Клоун накрахмаленный

      Это не его личная вилла, тут нет бассейна и прислуги, но в этом месте всегда было что-то, что притягивало Тома. Джонс работал с разными людьми, читал их, как открытые книги. Под его опекой в стенах больницы жили люди, утопившие своих детей, люди, насиловавшие школьников, маньяки, шизофреники и неудавшиеся самоубийцы. Он знал их всех поимённо. И все они знали его.               Однажды холодным мартовским вечером к ним из отделения реанимации перевели парня. Весь бледный, с синюшными губами; от количества введённых ему перед перевозкой транквилизаторов тот едва мог разлепить глаза. Том наблюдал за ним из окна собственного кабинета. Медсестра внесла и положила на стол карточку с историей болезни нового пациента.               Джерард Артур Уэй, 24 года. Поступил в стационар с диагнозом «Отравление седативными препаратами».               Парень пытался покончить с собой после похорон жены. Том полистал историю и ещё раз выглянул в окно. Но новоприбывшего там уже не было.               Джерард стал чуть ли не самым тихим и приятным пациентом. И Джонс долго не мог понять, что же не так с этим самоубийцей.               Пациент много улыбался другим, здоровался и отвешивал лёгкий поклон головой чуть ли не каждому, кого видел. В столовой он ел так аккуратно, словно находился не в больнице, а на приёме у английской королевы.               Сама больница будто сошла с ума (этот каламбур очень смешил Тома). Пациенты, санитары и врачи обращали внимание на джентльмена из палаты номер 310.               Решётки на окнах, два соседа и полное отсутствие острых предметов — всё, чтобы попытка суицида не повторилась.               Аристократ — так его прозвали. Он, в отличие от остальных пациентов, не выходил в общую комнату смотреть телевизор. Умостившись в углу постели, Джерард водил пастельным мелком (графитные карандаши не разрешались) по бумаге. Он очень много рисовал, и всё его рисунки приносили Джонсу на анализ.               Он пролежал в больнице две недели. И ему была пора выписываться. Но доктор настаивал на том, что надо подождать. Такие привычки — нечто большее, нежели просто воспитание. Том был умным человеком, он хотел во всём разобраться.               Что он знал об Уэе? С самого начала. Кто он вообще такой?               Чертовски мало. Когда Джерард был подростком, их дом ограбили, а отца убили.               — У-би-ли, — пробубнил себе под нос доктор.               Потом Уэй учился в Академии Художеств, в Нью-Йорке. Том смекнул.               Он снял с вешалки пальто, сбросил на стул халат и направился туда.               ***               — Что вы можете сказать о Джерарде Уэе?               — Ну, художник так себе. Но он старался. Хороший мальчик. Очень хороший. За ним весь институт бегал, а тот шашни ни с кем не крутил.               — Воспитанный, значит?               — Да. Такие годы дурные были. Два преподавателя погибло, ученики тоже… А он как солнышко. Ну очень хороший. А зачем вам это?               — Распространённая практика среди отдела кадров, собирать информацию о будущих сотрудниках.               Вежливо кивнув, Том направился дальше.                       ***               — Что вы можете рассказать о смертях в вашей академии за последние 5 лет?               — Плохо всё. Один преподаватель повесился прямо в аудитории. Миссис Дженс попала в аварию — отказали тормоза. Ученики? Кто сам себя убил, кто в несчастном случае… Одного вообще застрелили! А вам зачем такая информация?               — Я журналист, пишу статью о молодых художниках.               ***               Джонс сопоставил факты. Он вертел в руках рисунок Джерарда и понимал — всё дело в его поведении.               Джерард обедал в столовой, когда Том подсел к нему. На пластиковой тарелке парня паровала горячая куриная грудка. Пациент не мог нормально есть без ножа. Он приходил в раздражение.               — Я принял решение продлить твою госпитализацию, — сказал Том. — Мы не можем держать тебя тут силой. Но я настаиваю. Что ты на это скажешь?               — Раз надо — лечите, но я не вижу особого смысла, — Джерард разозлился и отодвинул от себя тарелку.               — Но ведь грудку можно есть и без ножа, — осторожно заметил Том.               — Руками?! — Джерард возмутился. Он уже было встал из-за стола, но Том остановил его.               — Сядь, — сказал Джонс. — Я схожу на кухню и попрошу порезать. Ты и так худющий.               Он вернулся через минуту.               — У тебя есть детская травма, о которой вы не говорили на терапии, — сказал он, ставя тарелку на стол, — так ведь, Джерард?               — Я понятия не имею, о чём вы, — ответил Уэй.               — Под таким количеством лекарств пациенты своё имя забывают, а ты помнишь, что вилку, в отличие от ложки, держат в левой руке. Да и ещё практически голодаете, потому что есть руками — неприлично. И при этом, уважаемый, в вашей палате сущий свинарник.               — Просто я хорошо воспитан, — улыбнулся парень, кладя кусок мяса в рот. — Спасибо за заботу.               Том подался вперёд и резко выпалил вопрос:               — Как тебя воспитывали, Уэй?               — Ну, — Джерард на мгновение оторвался от еды, — воспитывали строго… Но зато у меня выработана дисциплина.               — Ясно, — отрезал Том и выскочил из столовой. Он был слишком перевозбуждён. Загадка этого пациента не давала ему нормально дышать.               Том видел, что в голове у этого парня была какая-то большая поломка. Авария. Он странный. Он убийца. Джонс был уверен в том, что именно Джерард был причиной смерти своей жены и, возможно, людей в академии.               Он распорядился переселить Уэя в 401 палату, палату без решёток.               — Вы хотите подселить его к Дугласу? Доктор, но он же….               — Это часть терапии, — заверил Том медсестру. — И к тому же, давай будем честны, мы все в этой больнице ненавидим этого старого психа. Да и что он с такими дозами снотворного сделает вашему любимчику?               «Странные рисунки, всеобщая любовь, манеры, жёсткое воспитание, предположительно травма детства и… Джерард убивал всех, кто…»               ***               На следующий день, когда Том пришёл на работу утром, санитары метались из кабинета в кабинет. Мимо проехала карета скорой помощи. Ночью, когда все спали, Айзек Дуглас вышел в окно. Четвёртый этаж — не слишком высоко, но он сделал это так тихо, что его никто не обнаружил и не оказал помощь.               Узнав о трагедии, Джонс захлопал в ладоши. Он позвал к себе медсестру и отдал распоряжение переселить Уэя обратно, в комнату с решётками на окнах. Но прежде привести его к нему.               — Ничего не хочешь мне сказать? — Том победно улыбался, когда Джерард вошёл в кабинет. — Айзек был маньяком. Серийник, — лицо Джонса буквально расплывалось в довольной улыбке. — Он приставал даже к нашим санитарам. На его счету двадцать четыре тела, приговорён на пожизненное содержание у нас. Ты, Джерард, оказывается, тоже серийник?               — Вы специально меня к нему подселили, — голос Уэя дрожал. Он сел на стул напротив доктора.               — Да. Но не волнуйся. Я бы лично его убил, — ответил Том. — И-и-и… Что же он с тобой сделал?               — Поцеловал меня, — Джерард опустил глаза.               — Всего лишь? — Том откинулся на стуле и удивлённо приподнял бровь.               — Я не понимаю, чего вы улыбаетесь, доктор! — Джерард стукнул кулаком по столу. — Это страшно! — и ещё раз. — Я монстр! Я моральный урод!               — Что ты сделал, когда это произошло? — тон Тома стал спокойным, но не менее заинтересованным.               — Я оттолкнул его… — начал Уэй. — Потом убежал… Дождался, пока вечером ему вколют лекарства…              — И выбросил его из окна?               — Да. Он проснулся, когда я его поднимал. Но я повернул его так… Ну, в общем, словно он сам себя убил.               — А потом что? — не унимался доктор.               — А что потом? — Джерард поднял на него глаза, в которых заблестели слёзы. — Я сплюнул на пол от всей этой мерзости и лёг спать.               Тома буквально распирало. Это была его личная детективная победа.               — Это ужасно, Джерард. Но я хочу тебя спросить ещё кое о чём… Жену тоже ты убил?               — Я… Она со мной. В общем, первая брачная ночь… — Джерард начал отвечать, но подступившие слёзы не давали ему нормально разговаривать.               — И когда ты так с ума сошёл?               — Вы ведь сдадите меня полиции, — лицо парня искривилось в гримасе ужаса.               — Не сдам, — заверил его Том, положив свою руку на руку Уэя. — Я хочу вылечить тебя, Аристократ.               — Когда убил отца… Я сошёл с ума, когда до смерти забил своего папу. Статуэткой. А потом, пока служанки инсценировали это всё под ограбление, я забежал в его кабинет, схватил пушку, завязал лицо платком и сбегал застрелил охранника одного бара. Он накануне сделал мне минет…               Том почесал макушку. Он подумал о том, что это чуть ли не самый интересный случай за всю его практику.               — Расскажи мне с самого начала, Аристократ, как ты рос? — сказав это, Джонс расслабленно распластался в кресле и закурил.               — Я плохо помню, правда. Сначала… Моя мама умерла. Она покончила с собой. У меня есть где-то одна фотография — и всё. Папа никогда о ней не говорил, а я боялся спрашивать… Мне… Мне всегда казалось, что это он её довёл…               Джерард замолчал. Он опустил голову на руки и закрыл глаза. Ему было тяжело.               Том незаметно от парня включил диктофон на запись. Так было нужно для терапии, чтобы потом переслушивать и анализировать.               — Кто тебя воспитывал?               — Была няня, учителя с раннего детства приходили на дом. Отец растил меня как маленького принца. Пиджачки, брючки, длинные волосы. Я, когда уехал, сразу их состриг и высветлил. Чтоб забыть всё это. Хотел носить спортивки всякие, футболки, но не мог. Привычки, они сильнее, чем я…               — Ты недоговариваешь. Что с тобой было, если ты ошибался, либо ел некультурно, называл кого-то не на «Вы»?               Вопрос заставил Джерарда съёжиться. Череда ярких картинок из прошлого пронеслись перед его глазами. И он чуть не закричал:              — Боль! Он избивал меня. Он не мог себя контролировать! Его бизнес, эта выставка перепродажа и картин — он был помешан на красоте и культуре, а ещё рисовал всякую ересь в своей мастерской! Я не был человеком, я был живым арт-объектом. Чтоб похвастать, какой у него прекрасный сын. А если я нарушал какое-то из его правил, он бил меня до такой степени, что я… Боже, не надо, мистер Джонс, это плохая идея… — каждая крохотная мышца на лице парня подрагивала.               — Все мы родом из детства. И если ты мне всё расскажешь, я смогу тебя вылечить. Я всего лишь психиатр. Доктор. Не считай меня за человека. Моя единственная задача — вправить тебе психику. Скажи мне, пожалуйста, — Том говорил мягко и вкрадчиво, — к тебе применялось сексуальное насилие?               — Д-да, — парень плакал. — Мне было пять лет, когда он поставил меня на колени и заставил ему… Мне так стыдно за это! Я всегда чувствовал себя не человеком, а просто сексуально привлекательной игрушкой. Его поцелуи были такими частыми, что я просто не успевал отойти.               — Никто этого не замечал?               — Никто словно не хотел замечать. Он женился. На женщине. Она была очень хорошей, правда. И из-за её появления отец стал реже меня трогать. Я просто следовал правилам, учился и иногда его удовлетворял. Реже, чем раньше. Женщину звали Донна. Она потом родила от отца ребёнка, Майки. И я снова был рад, я перестал быть одинок. Я мог увязаться за Донной, быть с ней. Это мелкое чудо визжало, а я помогал Донне с ним возиться. Она стала моей… Мамой? Это было так странно, — воспоминания заставляли Джерарда улыбаться, — но она просто гладила меня по голове. А он её избивал!               — Семья влияла на тебя положительно, давала тебе любовь без расплаты. Тебе надо снова вернуть то состояние, понимаешь? — Джерард закивал. — Где сейчас твой брат и Донна?               — Майки рос, а отец опять взялся за своё. Он начал воспитывать и его. А он же совсем малыш был, года четыре. Он сделал что-то не так, а отец его ударил. И с такой силой, что сломал ему правую руку. Донна чуть ли с ума не сошла. Она терпела побои, но такого обращения с сыном… Потом суд. Потом развод. Это была такая катавасия. Я думал, он её удушит. Донна хотела забрать и меня, но отец молоде-ец, отец умел давать взятки. Перед тем, как уехать навсегда, мама Донна всучила мне бумажку с адресом своей матери, в Бельвиле, — и чтобы проверить, что он не забыл, парень пробормотал, будто считалочку: — Джерси, 52 дом по Милл-стрит, — на мгновение на его заплаканном лице мелькнула довольная улыбка. — Бумажку я выбросил, а адрес выучил.               — Умный…               — Я знал, что, если бумажка будет найдена, отец меня просто закопает.               — Насилие продолжилось?               — С новой силой. Моё тело отзывалось на это всё. Я ненавидел не отца, а себя. У меня были попытки отношений. Неудачные. Хм, у меня… Скорее, у них. Они пытались со мной что-то завести. Парни, девушки… Они хотели, а я не мог!               — Тш-ш, Джерард. Не плачь. Сейчас я принесу тебе воды. Коньяк будешь?               — Буду, — Уэй рыдал, раскачиваясь на стуле.               — Что заставило тебя убить отца?               — Я не располагал вариантами. Либо убить себя, либо убить его. Года за два до смерти он стал жить с Хэнком, нашим шерифом. И это были такие жуткие сцены тройного секса! Или отец просто смотрел на то, как я и Хэнк друг с другом… А Хэнку было просто всё равно, он жил на папины деньги, а больше ему не надо, кажется! Так я дошёл до ручки… Я хотел просто… отключаться от мира чаще, чем во время сна. Я подсел на наркотики. На отцовский день рождения я подслушал разговор с каким-то мужчиной, тот предлагал забрать меня на учёбу.               — А отец?               — Стал бы он меня отпускать… Нет, конечно. Зато он устроил оргию!              Джерард залпом выпил пузатый бокал коньяка. Том смотрел на него с безэмоциональным лицом. Он только кивал головой и слушал рассказ парня. Внутри доктора ужас сменялся состраданием. Он знал, что психиатрам нельзя так проникаться историями людей. Но прямо сейчас на стуле перед ним сидел серийный убийца и плакал так громко, что хотелось убиться самому.               — А ночью я всё-таки решился повеситься — не смог. Я оказался неженкой. Слабак я был. А потом снова отцовские ласки. Я не выдержал! Когда он обнаружил мою петлю, начал орать. А я действительно сошёл с ума. Я понял, что терпение оборвалось ещё когда подумал о верёвке. Нечего терять. Это было такое состояние… Бешенство. Я убил его. Я даже не помню, как это произошло. Он просто начал на меня наступать. И всё отключилось. Я хватаю Викторию, огромную такую, железную, и колочу его. Прихожу в сознание — везде кровь, он спущен с лестницы и уже мёртв.               — Как ты избежал наказания?               — Мы с Хэнком заключили договор. Когда вскрыли завещание, всё причиталось мне. Я отписал половину ему. И мы сошлись, что он ежемесячно будет отсылать мне на карту половину дохода от галереи за взаимное молчание. Он не говорит, что я убил папу, а я молчу о том, что он приложил руку к насилию, — Джерард опять горько улыбнулся.               — И потом ты сбежал в Нью-Йорк.               — Да. Мужчина, который предлагал меня забрать… На похоронах он предложил мне учиться в Академии. Он преподавал там. И знаете что? Он тоже оказался извращенцем. Требовал секс в благодарность.               — И ты его убил?               — Мы с ним пили. Он так хорошо перебрал, что я решил повесить его на собственном галстуке. Я многих убил, — в ответ на это признание Том кивнул. — Мне хотелось близости. Духовной. Я заводил отношения, дело доходило до секса, даже просто до поцелуев. А потом я их убивал. Линдси. Я влюбил её в себя, мистер Джонс.               — Вы познакомились в школе при церкви? Так ты говорил на групповых занятиях. Хотя, я понял… Женщина из фан-клуба Иисуса. Хорошего секса от неё не дождёшься.               — Я искал того, кто не будет хотеть меня. Я подумал, что различные религиозные организации — хорошая штука. Им ведь нельзя до брака… И я зашёл в одну такую христианскую школу. Спросил, не нужны ли им учителя рисования. Знаете, хотел влиться в среду нравственных людей… — Джерард мечтательно приподнял голову, вспоминая покойную жену. — Она преподавала там английский. И мы дружили! И со мной случилось это! Я полюбил её. И она меня. Первая любовь для нас обоих, доктор. Она была такой захватывающей. Я готов был содрать с себя кожу и преподнести её в подарок. Её родители меня обожали. И я просто свихнулся, я купил кольцо и подарил ей. Всё было так…. Волшебно, доктор! Словно кто-то сейчас набросил на воспоминания розовую вуаль. Доктор! Доктор, я просто идиот. Лучше я бы убился до этого. Была такая красивая свадьба… Я чувствовал, что хочу провести ночь с ней. Господи… Мистер Джонс, — Джерард вытер лицо рукавом пижамы. — Каждый раз. Каждый чёртов раз, когда я ощущаю эту половую мерзость, я сплёвываю. Мне кажется, что вся грязь из тела и мыслей переходит в слюну. И она становится настолько горькой, что я не могу держать это в себе. Никак. Там же. В постели. Я выскочил и сплюнул.               Том встал с кресла и стал расхаживать по кабинету, обдумывая услышанное. Джерард выглядел ужасно. Его глаза будто потемнели, и оттуда на него смотрела бездна сумасшествия и отчаяния.               — Я арендовал машину на другом конце города, — продолжал пациент, — дал денег, чтоб я нигде не числился там, и ровно в тот момент, когда Лин шла с работы, я наехал на тротуар. И её нет. И я вместе с ней умер. У меня больше не было смысла жить… Я чёртов псих.               — Псих, — согласился Джонс. — Ты наглотался лекарств, когда в доме были люди. То есть ты хотел, чтоб тебя спасли, — он улыбнулся.               — Я просто хочу прекратить это, — пациент стиснул зубы и откинулся на спинку стула.               Джонс посмотрел на него внимательно. «Какой бедный парень», — подумал он.               — Тебе нужно избавиться от прошлых привычек. Давай начнём с того, что ты будешь звать меня на «ты».               ***               — Том, я… Спасибо тебе. Я не знаю даже, как это передать. Такое ощущение, что я нашёл себя.               — Ты себя никогда не терял. Просто тебя сломали, Джи.               Лето подходило к концу. Они сидели в квартире у Тома. Большие и просторные апартаменты хорошо зарабатывающего доктора. Вечер. За окном шумят машины. Нью-Йорк никогда не спит. И они не спали. Джерард был просто счастлив. Как свободный человек, он мог идти, куда вздумается. Его страхи собраны в крохотный ящик где-то внутри головы.               — Кста-а-ти, — Том очень быстро пьянел, — у меня один вопрос. Почему ты такой аккуратненький, но всегда оставляешь за собой срач?               Джерард тоже был пьян. Он радовался, отмечая первую личную победу с таким настоящим и понимающим другом.               — Когда я жил с отцом, там, в Рочестере, у нас были домработницы, просто привычка. Неважно, как выглядела моя комната. Важно, как выглядел я.               — Избавимся, — засмеялся Том. — Выпьем за это?              Он долил вина, и они подняли бокалы.               — За твоё выздоровление!               Да, парню ещё предстояло многое, он должен был продолжать вести дневник и отдавать его вместе с рисунками на анализ Тому. Его ожидали ещё месяцы терапии, занятий. И он боялся. Но это был его первый день после больницы, и Том помог ему провести его здорово. Кино, кафе, аттракционы — Джерарду словно вернули то детство, которого у него не было. Чистый лист. Теперь он рос заново. На его руках не было крови убитых им людей. На его сердце не было шрамов насилия.               Он задремал. Ему не снилось ничего. В голове витали только приятные абстрактные мысли. Том говорил, что ему нужна настоящая семья, поддержка. И Джерард собирался найти Донну и Майки, жить с ними, помогать им деньгами, что присылал Хэнк, зарабатывать самому, устроиться куда-нибудь. А потом строить карьеру. Жить!               Том смотрел на спящего блондина: его маленькие губы растягивались в улыбке, ему снилось что-то хорошее. И доктор тоже улыбнулся. Он не хотел этого признавать, но был влюблён в Уэя. Он не просто привязался. Это было такое крепкое чувство. Раскрывая его, разгадывая душу парня, как кубик Рубика, он просто помешался на своём пациенте.               Том признавал, что влюблён. И надеялся, что парень когда-нибудь ответит ему взаимностью. Алкоголь делал его смелее. Он подался вперёд, наклонился над Уэем и накрыл его губы своими.               Джерард спал чутко. Его глаза распахнулись, и они с доктором встретились взглядами. Парень оттолкнул Тома.               — За что? — прошептал он.               Пьяный Джонс молчал. Он едва мог сообразить, что произошло.               Джерард встал. Посмотрел на Тома свысока и ушёл.               Уэй исчез. Родители Линдси и друзья не знали, где он. Нью-Йорк такой огромный, но Джерарда в нём больше не было.