубже!»               Ха! Ха! Ха!               Он вломился домой с грохотом, когда солнце только начинало подниматься. Он надеялся проскользнуть тихо. Истерика его истощила. Всё, что он выпил, выветрилось. И ему было стыдно за свой смех и крики. Он будто чуял, что что-то будет. Что-то жуткое.               — Джерард!               Казалось, сердце стучало у него в глотке. Ладони сжались в кулаки. Снова боль! Снова насилие!               — Где ты был?              — Гулял?               — Что за херня в твоей комнате? Почему там столько бутылок? Почему там висит петля?!               — А вы будто не догадываетесь, папочка, — смех неожиданно накрыл парня новой волной.               — Ты что, сволочь, охренел в край? — Дональд замахнулся для удара.               Взгляд Джерарда упал на металлическую статуэтку богини победы.               ***               Когда тело отца скатилось вниз по лестнице, Джерард понял, что перешагнул какую-то черту. Его руки задрожали, но он лишь крепче сжал в руках орудие. Даже убивая, он сохранил свою грациозность.               На грохот выбежал отчим, горничная и гувернантка. На полу лежал хозяин, а над ним наносил удары его собственный сын. Кровь летела на стены, пачкая дорогие узорчатые обои.               — Джерард! — прогремел голос напуганного Хэнка. — Что ты наделал? Остановись!               — А ну стоять! — закричал Джерард. — Я вас всех сдам копам, слышали? Вы, сволочи, все знали, что он со мной делал. А вы, Хэнк, ещё и помогали. Почему вы молчали, миссис Питч, Жанна, все вы. Почему? Почему вы… молчали?! — и Джерард разразился рыданиями, больше напоминавшими вой.               Хэнк и женщины, переглянувшись, стали мелкими шагами приближаться, но он закричал:               — Стоять! Я сказал, чтобы вы остановились! Я сейчас ещё кого-то прикончу! Вы должны скрыть ВСЕ улики. Это был не я, а грабители. Слышали, Хэнк? СЛЫШАЛИ? Всё по заветам отца, больше взяток. Всем взятки! — вместо точки в разговоре он плюнул.               Он бросил статуэтку на тело и пошёл к себе.               Черта.               Вот он, за ней, и впереди одна сплошная неизвестность.               Прошлое будто бы на глазах рассыпалось. То, что он пережил, казалось страшной сказкой. Но колдунья мертва, и прекрасный принц наконец свободен.