Мышонок

— Антон, объясни, ты идиот? Ты, блять, идиот? Парень закатывает глаза и сразу морщится, потому что это резкое движение вызывает дискомфорт во всей голове. — Леш, закрой окно, пожалуйста, я замерз… — Да мне похуй! Антон, меньше пить надо! Старший кидает строгий взгляд и качает головой, но потом все равно идет закрыть окно, из которого тянется едва свежий воздух. — Ты как на матч собрался ехать? Это тебе не игра со второсортным клубом, это суперкубок с ЦСКА! Антон подпрыгивает на месте и округляет глаза. — ЦСКА? — Блять, Антон, че с тобой? Это уже давно было известно, почему ты так удивляешься? Младший отмахивается от вопросов, погружаясь в себя. Он совсем забыл про это все. Каждый день был до треска ярким на эмоции и теплоту, кажется, Игорь предлагал ему ночью погулять по набережной и Большой Покровской в Нижнем. Они вдвоем настолько погрузились друг в друга, что мир вокруг потерял свою значимость и вовсе перестал существовать. Ничего, теперь Антон один, и весь этот мир в отместку очень больно бьет его под дых каждый раз, когда тот оступается. А начал он это делать утром, точнее в 16:32, когда парня разбудила ревущая в голове боль, перемешанная со свинцом, который наполнил все тело. Спину тянуло от сна на полу, желудок явно истлел внутри, а глаза готовы были лопнуть от яркого света. Сначала была белесая пустота, а потом запрыгали назойливым калейдоскопом воспоминания, заставляя Антона простонать, схватившись за грудь. В голове зажужжали колющие мысли: «Он же не уехал… Все приснилось… Позвонить… Игорь дома…» Парень вдохнул и прохрипел, морщась: — Игорь?.. Игорь Владимирович, Вы дома? В ответ лишь писк телефона, раздающийся откуда-то из прихожей. Парень громко простонал, силясь встать, ухватываясь за рядом стоящую мебель. У него всегда так — тяжелые отходняки, похмелье, а теперь сверху еще и разрывающаяся на части грудная клетка, которая вот-вот треснет. Антон поднял с пола телефон и поджал губы, увидев тонкую паутину трещин. На экране горело «Братик», это был пятнадцатый звонок за день, поэтому парень поспешил ответить. «Антон, ты охуел?! Ты где вообще? Мне такой разъеб из-за трени устроили!..» Он медленно кивал, выслушивая все слова возмущенного брата, облокотился на косяк, проваливаясь в бездну. Еще вчера утром сам прижимал к этому дверному косяку Игоря, жадно целуя, а тот пытался увернуться и состроить строгий взгляд, отправлял на тренировку и обещал обязательно продолжить все вечером. Потом и вовсе ущипнул за ягодицу, прижал к себе и провел языком за ухом, раздраконивая парня еще больше. Антону осталось лишь капризно кричать, когда его все-таки выставили за дверь. А сейчас он сидит и ловит отходняки, сжимаясь под злым взглядом брата, так и не получив обещанного прошлым утром, не получив ничего, кроме хруста стекла внутри и грызущего ожидания звонка с заветным «Игорь Владимирович» на разбитом (как и он) дисплее. Вечером они улетают в Нижний, а там снова белые простыни и такие же стены. Он не хочет. Ничего не хочет. — Леш, я не поеду… — Чего блять? — Не поеду я, позвоню и скажу, что болею… — смотрит на свои раскрытые ладони, — не знаю, ногу подвернул, колено ноет. — Ты совсем долбоеб? — старший замахивается, сжимая кулак, потом растопыривает дрожащие от напряжения пальцы и цепко хватается за ладонь брата, — Антон, ты поедешь…мы поедем! Не позволяй этому высокомерному мудаку испортить твою жизнь. — Братик, это не из-за Игоря. — Ну конечно, какую сказку мне еще расскажешь? Младший поджимает губы и молча кивает, чем очень радует брата. Антона трясет так, будто это его самый первый в жизни матч. Постоянно переминается с ноги на ногу, дергает свои пальцы и оглядывается, будто ищет кого-то. Но искать не нужно, этот кто-то стоит впереди. Игорь легко ведет правым плечом, чуть склоняя голову набок. Они в подтрибунном помещении, готовясь выйти на матч. Акинфеев как всегда впереди, о чем-то переговаривается с окружающими, невозмутимость сочится из его фигуры. Антон видит его только сейчас: как всегда идеален, сжимает в руках вратарские перчатки и, судя по всему, шутит, раз окружающие весело смеются, переглядываясь. Антона колотит от злости. Почему ему все равно? Будто ничего и не было. Никто не изменял, никто не ссорился и не сбегал. Будто между ними вообще ничего не было. Мотает головой, пытаясь отогнать дурные мысли, которые точно не помогут ему на игре. Он настроен побеждать, уже в мельчайших подробностях видит, как мяч пролетит мимо этого невозмутимого лица и развратно поцелуется с сеткой, еще раз всему миру доказывая, что новоиспеченный герой не такой уж и идеальный. Игоря хватают за плечо, у Антона в груди сразу начинает колоть ревность. Ну да, его-то никакие прикосновения не смущают. Парень поджимает губы и внимательно разглядывает плечо. Знает, что под футболкой, чуть выше лопатки есть маленький шрамик. Игорь всегда ему говорит, что это след от неудачного падения в детстве, парень ему не верит, но каждый раз, когда оказывается под мужчиной, пальцами находит этот след и мягко поглаживает, завороженно смотря в глаза напротив. Их выводят на поле. Антона начинает трясти еще больше, он внезапно осознает всю ответственность момента. Это шанс доказать, что он чего-то стоит. С ним нельзя так — поиграться и бросить. Гимн — как в тумане. Парень не видит окружения, не видит переполненных трибун. На автомате протягивает руку для приветствия, чувствуя, как сердце пропускает удар за ударом, ощущая приближение Игоря. Тот механически кивает и сжимает длинные пальцы, стараясь не смотреть Антону в глаза. До начала игры Миранчук пытается настропалить себя, знает, что все у него сегодня получится. Одновременно со свистком в кровь впрыскивается адреналин. Антону сносит голову. Он постоянно несется в сторону ворот, не смотря себе под ноги, пиная мяч и быстро придумывая, как сделать так, чтобы удачнее пробить в сторону Игоря. Антон запинается, падает, встает, снова падает, что-то злобно кричит судье и машет руками. Попытка за попыткой, шаг за шагом, все проваливается, с трудом достигая ворот. Парень злится, в очередной раз падая, чувствует ржавый привкус крови на языке, нижняя губа лопнула и теперь неприятно поднывает. Антон собственной шкурой чувствует взгляд вратаря — томный, тяжелый, изучающий. Его подмывает что-то сделать, чтобы показать себя, свое сегодняшнее превосходство и настрой. Но у него не получается, сломать этот взгляд нереально. Свисток арбитра возвращает Антона в чувства. Оглядывается, пытаясь понять, что происходит, почему они до сих пор не забили. Все устало плетутся на перерыв, разбившись на маленькие компании. Миранчук потерянно смотрит на всех, ему кажется, что они не доиграли, еще столько шансов в первом тайме, они же не могли их упустить. Инстинктивно плетется за толпой и вздрагивает, когда замечает боковым зрением голубое пятно, которое спешным шагом идет к нему. Парень поворачивает голову и сразу же встречается со строгим взглядом. Игорь раскрывает рот, чтобы что-то сказать, но внезапно разозлившийся Антон перебивает, вытирая пот со лба. — Мы вас разъебем сегодня, понятно? Я пробью Вам. Вратарь улыбается и кивает, с интересом наблюдая за реакцией парня, тот хмурится, поджимая губы. Лицо Игоря становится серьезным, и он тихо произносит, чтобы это услышал только его собеседник: — Антоша, пожалуйста, будь аккуратнее. Ты очень грубо играешь, падаешь постоянно, а если травма? Миранчук резко останавливается перед раздевалкой Локомотива и злобно щурится, тыкая указательным пальцем в грудь Игоря. — А это Вас уже не должно касаться. Уходит, слыша вслед заботливое: «Береги себя, пожалуйста». Второй тайм выводит Антона еще больше. У них не получается, никак. Он психует, крича на сокомандников, матерится, опять много размахивая руками, раздосадованно поглядывая на Игоря, чье лицо опять непроницаемо, а в глазах плещется спокойствие. После красной карточки парень понимает, что это конец. Отчаяние начинает лапать его душу, не давая спокойно вздохнуть и сосредоточиться. Антон рвется, пытается, опять много падает, ловя обеспокоенные взгляды со стороны ворот. Он опускается на траву, когда ногу сводит судорогой, Леша оказывается рядом, помогает, выводя из ступора. Тоже просит быть поспокойнее, но Антону плевать, он будет бороться до последнего, до победы. Счастливые крики футболистов ЦСКА, такой глупый гол, что ноги сводит от несправедливости. Он внезапно отключается, уходит, отдавая тело механики и технике, бездумно бегает, выключившись из игры. Уже незачем пытаться. Свисток. Они проиграли. Антон сжимает в длинных пальцах пластиковый стаканчик, ледяная вода протестует и жжется сквозь тонкие стенки, изредка переливаясь через край. Он не забил. Не доказал. Не ткнул. Не смог. Бесится еще больше, залпом выпивая жидкость, которая опять в отместку обжигает горло. Оглядывает полупустую раздевалку. Несколько сокомандников о чем-то весело беседуют, смеются. Парень прожигает их взглядом. Да как они так вообще могут? Они в курсе, что мы не забили? Почему никто не забил?! Черти! — Тох, ты чего смурной такой? Парень отрицательно мотает головой и прячет глаза, которые почему-то резко наполняются слезами. — Ты давай не расстраивайся, все впереди, мы еще раскатаем армейцев. Кивает и, пытаясь уйти от разговора, сбегает в душевую. Стоит только белому кафелю нежно обнять его, как в голову приходят сборы. Такое же чувство безысходности и злости пляшет на кончике языка. Ему ведь было тогда так же больно, только он смог попасть, пусть не в ворота, но в голову. А сейчас нет. Никуда не смог, лишь постоянно валился и пачкал белую форму. Как же тупо, он опять оплошал. Обхватывает голову руками, тянет сырые волосы и шепчет, всхлипывая. — Долбоеб, господи…какой я долбоеб… Его развозит под горячей водой, хочется сесть и спрятать лицо в коленях, дать волю эмоциям, пожалеть себя, вспомнить теплую улыбку Игоря и его ласковое «Мышонок». Мышонок. Кажется, его уже так вечность не называли. И…черт, как же он скучает по этому. Антон запутался, не знает, кто прав, а кто виноват. Прокручивает в голове обрывки их односторонней ссоры, всё, что не успело истлеть в алкоголе. Он же прав? Это наглая измена. Ему изменил человек, которому он поверил. А теперь почему-то именно Антона грызет обида и чувство вины, будто это он был той ночью с Дзюбой в клубе. Голова готова взорваться, а плечи — сломаться под ласково обнимающими струями воды. Антону хочется, чтобы его так же тепло обнимали те самые ладони, которые так внимательно тормозили все мячи, от этого желудок скручивается в узел, парень хватает плоский живот руками, пытаясь сдержать внезапно начавшуюся дрожь. Где-то внизу теплеет от мысли о заветных требовательных пальцах. В горле клокочет возмущение, душит, утаптывая все милые порывы. Нет. Не нужны ему такие руки, которые не прочь полапать и других. Не нужны эти пальцы, которые с легкостью сжимают чужую талию. Парень выкручивает до предела холодную воду, втягивает голову в плечи, обхватывает дрожащими руками шею, закусывает губу и стоит под бьющими градом каплями, пока не успокаивается и не начинает чувствовать, что тепла больше нет, а низ живота не тянет. Выползает из душевой, зябко пожимая плечами. В раздевалке никого нет, тихо шумят лампы, а из коридора доносятся обрывки чьих-то незаконченных реплик. Он потерял счет времени, пока был в душе. Антон трусится, натягивая на себя легкую одежду. Запихивает оставшиеся вещи в рюкзак и замирает, когда видит на самом дне маленький Mars. Губы трогает горькая усмешка, пальцы вертят в руках батончик. Сразу его утаскивает в вязкие и такие теплые воспоминания, когда он находил шоколадки буквально везде, а за ними и родную улыбку или незаметное подмигивание, от которых парень готов был подпрыгивать. Теперь всё, допрыгались. Он опять представляет их вместе, вспоминает тот самый, первый услышанный им стон Игоря из-за дверей номера Дзюбы, видит каждый жест и незаметный поцелуй. Интересно, о ком думал Акинфеев, когда крепко сжимал голову Антона, направляя и двигаясь навстречу? Парень еще раз взглядывает на шоколадку и крепко сжимает ее в кулак, свято надеясь, что Игорю станет от этого больно. Потом бросает в дальний угол, попутно прорычав что-то невнятное. Глубоко вдыхает и считает до десяти, сверля взглядом дыру в правой ладони. Сердцебиение выравнивается, а буря, бушующая в голове, утихает, напоминая о себе только резкими порывами горящих мыслей. Парень быстро набрасывает лямку на плечо и, наспех уложив мокрые волосы (которые все равно потом будут торчать в разные стороны и завиваться в крупные кудри), выходит из раздевалки в светлый и, к его счастью, пустой коридор. Шагает в сторону выхода, склонив голову, внимательно разглядывая мыски кроссовок и попутно доставая наушники с телефоном. — Антон… Замирает, все еще глупо пялясь себе под ноги. Не может сдвинуться с места, выпрямиться, сказать хоть что-то. Эхо голоса давит на плечи. Внутри все сжимается, его насквозь прошибает холод. Этот голос…так…не надо… В ладони вибрирует телефон, выводя парня из ступора. Он титаническими усилиями заставляет себя разогнуть шею и передвинуть ноги, одна к другой, просто так, через почти что непреодолимое желание обернуться, шаг за шагом к выходу, прочь от (до ломки родного) силуэта за спиной. — Стой, прошу, Антон…пожалуйста… Опять голос, ближе, совсем близко, где-то в метре или в сантиметре от парня. Тот как по команде останавливается, тело не слушается, идя на поводу голоса, все еще скучает по нему. Давит на перепонки, подчиняет, медленно отключая мозг. Антон чувствует, как краснеет от напряжения и злости: щека закушена до крови, а нижняя губа мелко подрагивает. Нет. Ему надо идти. Он не будет здесь больше находиться. Шумно втягивает в себя раскалившийся воздух и порывается уйти, но чувствует, как чужие пальцы сильно сжимают его плечо, протискиваясь под тонкий хлопок рукава футболки. Парень обреченно переводит взгляд на руку, с ужасом осознавая, что он уже не сможет уйти. Тактильный контакт, и всё, дороги обратно нет. Точно не сможет. Смириться с ситуацией не дает злоба, которая поражает мозг, впрыскивая в мысли напоминание об измене. Сразу дергается, огрызаясь. — Пустите! — Нет, Антон, нам нужно поговорить. Игорь с силой разворачивает протестующего парня к себе лицом, подталкивает к стене, все еще цепко сжимая горячее плечо. Не отпускает, даже когда Антон чуть успокаивается, бросая гневные взгляды. Ему страшно. Страшно, что его Мышонок убежит, что больше он не сможет попасться в мышеловку, что больше некому будет покупать шоколад и целовать в худые плечи. — Что же Вы со мной тогда не поговорили? А? Струсили? Ехидно щурится, прощупывая почву, хочется ударить больнее, чем прилетело ему. Игорь тяжело вздыхает и внимательно всматривается в лицо, которое злобно кривится в ответ. Безумно черные тени под глазами, которые сгустились от злости, обкусанные губы, сжатые в тонкую бледную полоску, и серый налет усталости на лице. Волосы плавно кудрятся, еще темные от воды, мужчине хочется запустить в них пятерню и чуть сжать, потянув на себя. Левая рука дергается, но он не делает этого, понимая, что слишком опасно. Неверное движение сразу спугнет и так до предела взвинченного парня. Игорь стискивает пальцы сильнее, прижимает собеседника к стене и склоняется к лицу, достаточно близко, чтобы Миранчук пошел красными пятнами и постарался отвернуться, презрительно кривя губы. Капитан тянется к уху, невзначай проезжая щетиной по впалой щеке, ему до жжения в пояснице хочется коснуться кончиком носа тонкой мочки, ткнуться в мягкую кожу и поцеловать алое пятно на шее. — Антон, ты себя видел тогда? — Ой, а что такое? — пытается подальше отодвинуться от опаляющего дыхания, чувствует нотки алкоголя в воздухе. — Отойдите, вы пьяный! — Ты издеваешься? Мы победили, поэтому выпили шампанское, не драматизируй. А ты тогда уснул, сидя на тумбочке, на тумбочке, Антон! — парень закатывает глаза, поджимая губы. — Еле стоял на ногах, я не думаю, что ты бы стал меня слушать… — Ну конечно! Поэтому Вы просто съебались! Бросили меня! — резко дергается, потому что начинает ощущать, как теряет себя в томном дыхании. - Отпустите! Вам вообще было похуй на то, что со мной утром было? А если бы я умер? Почему не позвонили? Игорь поджимает губы и легко встряхивает парня, хмурится, качая головой. — Антон, ты говоришь глупости, тебя никто не бр… Его прерывает знакомый голос, обычно нейтральный, но сейчас в нем сквозит сталь. — Братик, все нормально? Леша стоит возле выхода и сверлит взглядом пару, от которой в разные стороны прыгают искры напряжения. Игнорирует мужчину, смотрит мимо него, пытаясь понять, что между ними происходит. Младший растерянно оглядывается, еще раз пытаясь вырваться из хватки. — Все нормально, он сейчас подойдет. — Антон, ты идешь? — Я же сказал, он… — А я не с Вами разговариваю! — Леша огрызается, подходя ближе. — Либо Вы отпускаете моего брата, либо я за себя не отвечаю! Акинфеев ловит глазами Антона и усиливает хватку, выдерживая злобный взгляд карих глаз напротив, незаметно ведет правой бровью. Парень послушно поворачивается к брату и тихо выдавливает из себя: — Леш, иди, нормально все, я подойду сейчас. Замечает краем глаза одобрительный кивок мужчины. Старший недоверчиво щурится и делает еще один шаг к ним. — Уберите от него руки. Антон чувствует, как мужчина теряет терпение. Выпячивает нижнюю челюсть, крылья носа трепещут, грудь быстро вздымается и опадает, он непроизвольно сжимает кулак, а кожа парня под пальцами обжигающе ноет, собираясь в скором времени окраситься в бордовые пятна. Игорь закрывает глаза и вдыхает, задерживая воздух в легких. Потом резко выдыхает, медленно отпуская плечо парня. Тот стоит на месте, боясь сделать неверное движение. Часть его хочет толкнуть, пнуть, накричать и уйти, никогда не возвращаясь, а другая трепещет под тяжелым взглядом, повинуется и отчаянно просится в объятия. — Братик, пойдем, нас ждут, — Леша разворачивается, быстрым шагом направляясь к выходу, оборачивается и непонимающе смотрит на Антона, так и оставшегося стоять. — Братик? — Леша, подожди пять минут… — сглатывает, потирая плечо. — Я подойду сейчас. — Блять, Антон, какой же ты глупый! Старший быстро уходит, разочарованно покачав головой. Игорь усмехается, они очень похоже злятся. Такие же грозные, красные, вот только в Антоне больше истеричности, а в Леше — решительности. Из мыслей его выводит голос парня. — Почему Вы ушли? — Антон, господи, тебя заело? Это единственное, что тебя волнует? — До свидания. Мужчина качает головой и дергается, когда Антон срывается с места, попутно толкая его. Наобум хватает за рюкзак и тянет к себе, парень отбивается, что-то злобно крича. Игорь хватает за плечи и встряхивает, придвигаясь максимально близко. Смотрит в глаза, не давая отвести взгляд, гипнотизирует, притягивает, заставляя замереть. — Мышонок, — Игорь готов поклясться, что чувствует, как Антон вздрагивает, — прошу, дай шанс тебе все объяснить…я правда хочу все исправить, Мышонок, слышишь? — парень морщится, чувствуя подступающие слезы и опять давящий ком в горле. — Позвони мне, и я приеду, ладно? Антон, скажи мне что-нибудь. — Хор…хорошо. Запинается, часто моргая. Он больше этого не выдержит. Сбрасывает с себя чужие руки, рвано вздыхает, когда Игорь притягивает его к себе и утыкается носом в мочку, шумно втягивая запах парня. В глубине коридора кто-то громко смеется, переговаривается, направляясь к выходу. Игорь отпускает Миранчука, который тут же убегает, пару раз оглядываясь назад. Мужчина смотрит вслед, запуская пальцы в свои волосы. Ему так хочется верить, что он отпустил Мышонка не навсегда. Антон звонит через четыре дня. Выслушав тонну упреков от Леши, кивая на каждое «у тебя гордости нет, тебя поманили, и ты сразу побежал» и «какой же ты бесхарактерный, он просто тебя использует», дожидается, когда тот уезжает с их квартиры. Успокаивается и пытается разложить все по полочкам в своей голове, не пьет, тревожно ночью цепляется за край подушки. Его безумно кроет от одиночества. Вечером сидит на полу возле ванной, листая старые переписки с Игорем. В сотый раз прокручивает в голове разговор с Кокориным и поведение Акинфеева в Нижнем. Обкусывает губы до кровоточащих ранок, пять раз за эти дни просыпается от кошмаров. Много хмурится, придирчиво изучая свое отражение в зеркале. Мысленно дорисовывает за собой вечно небритое лицо Игоря, который широко улыбается и ласково шепчет «Мышонок». Идет в душ и стоит там почти час, бессильно опустив руки и внимательно смотря, как вода лижет его тело, быстро сбегает вниз, волнуясь прямо у его ног. Выходит из ванной и внезапно понимает, что он больше ни минуты так не выдержит. Хватает телефон, экран которого так и делит бледный свет на осколки, дрожащими пальцами ищет нужное имя в списке контактов (на самом деле он в важных, но Антон очень волнуется), набирает, дергаясь, когда после первого гудка Игорь сразу отвечает: «Мышонок?». Парень тяжело вздыхает и с трудом выдавливает из себя короткое: «Приезжайте». Не проходит и пятнадцати минут, как Антон получает короткое «Выходи» от мужчины. Игорь нетерпеливо ерзает, стуча пальцами по рулю. Разглядывает капли воды, которые лениво скатываются с лобового стекла. Дождь медленно набирает силу, будто сонный, нехотя напоминает о себе поздним вечером. Мужчина внимательно смотрит на Антона, спешащего к машине, он втягивает голову в плечи и хмурится, когда на него попадает холодная вода. Парень садится, не проронив ни слова, внимательно смотрит вперед, изучая панель, на которой тенью играют следы дождя. В салоне темно и прохладно, в волосах Антона поблескивают капельки, футболка местами потемнела от воды. Он потирает свои руки, чувствуя, как по коже бегут мурашки. Игорь это замечает и тянется к приборной панели, выключая кондиционер. Парень не реагирует, лишь откидывается на спинку и складывает руки на груди. Не смотрит в сторону капитана, усиленно разглядывая в темноте свои пальцы. Акинфеев прочищает горло и сжимает руль, абсолютно не зная, с чего ему начать. В сотый раз смотрит на Антона и вздыхает, вкрадчиво проговаривая: — Мышонок, прости меня. Я был неправ, поступил подло и неправильно. Мне не стоило тогда уезжать, да…я убежал, — горько хмыкает, — сбежал с тонущего корабля, хотя не должен был. А еще эта ситуация с…с Ар, — запинается и с опаской взглядывает на застывшего Антона, — Дзюбой. Все было не так…точнее так. Да, мы созванивались, переписывались. Мы всего лишь один раз виделись. Антон, клянусь, один раз! — разворачивается, пытаясь разглядеть хоть какую-то реакцию. — Мы просто сходили в бар, а потом домой поехали, посидели с Катей…и все! Ничего не было, мы с ним больше не спали, не целовались… А насчет клуба. Он написал, что-то у них там что-то случилось. Он же с этим Кокориным, — презрительно выплевывает, — был, а он неадекватный. Ты тоже с ним много не общайся, пожалуйста. Дзюба написал, что у них большие проблемы…ну как я мог его бросить? Мы же не чужие люди. Я ведь так же к тебе ездил, — замечает, как в глазах Антона начинают поблескивать слезы. — Приехал, а это все шуткой оказалось. Мы поругались и с тех пор не общаемся. Это все, Антон, клянусь, больше ничего не было. Я не стал говорить, потому что не хотел разру… — Шесть раз. Голос Антона дрожит, слеза нетерпеливо падает на скулу. — Что? — Шесть раз ты сказал «мы». Я не понимаю, за что ты так со мной… Прячет лицо в ладонях, шмыгая носом. Быстро вытирает бегущие слезы, которые не собираются останавливаться. — Мышонок, — хватает парня за руку, но тот сразу ее одергивает, — Мышонок. Прошу, возвращайся ко мне. Я думал, что промолчав об этом всем, я сделаю лучше, а получилось наоборот. Прости меня, прости… Прости меня… Вернись в квартиру, я там был пару раз и…там безумно одиноко. Я место себе найти не могу без тебя, маюсь, хожу из угла в угол. Ты не представляешь, как я себя ненавижу за это все. Кляну каждый божий день, спать не могу без тебя рядом. Хочу привычно по утрам видеть макушку твою кудрявую… Я так соскучился по твоему запаху, без которого оказалось невозможно жить. Я так соскучился по тебе, Антон, только по тебе. Прошу…молю, пожалуйста, дай мне шанс исправить все, позволь начать сначала. Мышонок, я ведь так сильно люблю тебя… Антон всхлипывает, вслушиваясь в местами срывающийся голос мужчины. Его плечи мелко подрагивают, а слезы бегут ручьем. Все, что копилось с момента их ссоры, выплескивается наружу, топит его, не давая вздохнуть. — Мышонок, пожалуйста, не плачь… Игорь не успевает понять, что происходит. Парень внезапно подскакивает и протискивается между мужчиной и рулем, усаживаясь на бедра. Обхватывает шею Игоря длинными пальцами и давит, злобно морщась. Что-то бессвязно говорит, заикается, обливаясь слезами. Мужчина судорожно хватает ртом воздух, тянется к рукам, перехватывая запястья и скидывая с себя руки. Антон начинает рыдать, бессильно наваливаясь сверху. — Зачем…что я сделал… Игорь крепко его обнимает, прижимая к себе, ему дико тесно, парень весь дрожит, прижимаясь мокрым лицом к виску мужчины. — Мышонок, не плачь, я ненавижу себя за твои слезы. Прости меня, прости… Только успокойся. Что мне сделать, чтобы ты успокоился? Шепчет, прерываясь на всхлипы. — Лю…люби ме…ня. — Я тебя люблю, Мышонок, люблю! Только не плачь, Антоша, только не плачь. Поехали домой? Трясущимися руками Миранчук цепляется за плечи Игоря, кивает, утирая слезы. Мужчина на ощупь находит мокрые, до ужаса соленые губы и наконец-то целует, бережно поглаживая дергающуюся спину. — Я люблю тебя, Мышонок.