Ненавижу, Козлов!

— А вас, Константин, я попрошу остаться, — изобразил Смирнов артиста Броневого в роли Мюллера, но на лице и во взгляде не было ни тени веселья. Мы все уже были на выходе, но сакраментальная фраза из известного сериала заставила остановиться и в недоуменном молчании уставиться на шефа. Смешливая Марина прыснула, но тут же подавила смешок под сумрачным взглядом и первая выскользнула за дверь. Я отсеялся от толпы и подошёл к столу с немым вопросом на лице. Шеф выжидательно посмотрел на прочих замешкавшихся, те встрепенулись и быстренько удалились, прикрыв дверь. — Присаживайся. Я отодвинул стул и сел, уставившись на шефа в ожидании, чего ему понадобилось. Шеф глубоко вздохнул, выдохнул и медленно поводил головой из стороны в сторону, при этом у него в области шеи что-то хрустнуло. — Шея затекла от перенапряжения, — пояснил он, слегка морщась. — Ну что, Константин, есть предположения, кто тебе пытался подгадить? — Не знаю. Никаких, — ответил хмуро. — Не хочу никого обижать подозрением. — Эх! Добрый ты очень! Беззубый! В наше время нельзя таким быть, загрызут и костей не выплюнут. Лариса Петровна больше не достаёт? — Да нет вроде. Всё нормально. А вы выяснили… ну… кто это сделал? — Выяснил. Но сначала сам хочу поговорить. Понять — что за этим стоит, кто его надоумил пойти на такое. Сомневаюсь, что она сама до этого додумалась, что-то здесь не так. Поэтому решил пока службу не подключать, сначала сам хочу разобраться. Ты вот что… сейчас подготовь свои настоящие проекты. Нужно их сегодня же Максиму передать. Мы и так просрочили, вполне могут нам проценты по пене выставить за нарушение сроков. Давай, иди готовь и неси сразу же мне на подпись. Сколько времени тебе нужно? — Да нисколько, они у меня готовы, в архиве — все три. Только распечатать. — Вот и замечательно. Распечатывай и неси. Я тогда звоню Максу. Давай! Ещё в коридоре услышал доносившийся из нашего кабинета шум. Я в три прыжка пересёк расстояние и потянул за ручку двери, но открыть не успел. Дверь резко распахнулась, едва не ударив меня по лбу: я сумел вовремя отскочить к стене. Мимо пролетела взлохмаченная Динара с красным пятном во всю щёку и, зло скользнув по мне взглядом, торопливо направилась в сторону кабинета шефа. Следом вышла Крыса, не менее всклоченная, чем Динара, с выбившейся из ворота сарафана блузкой. Она постояла в дверях, ненавидяще глядя вслед удаляющейся быстрой походкой девушке, а затем бросила в мою сторону: — Заходи, чего стоишь? — и посторонилась, давая мне пройти. На полу у стола Динары лежал сломанный лоток с вывалившимися из него бумагами и пластиковыми папками, тут же — керамическая подставка с отколотым боком и разлетевшиеся по сторонам ручки, карандаши и прочие канцелярскими мелочи. У окна Раечка Ванна с Мариной стояли с застывшими возбуждёнными лицами. Я замер у двери с открытым ртом, не понимая, что всё это означает. Следом за мной зашла Крыса Петровна и начала собирать всё с пола. Девы бросились ей помогать. Я тоже поднял несколько листов, лежащих ближе ко мне. Наконец все вещи были подняты, обломки и прочий мусор выброшены, и мы расселись по местам. Все подавленно молчали. Я тоже. «Они что тут, подрались, что ли, — Динара с Крысой? Выходит, это Динара? Поверить не могу… И чего плохого я ей сделал?» Ко мне наклонилась Раечка Ванна и стала вполголоса, почти шёпотом рассказывать, что здесь произошло, пока я был у Смирнова. Как только они вернулись с «летучки», Крыса тут же начала «допрос с пристрастием»: кто из троих подменил документацию? Кого шеф ждёт к себе на ковёр с заявлением об уходе? Все подавленно молчали, только Марина испуганно пискнула: «Я этого не делала, это кто-то другой». Раиса Ванна предложила проверить у всех программы, вдруг найдётся какой-нибудь компромат. И также предложила её проверить первой, так как скрывать ей нечего, она тоже этого не делала. Молчала одна Динара. Все посмотрели на неё, а она посмотрела на всех со словами: «Что уставились? Думаете, это я? — и продолжила с нервным смешком: — Пожалуйста, ищите. У меня тоже всё чисто. Может, это вообще кто-то посторонний залез, а подозрение на нас. Если бы Кирилл Валерьевич знал, кто это сделал, сказал бы сразу, а то только тумана напустил». Крыса не терпящим возражения голосом приказала всем открыть свои программы с документацией за текущий период и начала поиск следов моих проектов. Начала с Динары, поскольку та сидела к ней ближе остальных и больше других вызывала подозрение. Подключив какую-то свою программку, она вытащила все удалённые файлы за этот период. Среди всего прочего были и три моих проекта. Крыса металлическим голосом потребовала у Динары объяснений: зачем она это сделала и о чём думала своими «куриными» мозгами, когда подставляла весь отдел? Та, в свою очередь, начала кричать, что наш отдел давно пора расформировать, причём Крысу выкинуть в первую очередь «с насиженного места», на котором она, как упырь, пьёт кровь коллег, и всех уже «задрала» своим диктатом и затрапезным видом. Крыса в ответ назвала её жалкой безмозглой дурой, которая дальше своего носа ничего не видит и срубила сук, на котором сидит, плюнула в руку, её кормящую, и попала в яму, которую рыла другому. Динара в ответ обозвала её «сукой», «ведьмой» и «ненасытной утробой, которой всё мало», после чего Крыса подскочила к Динаре и закатила ей звонкую пощёчину. Динара тут же вцепилась Крысе в волосы, с силой нагнула и рыча стала возить её головой по столу, сметая с того всё на пол. При этом шипела сквозь зубы: «Змея подколодная, как же я тебя ненавижу, достала всех своей постоянно недовольной рожей и бомжацким видом». Она так и сказала: «Бомжацким!» Видимо, всё предыдущее было не так страшно, как последнее оскорбление, потому что, услышав это слово, Крыса резко извернулась и вырвалась из цепкой Динариной хватки, с силой оттолкнув её от себя. Та влетела в принтер, ещё раз обозвала Крысу «сукой» и выскочила из кабинета. Крыса выбежала следом за ней. Я взглянул на дальний угол. Крыса Петровна в оцепенении сидела глядя перед собой невидящим взглядом. Через всю щёку ярко-красными поперечными бороздами алели две глубокие царапины. С одной, более глубокой, на блузку стекли капельки крови, образовав у воротника небольшое красное пятно. Она автоматически поправила растрепавшиеся волосы и потрогала пальцами раненую щёку. Тут же отдёрнула руку, болезненно втянув — «щ-щщ!» — в себя воздух. Я, не отдавая себе отчёта, что делаю, достал из ящика стола пакетик с салфетками, подошёл к столу Крысы Петровны и протянул ей. Она непонимающе взглянула на протянутую руку с пакетиком, а потом перевела растерянный взгляд на меня: — Что? Я показал пальцами на свою щёку: — Тут у вас… кровь. Приложите. — Спасибо! — буркнула она, вытащила салфетку и промокнула царапины. Поморщилась. Девы тут же засуетились. — Лариса Петровна, вам обработать надо, — подскочила Марина к шкафу, где у нас стояла коробка с аптечкой. А Раечка Ванна пошла за кофе для пострадавшей коллеги. Я отошёл в сторону, а потом и вовсе вернулся на своё место. Нужно было сделать распечатки проектов. Через десять минут всё было готово, и я позвонил шефу узнать, можно занести ему документацию сейчас или позже, когда он поговорит с Динарой. Девушки по-прежнему суетились вокруг Крысы, вполголоса обсуждая произошедшее, а я, получив «добро», с документами направился в кабинет к шефу. Стукнув пару раз, вошёл. Динара стояла у окна и плакала: её плечи вздрагивали, и она то и дело всхлипывала и вытирала лицо скомканным бумажным платочком. Шеф жестом указал мне на стул и молча принялся просматривать принесённое мной. Убедившись, что это именно то что нужно, одобрительно кивнул. — Значит так, Константин… Мы с Динарой Ильдаровной сейчас уезжаем к Максу, и, по всей видимости, я сегодня уже не вернусь. Так что передай всем, чтобы продолжали работу в обычном режиме. Как там Лариса Петровна… в порядке? Я кивнул и покосился на замершую Динару. — Придумали, драку на работе устроили. Ладно, позже поговорим об этом, — и повернулся в сторону Динары: — Хватит рыдать, успокойтесь. Плакать нужно было раньше, когда всё это дело затеяли. А сейчас идите у меня умойтесь, и поедем. Динара как-то боком, не поднимая головы, отошла от окна и мышкой проскользнула в туалетную комнату. — Костя, сходи в канцелярию, пожалуйста, попроси у них там коробку какую-нибудь, хоть вон из-под А4, и помоги Динаре Ильдаровне собрать её вещи: она нас сегодня покидает. И проследи, чтобы больше там без скандалов, — и уже себе под нос добавил вполголоса: — Не хватало ещё весь этаж на уши поднять бабьими разборками. — А её, — спросил я, понизив голос, и кивнув на дверь санузла, — зачем с собой берёте? Или просто до дома подвезти? — Нет, не просто. Вместе к Максиму поедем, дальше эту канитель разгребать. — Так она вам сказала, зачем… ну… документы подменила? Из-за меня? — Потом, потом, как всё выясню до конца, расскажу. Иди, Костя, помоги ей собраться. У меня мало времени, Макс ждёт. У неё там два проекта недосчитанных, доделаешь сам, как со своими закончишь. Ларисе Петровне передай, что может идти домой, если хочет. — Так вы бы сами зашли, вряд ли ей понравится от меня ваши распоряжения выслушивать, — замявшись, возразил я. — Ничего, выслушает. А ты кончай мямлить, как студент-практикант. Если сам зайду, ещё и Ларисе разнос устрою. Придумала! Рукоприкладством заниматься! Завтра будем разговаривать. Иди! Динара сказала, что ей ничего собирать не нужно, пусть всё остаётся, только попросила вынести её сумочку и планшет из ящика стола. А в кабинет она сама заходить отказалась, чему я нисколько не удивился. Она написала на листке пароли от компьютера и рабочей программы и передала мне. Меня подмывало спросить, зачем она хотела меня подставить, за что? Может, была на меня обижена за что-то, а я не знал? Но тут из кабинета вышел шеф и договорить нам не дал. Я вынес всё, что она просила, сопровождаемый любопытно-настороженными взглядами коллег, и вернулся назад, так и не дождавшись от неё ни «извини», ни «всего хорошего». Мне было не по себе. Ведь работали вместе почти год, а распрощались, как посторонние люди. Вообще-то, это было для меня не ново: из детдома я уходил тоже провожаемый равнодушными взглядами, хотя по такому случаю была собрана торжественная линейка в актовом зале. Нам, пяти выпускникам, подарили по комплекту постельного белья и три гвоздички, сказав напутственную речь под непродолжительные жиденькие хлопки воспитанников, тут же разошедшихся по своим делам, как только объявили завершение торжественной части. Все сразу устремили на меня заинтересованно-вопросительные взгляды, как только я вошёл. — Ну что? Что сказал шеф? — спросила за всех Раечка Ванна. — Ничего не сказал. Они уехали, — пожал я плечами, усаживаясь на своё место и устремляя взгляд в монитор. — Куда уехали? Кость, ответь толком, что там было? Динару теперь уволят? — продолжала выпытывать Раечка. — Да я сам ничего не знаю. Сказал, чтобы продолжали работать, а Лариса Петровна может идти домой… если хочет. Сказал, что завтра всё объяснит. — А куда они поехали? — подключилась Марина. — Он её что, домой повёз? — Козлов, что ты там мямлишь? Можешь толком всё рассказать? — раздался требовательный голос Крысы. — Я ничего не знаю. Когда зашёл, Динара плакала, а шеф сказал, что вы, если плохо себя чувствуете, можете уехать. — Это что, она ему ещё и нажаловалась? Вот гадина! Что она ему там наговорила? — возмущённо воскликнула Крыса, продолжая сверлить меня поверх очков пронизывающим взглядом. — Ну… он в курсе, что у вас тут… было, я так понял, — ответил я, не отрываясь от монитора. — Ладно, от него всё равно ничего толком не добьёшься, — сверкнула она очками в мою сторону и продолжила, выключая компьютер: — Я поеду, вдруг кто зайдёт, а у меня вся физиономия пластырями заклеена. Завтра тоже не выйду, из дома Смирнову позвоню, предупрежу. Она ещё что-то вполголоса продолжала бормотать, сбрасывая в сумку со стола какие-то мелочи, но я не прислушивался. Настроение было подавленное, и я был только рад, что от меня все отстали. Крыса ушла, а девчонки тут же опять пристали ко мне с расспросами: что я видел да что я слышал, и что говорил шеф, и что теперь будет Динаре? Продолжать этот идиотский разговор я не собирался, ещё раз сказав, что ничего не знаю, и завтра шеф сам всё расскажет. Девы наконец от меня отвязались, продолжив обсуждать сегодняшние события между собой. Я углубился в расчёты, но сосредоточиться никак не удавалось из-за громких восклицаний, охов и ахов моих разгорячённых разговором коллег. Наконец поняв, что поработать сегодня не удастся, закрыл смету, боясь где-нибудь накосячить, допустив ошибку в расчётах. Пошёл разбираться с Динариной незавершённой работой. В ответ на удивлённые взгляды дев пояснил, что по распоряжению шефа проекты Динары буду досчитывать я. Наконец в кабинете воцарилась долгожданная тишина, хотя и чувствовалось напряжение: девы явно были недовольны таким раскладом, но помалкивали, за что я им был благодарен. Надоело бесконечное «чириканье», да и обсуждать с ними решение шефа тоже не вызывало желания. Ещё от Крысы наслушаюсь по этому поводу, в чём я ни секунды не сомневался. Петька мне ни разу за весь день не позвонил, и я ему тоже. События, произошедшие на работе, напрочь вытеснили все мысли о том, что случилось ночью. Конечно, я временами вспоминал про это, но тут же загонял все эти мысли в дальний угол, как совершенно сейчас ненужное и неуместное. Да и о чём тут было думать? Ну, случилось и случилось. Все живы, никто не умер! Приду вечером домой, а там… там видно будет. Меня очень смущала и тревожила мысль, что он останется ещё на одну ночь. Для себя-то я уже решил, что никакого продолжения не будет. Пусть только сунется! Приду домой и сразу возьму у Ирки что-нибудь постелить на пол. Ни за какие коврижки с ним вместе не лягу. Думать о том, что для Петьки произошедшее между нами было ничего не значащим событием, было жутко неприятно. Такое чувство, что меня просто употребили. Хотя винить его в чём-то было глупо: сам виноват, что не остановил. Ему пофиг: с ним-то такое происходит каждый день, и он на таких вещах не зацикливается. Это его работа, как ни гадко это звучит, и я для него был одним из многих. А он для меня? Да что он для меня? Он для меня — ничего. Именно то, что мы друг другу «никто», и было обидно, и не давало покоя. «Просто постараюсь забыть и буду жить дальше, как жил». Но как я ни старался отвлечься работой и отогнать от себя эти неприятные мысли, время от времени в голове вдруг возникала мгновенной яркой вспышкой то одна, то другая картинка: вот он проводит языком по моему соску, а потом втягивает его в рот, обхватив влажными губами и посасывая; вот его свет­лая ма­куш­ка пос­те­пен­но опус­ка­ется вниз, а я постанываю от ощущений и то плавлюсь от его возбуждающих ласк — меня вы­цело­выва­ют, по­кусы­ва­ют, вы­лизы­ва­ют, то ме­ня про­шибает мо­роз до са­мых кон­чи­ков паль­цев ног. Вот он пытает меня сладкой пыткой, терзая мой член горячим умелым ртом, не давая ни на секунду передышки. Вот он насаживает себя на меня, начинает двигаться, и я умираю от сумасшедших ощущений паники и восторга одновременно… Все эти мгновенно вспыхивающие воспоминания бросали в жар и отдавались мелкими тягучими судорогами внизу живота, в паху становилось тесно от возбуждения, а тело покрывалось влагой. Хорошо, что на меня больше никто не обращал внимания и не видел предательски полыхающего лица. Вечером после работы я зашёл в маркет прикупить кое-что из еды: гостя надо было кормить. В душе я испытывал какой-то психологический подъём. Меня обуревало странное, доселе незнакомое мне чувство: я то и дело ловил себя на мысли, что при воспоминании о том, что дома ждёт Петька, у меня теплело на душе. С другой же стороны, внутри было какое-то беспокойство, хотя я не мог понять его причину. Просто отгонял подальше, прохаживаясь между полками с выложенными продуктами и наполняя ими корзинку. Наконец продукты были куплены, и через десять минут я уже нажимал кнопку лифта. Квартира встретила меня тишиной. Я сразу почувствовал, что Петьки нет. И точно: на табуретке в прихожей лежали запасные ключи, оставленные для него, и клочок бумажки, косо оторванной от тетрадного листка. «Заяц, я ушёл. Срочно вызвали. Спасибо за гостеприимство!» В душе сразу образовалась пустота, усугубляемая оглушающей тишиной, и я понял причину своего беспокойства, вернее, не понял — я её знал, просто не хотел сознаться сам себе в этом: я боялся, что Петька уйдёт. Опустив пакет с продуктами на пол, устало привалился к стене и съехал по ней вниз, свесив руки с колен. Ничего не хотелось… Ещё острее почувствовал своё одиночество. В голове чётко прорисовывалась одна мысль, больно сверля мозг: «Тебя никто не любит! Ты никому не нужен!» В глазах защипало, и по лицу потекли непрошеные слёзы. Я сидел и скулил, как выброшенный под дождь щенок, не понимавший, что он такого сделал, за что его выбросили из тёплого, уютного дома. Обида жгла сердце, хотя обижаться было не на кого: мне никто ничего не обещал.