Ненавижу, Козлов!

Костя В понедельник у меня первый рабочий день на новом месте в должности начальника отдела контроля. Фирма находится на другом конце города в новостройках, там же, где и строительные объекты, которые я должен буду контролировать. Брагин нас с Крысой свозил в офис, представил коллективу. Отдел, где я буду работать, состоит из пяти человек. Раньше такой группы контроля у них не было, Брагин сам курировал строительное производство с двумя помощниками. Но после того случая, когда Динара совершила подлог документов, который «обнаружил» её племяш — помощник Агента, экстренно был создан отдел по проверке проектно-сметной документации и контролю её исполнения. То, что я пришёл не на своё место — понял сразу. Все проектировщики старше меня, и мне — зелёному новичку, никто не был рад. Кто-то из них, скорее всего, ждал, что на вакантное место начальника назначат его, а тут я — здрасьте-пожалуйте! Понятное дело, моё появление среди будущих коллег бурных восторгов не вызвало. На лицах проглядывало за фальшивыми улыбками плохо скрываемое недоумение и неудовольствие, если не сказать больше. Вообще знакомство с коллективом филиала было сдержанным и отдавало холодком, но другого приёма я и не ожидал. Понятно, что как начальник отдела в моём «юном» лице, так и новый гендиректор — женщина, мало кому могло понравиться. Лично я чувствовал себя под перекрёстными взглядами и «переглядками-перешёптываниями» как полный придурок, по ошибке заскочивший не в тот автобус, не на тот маршрут. В голове маячила лишь одна мысль: «Нахрена я согласился?» Масштабы «катастрофы» от моего опрометчивого решения уже ясно просматривались: будут «бить», возможно, ногами, и, скорей всего, вставлять палки в колёса «выскочке» при каждом удобном случае. Как бы там ни было, а проверку «на вшивость» — степень моей профпригодности или «дебильности» — проведут точно. В общем, перспективы от повышения были отнюдь не радостные. А вот Крысе, похоже, было пофиг, кто что думает на её счёт. Она сидела с непроницаемым лицом, по хозяйски оглядывая «фронт работ», то бишь собравшихся нас «поприветствовать». Собрание было кратким: Брагин представил нас коллективу, сказав несколько слов о том, где мы работали раньше, какие мы охрененные специалисты, а так же высказал убеждение в том, что под нашим «чутким» руководством филиал успешно продолжит свою деятельность. В большей мере это, конечно, относилось к Крысе Петровне, как новому управляющему. На том и закончили. Народ сразу потянулся к выходу, поскольку наступило обеденное время, а нас пригласили пройти в кабинет гендиректора для дальнейшей ознакомительной беседы. Ничего полезного для себя из той «беседы» я не извлёк: обычное переливание воды дежурными фразами. Вскоре нас благополучно доставили назад в головную фирму. Нужно было попрощаться с девами, уже накрывавшими «поляну» в бывшем кабинете шефа, где можно посидеть, не опасаясь посторонних глаз, и спокойненько «поплакать» на плечах друг у друга. Сейчас уже поздний вечер. Необходимо выспаться, но сон никак не идёт. Лёжа в постели, в который раз прокручивал наш последний вечер с Петькой, пытаясь вспомнить что-то незамеченное в его поведении, что ясно должно было указывать на его решение со мной расстаться. Но ничего такого не находил. Единственное — это наша внезапная ссора в ресторане и встреча с его «бывшим». То, что это был именно любовник, я уже не сомневался. Должен же у него быть хоть один друг в этом вертепе? Вот «васильковый» и был. А то, что они спали, так на то они и шлюхи — как чаю вместе попить. Почему неласково встретил «василькового»? Тоже понятно: передо мной шифровался. «Да, ничего не скажешь, высокие отношения! Встреча друзей-любовничков — намбе ван и намбе ту. В хорошую компанию я вписался!» Я горько усмехнулся и сглотнул подступивший к горлу сухой ком. Тупая боль, как глубоко застрявшая заноза, сверлила сердце. Чувство, что с тобой поступили, как с последним лохом, даже не посчитав нужным поговорить, объясниться, давило и мучило хуже, чем тоска по Петьке. Да и какая тоска? Всё, что было — отравлено и уничтожено. Осталась только жгучая обида. И она точила меня сильнее, чем опять вернувшееся чувство одиночества. Мне было плохо, но я дал себе слово, что не буду раскисать. Он этого не дождётся, хотя… Ему же плевать, что я чувствую. Раз смог так со мной поступить, значит ему всё равно. А я переживу. Что там у нас? Новая работа? Вот про неё и будем думать. Я сходил на кухню, попил минералки, подышал через створку окна морозным воздухом. Стало легче. Мысли потекли в другом направлении. Я начал перебирать в памяти события прошедшего дня: как состоялось «знакомство» с новыми коллегами. Сразу вспомнились недоброжелательные взгляды, перешёптывания и прочие неприятные вещи. Представил, как приду, намечая себе, с чего начать в первую, вторую и третью очередь. Волновался не особо сильно, мне ли привыкать к недоброжелательному окружению, сопровождавшему меня всю жизнь? Предстоящая работа, в общем-то, не пугала: я и сам считал себя неплохим специалистом. Другое дело — руководить коллективом, да ещё и следить за ходом строительства. Здесь опыта никакого, да и откуда ему было взяться? Но и с этим делом, я смогу справиться, во всяком случае, очень постараюсь. Великого начальника из себя строить точно не собирался, а люди — они везде люди. Решил, что сработаемся: не боги горшки обжигают, и начальниками никто не рождается. Не получится — уйду. Больше беспокоило то, что придётся работать под руководством Крысы Петровны. Вдруг она опять примется за старое и начнёт в отношении меня свою «подрывную» деятельность? Но потом я эту мысль отмёл. Она сама на новом месте, и ей тоже предстоит «адаптация» и «вживание» в коллектив. Тут мы с ней наоборот должны стать союзниками в стане недоброжелателей. По крайней мере на первых порах. Мои размышления прервало блюмканье смартфона. Я глянул на осветившийся экран — сообщение от Петьки, вернее, видеролик в ватсапе. Все мысли о новой работе мгновенно выветрились. Меня опять затопила едва улёгшаяся боль. Сердце гулко застучало, выскакивая из груди, а ладони стали влажными, как будто держал не пластину смартфона, а гранату с вырванной чекой, и она вот-вот должна взорваться. Я не дыша, с остановившимся взглядом смотрел на квадрат видео и не торопился открывать. Мне было страшно. Прошло несколько дней, как исчез Соболь. Зачем всё это? Не мог просто позвонить? Решил покончить со мной вот таким образом — сняв своё «последнее прости» и сбросив мне? Сейчас открою и увижу его ухмыляющуюся физиономию. Будет извиняться? Говорить, что у него со мной ничего не вышло? Что я ни в чём не виноват, просто вся эта «наша жизнь» не для него? Дисплей уже давно потух, а я продолжал держать телефон в дрожащей руке и боялся включить и увидеть его лицо. Услышать лживые оправдания или незаслуженные обвинения. Да какая разница! Я не хотел ни видеть его, ни слышать! Нет, хотел, хотел ужасно и… не хотел. На глаза навернулись непрошеные слёзы, я задыхался. И всё-таки включил. И увидел. Это было порно. И главным героем в нём был Соболь. Он стоял на коленях меж двух голых мужиков и по очереди делал им минет. На картинке видны были только мужские крепкие бёдра и волосатые ноги до колен… и Петькина голова между ними с прикрытыми глазами и раззевающимся, причмокивающим ртом. В каждой руке по налитому с синими вздутыми венами члену. Он то обсасывает, как леденец, головку, то заглатывает полностью, то жадно проводит языком по всему стволу и переходит к другому, и тогда от малиновой головки до губ ниточкой тянется прозрачная слюна. Чья-то рука красной пятернёй теребит ему волосы, пропуская светлые пряди меж толстых, как сосиски, пальцев. Слышен хрипловатый голос, бормочущий что-то поощрительное. Подбородок у Соболя мокрый, и с него на голое тело, сплошь в сине-красных, похожих на укусы, пятнах стекают тягучие капли. Лицо отрешённое, как у блаженного. Таким я его никогда не видел. И лучше бы и не видеть никогда… и не знать! Зачем он послал мне эту гадость? Я ведь и без того всё сразу понял. Зачем? Хотел сделать ещё больнее? Я с брезгливым ужасом откинул от себя телефон. С новой силой накатило отчаяние, смешанное с отвращением. Внутри всё горело огнём, а тело мгновенно покрылось холодным до дрожи потом. Горло вмиг перехватило спазмом, а хотелось орать, но откуда-то из середины груди вырвался лишь натужный хрип. Я не мог сидеть, не мог стоять, а лишь монотонно, как в замедленном кино, не ощущая под ногами пола, ходил маятником от окна к стене и обратно. А хотелось биться головой о стены, пока кровавый туман не застит глаза, пока из памяти не выбьет увиденное; бежать отсюда подальше — в тундру, к чёрту на рога, исчезнуть из этого ненавистного города навсегда, чтобы никто никогда не нашел. Я больше ничего не хотел. Только умереть, чтобы заглушить боль, чтобы не чувствовать больше ничего. Вдруг отчётливо, совершенно ясно понял, что Петька ушёл безвозвратно из моей жизни, ушёл гадко, оставив после себя не проходящую боль и грязь. Осквернил всё, что было мне так дорого, и исчез навсегда. Да и был ли он? Нет. Был не этот — с наслаждением вылизывающий и заглатывающий чьи-то похотливо подрагивающие члены. Этого я не знал и не хотел знать никогда! Рядом был другой, которого я сам себе придумал. Иллюзия. Фантом. Вот он — настоящий! Это его извращённый мир, его проклятая блядская сущность. И не нужно никаких речей, никаких объяснений — один коротенький видик, брошенный мне с насмешливым презрением. За что? Почему это случилось именно со мной? За что-ооо?! Желудок скрутило судорогой, и я почувствовал подступающую тошноту. Рванул в ванную, но ноги отказывались слушать. Показалось, что меня вот-вот вырвет, или потеряю сознание, или и то, и другое. Я упал на колени и пополз на четвереньках, с усилием подавляя рвотные позывы. Дополз до дверного косяка и в изнеможении прислонился, пытаясь выровнять сбившееся дыхание и унять тошноту. С трудом, но через какое-то время это удалось. Преодолевая слабость, встал по косяку и, держась за стены, пошатываясь добрёл до ванной. Открыл кран и подставил голову под струю холодной воды. Стоял так, пока не почувствовал, что коченею: голову начал сковывать ледяной панцирь, но дышать стало немного легче. Стуча зубами от холода, стянул мокрую футболку, закутался с головой в халат, попил из-под крана воды и вернулся в комнату. Мной овладело какое-то тупое оцепенение. Я чувствовал только холод и пустоту, как будто внутри образовалась огромная чёрная дыра, через которую вынесло все чувства. Боль не прошла: она затаилась где-то внутри, пошевеливая осьминожьими щупальцами, ожидая своего часа, чтобы опять вырваться на волю и уже тогда накрыть и поглотить меня полностью. Лёг, скрючившись под одеялом, но никак не мог согреться: тело било крупной дрожью, а перед глазами стояла ненавистная картинка видео, и в виски ввинчивались чмокающие звуки. Не знаю, сколько так пролежал — кажется, целую вечность: времени больше не существовало. Наконец тело перестало содрогаться, мысли и видения стали расплываться и гаснуть, и я забылся тяжёлым сном. Соболь Ночь. Тёмный подъезд. С трудом переставляя ноги, поднимаюсь по лестнице. На мне тяжёлый чёрный балахон. Он мешает идти, и я то и дело спотыкаюсь, путаясь в длинном подоле. Чтобы не упасть, держусь обеими руками за перила, но это мало помогает. На ногах как будто пудовые гири, и каждый шаг даётся с трудом. Я иду домой — туда, где мой Заяц. Он спасёт, только бы добраться до двери. Там, внизу опасность. Я не знаю, что это, но мне очень страшно, и нужно поскорей дойти, спрятаться. Ещё несколько мучительных шагов, и я на последней ступеньке. Вдруг дверь открывается. На пороге стоит Костя. Облегчённо вздыхаю: «Наконец-то я дома!» Меня охватывает неудержимая радость. Мой родной, любимый человек! Я так его люблю, так соскучился! Тревога отступает. Сейчас он мне поможет, он меня спасёт! — Заяц, дай мне руку, помоги! — шепчу с трудом, протягивая свою. Он молча подходит и берёт меня за плечи. В его глазах презрение и ненависть. Хочу объяснить, что нам поскорее нужно войти и закрыться, чтобы спрятаться от опасности, но не успеваю. Он с силой отталкивает меня, и я кувырком лечу вниз, больно ударяясь о ступеньки. — Костя! Костя! Почему-ууу? — кричу, захлёбываясь собственным криком. Вздрагиваю и просыпаюсь. — Тихо, тихо, милый! Всё хорошо! — слышу чей-то полушёпот и открываю глаза. Надо мной склонился Марчелло, успокаивающе гладя по щеке. Я дёрнул головой, пытаясь освободиться от чужой ладони и терпко-сладкого аромата мужского парфюма. Рука тут же исчезла. — Слава богу, проснулся! Алик, солнышко, как ты себя чувствуешь? Я так разнервничался, когда узнал, что с тобой сотворили эти болваны! Думал, поубиваю уёбков. Что же ты не позвонил? Я ведь хотел предупредить, чтобы ты сюда один не совался ни в коем случае. Как ты здесь очутился? — тараторил он, участливо глядя на меня. — Погоди! — еле разлепил я ссохшиеся губы. — Дай в себя прийти. С трудом приподнялся на руках, чтобы сесть, и Марчи тут же вскочил, поднял выше подушку и помог подтянуть непослушное тело, по которому тут же прокатилась волна тупой ломающей боли. Я поморщился. — Что, больно? Ничего, пару деньков отлежишься, и всё будет в порядке, — сердобольно хлопотал надо мной приятель, поправляя подушку и одеяло. — Сейчас бульончик принесу и отварчик. Артёмыч ещё с утра приготовил, всё ждали, когда ты проснёшься. — Артёмыч? — спросил кривясь, превозмогая боль. В голове зашумело и начало ломить виски. — Дай воды. Пить хочу. — Сейчас, сейчас! — продолжал суетиться Марчи. — Вот, держи бутылку. Он протянул воду, но ослабевшая рука не слушалась, и Марчи сам напоил, приставив горлышко к потрескавшимся губам. Я жадно глотал прохладную влагу и чувствовал, как в голове начинает проясняться и возвращаются силы. Марчелло отнял бутылку и приставил к губам мензурку с какой-то тёмной мутной жидкостью. — Выпей! Я отвернул голову. — Что это? — Настойка жень-шеня и ещё там что-то… обезболивающее. Володя, наш медик, для тебя приготовил. Тебе надо взбодриться, а то вон руки бутылку с водой не держат. Совсем ослаб. Ты ведь несколько суток не ел ничего, только раствор капали. Я выпил и вопросительно посмотрел на Марчи. — Несколько суток? Какой сегодня день? — С утра суббота была, — ухмыльнулся он. — Отдыхай пока, сейчас поесть тебе принесу. — Суббота?! Марчи, не мельтеши! — остановил его, тронув за рукав. — Я где сейчас, объясни толком? Мы что, в клубе? В «Калигуле»? — Алик, «Калигулы» больше нет, закрыли по просьбе трудящихся, — он язвительно усмехнулся, — А ты сейчас у меня, в моём номере. Здесь тебя никто не достанет, можешь не беспокоиться. — А где твой номер? Мы в гостинице? И откуда здесь Артёмыч? Он посмотрел на меня, как на безнадёжно больного на голову. — Слушай, давай, мы поговорим позже. Мне тоже много чего надо с тобой обсудить, но сначала тебе необходимо поесть, и нужно, чтобы Володя тебя осмотрел. Погоди… Он нажал кнопку быстрого вызова на мобильном. — Артёмыч? Неси всё сам, я не могу оставить Алика, он ещё не в порядке. — … — Да, да! Проснулся. — … — Ничего, нормально, жить будет, — хохотнул Марчелло, скользнув по мне взглядом, — придёшь — увидишь. И скажи Володе, чтоб зашёл через часок, не раньше. Нам поесть и все дела сделать надо. — … — Давай, ждём. Нажав на отбой, сунул телефон в карман пиджака, напоминающего яркое оперение экзотической птицы. — А вещи мои где? Мой мобильный? — продолжал я пытать Марчи. — Всё здесь, я в шкаф убрал. А мобильный вот… — он полез в тумбочку и протянул мне пластину смартфона. — Кому-то позвонить хочешь? — Косте. Ну, парню, с которым ты меня видел. — Подожди, не звони пока, — он накрыл ладонью смартфон, не давая набрать номер. — Почему? Он же не знает, где я, напридумывал себе, поди, чёр-те чего уже… — Давай, ты ему позвонишь позже… — А в чём дело? Почему позже, а не сейчас? Я почти неделю дома не был, он там с ума сходит!.. — Сейчас, пошли, умоешься, пёрышки почистишь, поешь… а потом поговорим. Не торопись, никуда твой мальчик за час не денется. Давай-ка, помогу тебе подняться. Держись за меня. В дверь постучали. Марчелло снова усадил меня на кровать и прошёл в коридорчик. — Артёмыч, ты? — Я, я! Открывай! — раздался из-за двери знакомый голос шеф-повара, а затем через минуту в комнату въехала тележка, прикрытая сверху большой белоснежной салфеткой-скатертью. Следом показался улыбающийся до ушей Артёмыч. Марчи прошёл к окну и начал отдёргивать тяжёлые шторы, впуская в комнату дневной свет. — Здравствуй, дорогой! — проворковал Артёмыч, слепя лучезарной улыбкой. — О, мы уже и с постели встали?! Ну, значит, дело пошло на поправку. Сейчас мы тебя накормим от пуза, будешь у нас свеженький, как огурчик… зда-аровенький, как молодой бычок! — приговаривал он, устанавливая возле кровати складной столик и накрывая его салфеткой с тележки. Я молча смотрел на суетливые движения повара, на его жизнерадостную улыбку, на то, как он, пряча от меня глаза, расставляет тарелки с едой, и начинал потихоньку закипать, не понимая что происходит. Это был какой-то немыслимый сюр, театр абсурда, а я единственный зритель, ради которого разыгрывался весь этот идиотский спектакль. — Ладно, пока Артёмыч тут тебе всё готовит, пошли в ванную, — подошёл ко мне Марчи и стал приподнимать, держа за руку. — Слушайте, где мы находимся, что происходит? Какого вы молчите и делаете вид, что всё заебись? — вырвал я руку и снова сел на постель. — Алик, кончай бузить. Похоже, жень-шеня док переборщил, — пробормотал он себе под нос последнюю фразу. — Ты совсем ничего не помнишь? — Помню. Я всё помню, вот только понять не могу, как я тут с тобой оказался? — посмотрел в упор на Марчелло. — Ты тоже участвовал в моём похищении? Может, и трахал меня вместе со всеми, а сейчас строишь из себя сердобольную мамашу? Артёмыч, а ты здесь какими судьбами? — перевёл взгляд на опешившего повара. — Где мы сейчас? Кто-нибудь, блядь, может мне объяснить, в какое дерьмо я вляпался? — Алик, дорогой, успокойся! Трахать тебя «вместе со всеми» я не мог по одной простой причине, если ты не забыл. Я нижний, Аличек, и всегда им был, — ласково «пропел» Марчелло, еле сдерживаясь, чтобы не заорать мне в ответ. — А теперь подними свой растраханый зад с кровати и пошли в ванную, пока моё терпение не лопнуло.