Ненавижу, Козлов!

На часах половина одиннадцатого, а я ещё в офисе. Глаза чешутся и слипаются от напряжения, а рот разрывается от зевоты. Спина затекла из-за долгого сидения в одном положении, но в душе моральное удовлетворение от проделанной работы. Всё! Расчёт окончен, в архив занесён, распечатан — можно сваливать домой. Петьке звонить не стал: вдруг уже спать завалился, а тут я со своим звонком? Не спеша натянул пуховик, погасил свет и, закрыв кабинет, спустился вниз к охраннику расписаться в журнале: «Пост сдал». За столом дежурного и в вестибюле — никого. Я ещё раз покрутил головой в поисках нужного «субъекта». Увидел его через стекло раздвигающихся входных дверей на крыльце. Курит и с кем-то разговаривает. Сам открыл журнал и поставил отметку: время ухода, фио, подпись. На звук открывшихся створок оба оглянулись. Охранник с интересом посмотрел на меня, а я с удивлением на его собеседника. «Петька? Какого?..» — Привет работникам ударного труда! — с усмешкой провозгласил Соболь. — П-привет! — и к охраннику: — Я там в журнале поставил отметку об уходе. Вот ключ от офиса, — протянул маленький ключик на брелке в виде продолговатой овальной пластинки с выгравированным номером 617. — Оборудование всё отключили? — Отключил и окно закрыл. Всё в порядке. Ладно, мы пошли. Спокойного дежурства! — Давайте. Друг ваш заждался уже. По две кружки чая выпили, пока вы там работали. Я опять с удивлением воззрился на как ни в чём не бывало стоявшего рядом «друга». — Ты чё, давно здесь? А чего не позвонил-то? — А чё звонить, мешаться? Ты же работал. Мы тут вон с Сергеичем пока пообщались, чаи погоняли. Охранник переводил взгляд с одного на другого, но ни о чём не спрашивал. Только кивнул, как бы подтверждая сказанное Петькой. — Ну, пока, Сергеич, — протянул Петька руку приветливо лыбящемуся охраннику, тот её пожал, — хорошего тебе дежурства. Ещё увидимся! — Давайте! Бывайте здоровы! — и к Соболю: — Так ты, если надумаешь, звякни. Моему деверю во как толковые программисты нужны! — он провёл ребром ладони по горлу. — Деньгами не обидит. — Ладно, подумаю. Бывай! Моё удивление росло в геометрической прогрессии к наслаивающемуся увиденному и услышанному. Я тоже кивнул на прощанье, и мы спустились с крыльца, повернув в сторону дома. — Чё за деверь? — Да родственник его по жене, тоже ремонтом электроники занимается. Говорит, в контору ему программист нужен ещё один. Чтобы и приёмщиком был, и на звонки отвечал, ну и… работу других контролировал, когда самого нет, — и хмыкнув, добавил: — Типа секретутки на полный рабочий день. — А почему ты? Он же тебя впервые видел? А родственник вообще ни разу. — Да просто разговорились, вот он и предложил. Воруют у того, говорит. Заказы левые принимают мимо кассы, запчасти, типа. Он не успевает за всем уследить. — А ты, значит, цербером у них будешь? Пойдёшь? В тепле всё-таки, не по морозу бегать. — Восемь часов в дурке сидеть? На звонки отвечать и за мужиками присматривать? Я чё, похож на идиота? Он сам лох, если у него из-под носа тащат. Был бы нормальный — не воровали бы. Может, он им платит мало или зажимает, — не спеша рассуждал Петька, шагая рядом. Идти было пару остановок, а погода вполне располагала к прогулке: безветренно, слегка морозный, чистый воздух, который я вдыхал с большим удовольствием после долгого сидения в душном офисе. Выпавший накануне снежок вкусно похрустывал под подошвами ботинок и красиво искрился в свете придорожных фонарей. Мы уже порядком отошли от конторы, и после короткого разговора про охранника и его деверя-лоха, которому требуется «секретутка» и «цербер» в одном флаконе, не произнесли больше ни слова. По правде сказать, меня до такой степени внутри «топило» от щенячьего восторга, что я боялся — если открою рот, этот восторг выплеснется каким-нибудь дурацким взвизгом, а я, наоборот, изо всех сил старался напустить на себя важный вид, даже слегка недовольный Петькиным странным поступком. «И чего дома не сиделось? Я что, девушка, что меня нужно приходить встречать? Или… жена? Бля! Бля! Чё щас подумал, сам понял, дубина? Какая жена, блин? Ну ты прид-дуу-рок!» Я всё-таки не сдержался и прыснул в намотанный на шею шарф. Петька вдруг остановился, резко, почти грубо оттащил меня с дорожки в сторону и припечатал к замёрзшему стволу дерева. Я не успел даже ойкнуть, как почувствовал его холодные губы на своих и жаркий язык, нагло ворвавшийся в рот. В голове вмиг заплясали зайчики с белочками, закружив хороводом и взрывая петарды в мозг, сразу превратившийся в один огромный бушующий пожар. Пожар тут же ринулся огненной лавой вниз, вздыбив все волоски на теле и ещё один орган, не в меру отзывчивый на подобные внезапные выпады беспардонного пушистого зверька, именуемого соболем. Я забыл про усталость, про сонливость, про то, что ещё не так поздно, и по этой же дорожке может кто-нибудь пройти мимо двух целующихся извращенцев. Мы вгрызались друг в друга так, как будто не виделись вечность, и вот наконец встретились. Слышался только хруст снега под ногами, шуршание наших пуховиков, прерывистое сопение, мычание и постанывание то одного, то другого придурка. Наконец я с силой оторвал Петьку и коротко, со всхлипами вздохнул несколько раз. Петька, не выпуская меня из кольца рук, тоже прерывисто дышал каким-то хрипловатым бульканьем. — И-идём. Неудобно, — наконец выдавил я из себя и пошевелился, высвобождаясь из Петькиных объятий. Петька кивнул, отодвинулся и, взяв меня за рукав повыше локтя, шагнул в сторону тротуара. Он опять молча шёл рядом по припорошенной сверкающим снегом пешеходной дорожке, как будто ничего не произошло. Изредка навстречу попадались спешащие домой люди, проезжали маршрутки и авто разных цветов и марок. Пройдя ещё немного по главной улице, мы свернули в пустынный проулок. Осталось пройти ещё два жилых квартала, и мы дома. Опять пошёл снег. Мелкие искрящиеся снежинки закружились в медленном танце, создавая особую атмосферу праздника. И этот сверкающий мягкий снежок в жёлтом свете фонарей, и то, что рядом шагал мой Петька, и то, что он беспокоился обо мне и пришёл встретить, и этот сумасшедший поцелуй… Я никак не мог успокоиться. Меня настолько переполнял какой-то безумный сумбур в голове, так было хорошо и радостно на душе, так хотелось опять остановиться и прижать к себе идущее рядом, ставшее родным тело, что никаких слов просто не находилось. Всё моё естество затопила щемящая до слёз нежность к молчаливо шагающему и шумно дышащему зверёнышу. Глаза щипало от непрошеной влаги, которую я потихоньку смаргивал, стараясь не шмыгать носом. Разве такое можно выразить словами? Разве кто-то, у кого всегда была семья, были рядом родные, любящие люди, мог понять сейчас, что творилось в моей башке? Я вдруг совершенно ясно и чётко осознал, что больше не один. Это чувство… Разве есть такие слова, чтобы передать то, что я сейчас чувствовал? Вдруг Петька остановился. — Пошли в «ночной» зайдём, я хлеб забыл купить, — и внимательно, приблизив лицо, посмотрел на меня. — Эй? Ты чего носом шмыгаешь? А это что? Он вытащил руку из перчатки, провёл тёплыми костяшками пальцев по моей щеке. — Зайчонок, ты чего? Обиделся? Рассердился, что я тебя залапал на улице? Я молча шмыгнул и потёр перчаткой мокрый нос. — Ээ… эээ! Куда лицо перчатками? Кожа воспалится! Петька достал из кармана пакетик с салфетками, вытащил одну и осторожно начал протирать мне щёки и глаза, а потом защемил нос: — Сморкай давай! Я дёрнулся и вырвался из цепкой собольей лапки, держащей меня за плечо. — Кончай! Я что, маленький, что ли? Дай сюда, я сам! — пробурчал недовольно-смущённым сипом. — Ну, сам — так сам. Носом шмыгаешь, тюня-матюня. Заболей у меня ещё! Он подождал, пока я высморкаюсь, и мотнул головой в сторону круглосуточного маркета в десятке метров от нас, ярко светившегося стеклянными витринами и неоновой вывеской «24 часа» в окружении высоких тёмных деревьев, как волшебный сказочный теремок в заколдованном лесу. — Пошли за хлебом. Мож, ещё чего купим… на сладкое. — А на ужин у нас что-нибудь есть? Может, пельменей купить? — И пельменей купим. А ужин я уже приготовил, — загадочно произнёс Соболь, — а что — не скажу. Сюрпра-аайз! Мы уже открывали двери магазина, и я не стал ничего отвечать, только с сомнением глянул на Петьку. Кулинар он был так себе! А сюрпризов я всегда побаивался. Лучше всё знать наверняка и желательно заранее. Мы уже затарились пакетом пельменей, длинным багетом в прозрачной плёнке, апельсинами, запакованными в сетку, ещё каким-то «венским» пирогом в пластиковом контейнере, который Петька выбрал среди множества прочих бисквитных вкусняшек, и подошли к кассе. Возле сонной кассирши в синей униформе с бейджиком «Галина» на прилавке стояли два противня с пирожками. — Ой, пирожки! — взвизгнул Петька. — Давай купим на завтрак. Смотри, с мясом и с яблоками. — Давай, но только с яблоками. С мясом я тебе сам как-нибудь настряпаю. — А с каким мясом у вас пирожки? — обратился Петька к женщине. Та дёрнула плечиком, что, видимо, должно было означать: «Не знаю», — но с явным неудовольствием ответила: — С каким-каким? Смешанный фарш. Свинина с говядиной. — И чё? Вкусные? Вы сами пробовали? — не отставал Петька, не обращая внимания на не расположенную к диалогу кассиршу. — Я что, всё, что везут, должна пробовать? Людям нравится, покупают. Каждый день выпечку привозят. Петька в раздумьях поглядывал то на пироги, то на кассиршу, отводившую в сторону глаза, то на меня. Я же хотел домой, поэтому взял с противня один пирог и надломил посередине. — Эй, вы что делаете?! — сразу проснулась кассирша. — Заплатите, а потом ломайте. Вам что здесь — рынок, что ли? — Не беспокойтесь, барышня, сейчас заплатим, — успокоил её Петька. Я посмотрел на разлом, из которого виднелся бледный слой начинки непонятного перекрученного продукта. Понюхал. Запаха не было вообще, не считая сдобного аромата теста. Петька терпеливо ждал моего резюме. — Петь, это не мясо. Он с недоумением взглянул на разломленный пирог, потом на меня: — А что это? — Я не знаю, но не мясо. Мясом не пахнет. — Так, молодые люди, решайте скорее! — вмешалась возмущённая нашим беспринципным поведением продавщица, тем более, что возле остановились ещё два покупателя — мужчина с женщиной средних лет. — Ну, может, оно какое-нибудь вываренное, поэтому мало пахнет? На ценнике же написано: «Пирог с мясом». Стоит тридцать шесть рублей. Значит, точно — с мясом, — не обращая внимания на возглас кассирши, возразил Соболь. — Мне кажется — нормальный пирог. Давай возьмём несколько, смотри какие они свеженькие, румяненькие. Я с сомнением понюхал ещё раз бледное зернистое волокно с кусочками лука. — Ты это, закрой глаза и включи воображение. Представь, что перед тобой тарелка с мясом, — хохотнул Петька и сделал знак рукой кассирше — «Помолчи!», открывшей было опять рот выдать что-нибудь, типа: «Что вы здесь балаган устроили, людей задерживаете. Или берите, или оставьте в покое наши вкуснейшие пироги. Съедим без вас!» Я не удержался и прыснул, до того смехотворной была вся эта канитель с пирогами «с мясом» и Петькина по-детски забавная мордуленция. Послушно закрыл глаза и постоял так с полминуты, едва сдерживая смех. — Ну что? Увидел? Я открыл глаза. — Увидел? — нетерпеливо настаивал Петька. — Увидел. — Что? — Инфекционную больницу. И тебя на больничной койке. Петька смотрел на меня без улыбки остановившимся взглядом, и мне вдруг показалось, что он сейчас думает совсем не о пирогах. Я сморгнул и отвернулся. Сзади сдержанно засмеялись. Кассирша тоже не выдержала и прыснула, но тут же стёрла смешок и сделала строгое лицо. — Рассчитываться будем? Домой мы добрались уже в двенадцатом часу ночи. Петька сразу потащил на кухню пакет с продуктами и крикнул оттуда, чтобы я мыл руки и шёл следом. Но я сначала не без удовольствия снял с себя офисный dress code, надев домашние мягкие шорты и футболку-безрукавку, а потом уже потащился в ванную мыть руки. Хотя хотелось залезть в ванну целиком и долго там отмокать, а может, и уснуть. Потому что спать хотелось не меньше, чем мыться. И есть тоже хотелось жутко. Едва вышел из ванной, как в нос ударили умопомрачительные запахи, распространяющиеся из кухни. На столе, на нашем коронном плоско-овальном блюде красовался запечённый целиком огроменный гусь, блистая золотисто-оранжевой поджаристой корочкой и обложенный с боков кусочками огурцов, помидоров, зелени и печёной целиком картошкой. Я остановился, опершись на косяк двери, и завороженно уставился на невесть откуда «прилетевшую» птичку. — Чё там завис? Садись давай, пока не остыло! — суетился возле стола Петька, с деловым видом раскладывая приборы и расставляя тарелки. — Это ты где такое чудо словил? Сам подстрелил? — выйдя из ступора, хмыкнул я, усаживаясь за стол и кидая в рот кружок огурца. — Нашлись люди, угостили, — в тон мне ответил Соболь, примеряясь с ножом, как бы половчее раскроить гусиную тушку. Наконец он надрезал сначала одну лапку, ловко вывернул и положил мне на подставленную тарелку, затем то же проделал со второй — для себя. — Как это… угостили? — Ща, поедим — расскажу. Я не ел — тебя дожидался. Жрать охота, сил уже нет. Мы прервались на некоторое время с разговорами, с аппетитом уплетая вкуснейшее нежное мясо. Сок напополам с жиром бежал по рукам и капал с подбородка, но мы на такие глупости не обращали внимания, пока наконец не утолили голод, обглодав уже не только ножки, но и крылья с хорошим куском грудки. — Уфф! Я, кажется, всё! Больше не могу — наелся, — вытирая руки и подбородок салфеткой, посмотрел на Петьку, отрезающего ещё кусочек грудки. — Да? Ну и я тогда больше не буду. Завтра доедим. На ночь обжираться вредно. — Ага, вспомнил, когда половину гуся смолотили, — усмехнулся я. — Пошли, я тебе воду включу, умоешься, — кивнул на Петькины растопыренные перед собой пальцы. Они были в жиру до самого запястья, да и раскрасневшееся, чумазое лицо тоже лоснилось от гусиного жира. Даже кончик носа весело поблёскивал в отсветах потолочного светильника. Когда уже прибрались на кухне и, сполоснувшись под душем, улеглись в постель, Петька рассказал, что сегодня весь день провёл за городом: сначала чинил и чистил комп одному мужику, потом к нему зашла соседка, пожилая женщина. Увидев мастера-компьютерщика, слёзно начала просить, чтобы и к ней заглянул, так как её компьютер-«собака» второй месяц как не включается. То есть она включает, но ничего не происходит — экран тёмный. Оказалось, что у старушки, вернее у её «доисторического агрегата», как назвал его Петька, сгорела материнская плата, и ещё там чего-то сгорело. Проще комп было выбросить и купить новый, но как это объяснить чуть не плачущей бабульке, которая не переставая твердила, что она же «без его как без рук». В общем, они с бабкиным соседом сгоняли в магазин электроники, купили всё необходимое, и Петька, провозившись часа два, «агрегат» починил. Правда бабульку предупредил, чтобы пока не включала, а завтра он подъедет и загрузит его нужным «фаршем». Запчасти и плату Соболь частично купил на свои деньги, так как бабулька ему дала всего три тысячи, считая, что этого должно хватить. А потом он постеснялся стребовать с неё ещё, видя, что живёт небогато. Петька чинил, а бабка сказала, что пока пойдёт по делам. Оказалось, что она ему в подарок гуся прибила и ощипала. Хорошо, что Петька его живым не видел — ни за что бы не взял. Птичек ему убивать жалко, оказывается. Не смог бы потом есть. Вот так и получилось, что за ремонт с Петькой гусём рассчитались. А сосед в благодарность до дома довёз. Петька ещё что-то продолжал рассказывать, то посмеиваясь вполголоса, то взмахивая руками, но я уже почти не слышал, потихоньку то уплывая в дрёму, то опять выныривая от резкого восклицания моего неугомонного рассказчика. — Э-ээ? Да ты меня уже не слушаешь? Эй?! — наклоняется Петька к самому лицу, наполовину скрытому под одеялом. — Эй, пацан? А как же я? Ты что, меня бросаешь одного? — шепчет он, щекоча ухо горячими губами, одновременно лаская рукой бедро и пробираясь к паху. — Петь, я… это… давай поспим немножко… а… потом… ладно?.. Чуть-чуть… — бормочу в полусне, поглаживая Петькину спину и не мешая влажным губам покрывать расплавленное тело лёгкими поцелуями. — Ладно… ты спи… — не отрывая губ от блуждания по моему сжимающемуся от прикосновений животу и пробираясь ещё ниже, шепчет мой ненасытный зверёныш. — Я тебя ещё… чуток понежу… соскучился… А ты спи себе, я… осто-рож-ненько… Я сплю и сквозь сон ощущаю, как меня берут в горячий тесный плен, то отпуская, то посасывая, и это лучшее состояние полусна-полуяви, какое я когда-нибудь испытывал. Ты словно плывёшь, лёжа в уютной лодке-колыбели, то покачиваясь на ласковых волнах, то взлетая вверх и замирая на самом гребне — и тогда внутри что-то сжимается и покалывает зябкими мурашками; то скользишь стремительно вниз… и опять тебя плавно покачивает, и опять несёт вверх. И там, на самом верху, вдруг чувствуешь, как рассыпаешься на тысячу миллионов сверкающих брызг, разлетаясь в разные стороны. Ты вздрагиваешь всем телом и возвращаешься из сна. Перед глазами довольная лыбящаяся Петькина мордаха. Он шевелит языком твои губы, ласково забирает их в себя и тут же отпускает. — Спи, врединка, — шепчут тебе, водя влажными губами по щеке. — Иди сюда, под бочок. Завтра помоемся. Я уже тоже засыпаю. И ты опять проваливаешься в тягучий, обволакивающий сон в кольце родных, тёплых рук.