Мышонок

— Хватит так пялиться… — А я и не пялюсь! — Ага… — У тебя глаза закрыты, ты не знаешь. — Дурак, я все чувствую… Не раскрывая глаз, пытаюсь нащупать его руку. Моя ладонь проезжает по сбившейся простыне, пока пальцы не упираются во что-то теплое: его плечо. Быстро взбираюсь ими по мягкой коже, щекочу, вышагивая средним и указательным вдоль руки. Чувствую слегка шершавую кожу ладони, сразу накрываю ее своей и переплетаю пальцы. Слышу тихий блаженный вздох и сразу улыбаюсь в подушку. Спину приятно холодит гуляющий по спальне ветер из открытого окна. Господи, как же хорошо. Медленно поднимаю голову и поворачиваюсь лицом к нему, чтобы видеть этот профиль. Чуть грубоватый, с отпущенной бородой, из-за которой он похож на дровосека или даже викинга. Радужка глаз посветлела после приступа похоти и теперь горит слабым голубым сиянием. Помню, что когда злится, то глаза сразу темнеют. — Артем… — прижимаю губы к его покатому плечу, — какой теплый… — Конечно я теплый, а еще вкусный, заботливый и самый лучший, — делает паузу, резко хмуря брови. — Ведь так? Отстраняюсь и привстаю на локте, чтобы смотреть чуть сверху на его лицо. Большим пальцем поглаживаю заросшую скулу и улыбаюсь. Он отвечает мне мягкой улыбкой, без стеснения заглядывает прямо в глаза и прищуривается. Я лениво заползаю на Артема, который тут же тянется, чтобы поцеловать меня. Тягуче и неторопливо, ведь, черт возьми, в груди ширится ощущение, что у нас еще куча времени, ведь эта ночь не закончится. Я могу бесконечно долго изучать его шершавые губы на вкус, припоминая, какими раньше они были теплыми. Гладить короткие волосы, в которые так нагло затесалась седина. Пальцем расправлять морщинки между бровями и до изнеможения разглядывать мальчишечьи искры в глазах мужчины. — Ты схуднул. Артем шепчет прямо в губы, настойчиво проводя ладонью по моей спине. От этого простого движения я вздрагиваю, тут же пряча лицо в сгибе его шеи. Чувствую, как его пальцы медленно расходятся, очерчивая какие-то хаотичные рисунки. Одна рука ощупывает мои ребра под невнятный бубнеж Артема о том, что у меня кости все выступают, да и вообще я на себя не похож. А другая мягко мнет мои ягодицы — я уверен — оставляя розовые следы на коже. От этих хаотично-систематических поглаживаний я погружаюсь в сладкий транс. Плотно смыкаю веки и медленно растекаюсь по Артему. Стараюсь максимально вжаться в его теплую кожу, губами сжимая ее. Я вдыхаю, он выдыхает. Вырисовывает кончиками пальцев на моей спине крылья, украшая их какими-то известными только лишь ему знаками. Чувствую, как биение сердца замедляется, каждая клеточка меня расслабляется. Я безуспешно вслушиваюсь в шепот над самым ухом, но мозг настолько отключился, что не может собрать в слова и предложения произносимые звуки. Сейчас для меня существуют только медленные, гипнотизирующие движения с тихим шорохом от искрящегося между нами пространства. Я пропадаю, соскальзывая в какую-то мягкую и темную бездну, где так уютно пахнет Артемом. Все звуки исчезают, даже шорох и дыхание. — Малыш, ты уснул? Сладкая нега растекается по венам, расслабляя еще больше. Артем гладит мою шею, забираясь в волосы на затылке. — Малыш?.. Кажется, меня зовут. Не знаю точно, потому что я выключаюсь, застревая где-то в широкой грудной клетке Артема. Он перебирает волосы, все так же поглаживая спину, рисуя на ней, дурманя меня. Как только мне начинает казаться, что мир зациклился, а я буду вечно плавиться под этими чертовски приятными руками, все прекращается. В первые несколько секунд по инерции сердце лениво разгоняет негу по телу, но потом возвращается кровь. С меня будто нагло срывают нагретое одеяло, поэтому я негодую. После транса тяжело собрать себя обратно, мне хватает сил только на максимально недовольный вздох и тихое мычание. Артем смеется в ответ на мои усилия, я чувствую грудью вибрацию и слабо улыбаюсь. — Все, я устал уже гладить тебя, — противореча себе, опять проводит по моим плечам шершавыми ладонями. — У тебя телефон, ну… звонили или смс, не знаю, — он обнимает меня и привстает, чтобы аккуратным движением уложить на спину. — Боже, Игорь, почему у тебя опять такое недовольное лицо? — щелкает меня по носу, а я в ответ громко цокаю, с трудом раскрывая глаза. — Игорек-пузырек, улыбнись. — Дзюба, иди нахер! — закрываю лицо руками и смеюсь. — Ты мне весь кайф обломал, я ведь уснул почти. Через раскрытые пальцы хитро кошусь на него, подмечая про себя то, что морщинок вокруг глаз у него стало больше. — А ты не охерел ли? Ты не балерина, ты блять вратарь целый, в тебе не сорок кило… — Ой, какие мы стали нежные, — укладываю руку на его заросшую жесткими волосами щеку, — и бородатые. Веселый взгляд Артема подменяется грустью, подернувшей серой дымкой голубую радужку. — Я в тоске зарос совсем… — прерывает задумчивый шепот коротким вздохом, — и побелела борода… Зачем, Артем, ну не надо, мы же… Сердце пропускает удар. Меня колет совесть. Зачем ты это сказал? Я опять задыхаюсь под стыдливым грузом вины. Он хмурится, проезжая по моей груди глазами. Сверлит вмиг потяжелевшим взглядом синяк под левой ключицей. Нет, черт, верните мне моего веселого Артема Дзюбу. Тихо зову его, нащупывая длинные пальцы. — Тема… — он дергается, отрывая свой взгляд от груди. — У тебя еще осталась виктория? Через мгновение на его лице проступает озорная улыбка, а глаза загораются. Вот так-то лучше. И мне легче. Он укладывает подбородок на мою грудь и аккуратно пальцами поглаживает синяк. Опять задумывается, чуть приподнимая правую бровь. Я настораживаюсь, сейчас точно что-то будет. — Зубы бы ему подправить… — качает головой, поджав губы. — Он у тебя год сходить будет, синяк этот… Ебнутый Миранчук, пусть братика своего такого же ебнутого кусает… — ага, Леша скорее сам первый погрызет Антошу… Антона. — Ненавижу их… Я его теряю. Надо тормозить, поэтому выдавливаю из себя улыбку и возмущенно приподнимаю бровь. — Дзюба, так что там с викторией? — зарекался я не упоминать этого чертового человека, особенно в нашей постели, но уж очень он веселит Артема, да и ситуация подходящая. — Надеюсь, Кокорин твой не все съел, пока тут ошивался? Артем сразу же ухмыляется и усаживается рядом со мной, отчего кровать скрипит, а матрас прогибается. — Пф, конечно есть клубника! Я же всю скупил в магазине, — горделиво поднимает голову, будто ожидая похвалы. — Тебе помыть еще? — Помой. И телефон мне дай, пожалуйста. Артем с кряхтением слезает с кровати и потягивается, а я завороженно наблюдаю, как при этом красиво на спине перекатываются мышцы. — Игорь, знаешь, я тут подумал, что ты… — замирает, оглядываясь по сторонам, — что ты… Подкладываю себе под спину подушку и усаживаюсь, чтобы было удобней за ним наблюдать. — Что я… — Что ты… — резко оборачивается в мою сторону и недовольно поджимает губы, — Акинфеев, устроил беспорядок! Где ты шмотки бросил свои? Сам ищи свой телефон! — В смысле?! Заливаюсь смехом, потому что Дзюба, корчащий из себя саму серьезность, это очень смешно. Особенно если брать в оборот то, что он стоит весь голый и помятый в обрамлении приглушенного света торшера. — Вот, Игорь, ты бы кровать видел, всю измял, простынь съехала, а про одеяла я вообще молчу… Какой ты неряха страшный! — Дзюба, блять, отстань от меня! Кидаю в него подушку, но он уворачивается, отпрыгивая в сторону и вскрикивая. Сразу же наклоняется и что-то усиленно разглядывает под своей ногой. Боязливо взглядывает на меня и сразу же отводит глаза. Что-то не так. — Артем, что такое? — молча наклоняется, копошась руками по полу. — Артем… Дзюба, что такое? С ногой что-то? — Игорь, ты только не кричи… Я буквально слетаю с постели и в два широких шага оказываюсь рядом с ним. — Дзюба, что там? Покажи, ты наступил на что… — Игорь, спокойно, я тебе новый куплю… — В смысле… Дзюба! Только сейчас я понимаю, что он стоит на моих джинсах, а в руках у него мой телефон. — Ты блять на телефон мой наступил? — Игорь, главное, что мы с тобой вместе и любим друг друга… Пока я не успеваю в порыве гнева ударить это неуклюжее создание, он обнимает меня, приподнимая. — Артем, отпусти меня! Он качает головой, оттаскивая меня к кровати, по пути поднимает одеяло и наматывает мне на плечи и голову. — Артем, я не буду злиться. Это же всего лишь телефон. Дергаюсь, но он крепко прижимает меня к себе. — Нет, Игорь, я боюсь тебя. Ложись на кровать и жди клубнику. И да, я тут подумал, ты все-таки счастливый человек, — чувствую, как он ставит меня на кровать, все еще крепко держа руки. — Знаешь, почему? Мотаю головой и выпутываюсь из одеяла. Теперь я смотрю на Артем сверху вниз, с наслаждением чувствуя свое превосходство. — Давай, удиви меня. — Кому еще Артем Дзюба так послушно идет мыть клубнику ночью? — Дурак. Я расслабляюсь, и он отпускает мои руки. Знает, черт старый, как умилить меня. Я притягиваю его к себе, обнимая за шею. — Только мне, Артем, — он отстраняется и запрокидывает голову, чтобы лучше видеть меня. — И спасибо тебе за это. Как же приятно видеть в этих глазах напротив любовь. Как же я скучал по этому. Быстро наклоняюсь и целую его, обхватив ладонями лицо. Губы Артема движутся нежно, язык проходит по кромке зубов и мягко толкается в мой рот. Я не препятствую, лишь сильнее к нему прижимаюсь, чувствуя, как низ живота щекочет желание. Дзюба тяжело вздыхает и с трудом отстраняется, сжимая длинными пальцами мою ягодицу. — Так все, Акинфеев, хватит меня отвлекать! — быстро целует меня куда-то в грудь и отходит. — Кто тебе в три часа ночи пишет? Я разочарованно вздыхаю, возвращаюсь на свое место и заглядываю в телефон. Артем уже уходит на кухню, поэтому я кричу, чтобы он услышал мой ответ. — Да Набабкин… — Так поздно? И что ему нужно? Я подскакиваю от неожиданности: не заметил, как он вернулся в спальню. Артем будто и не уходил никуда, выглядывает из коридора, ожидая ответа и неторопливо жуя что-то. Наверное, мою клубнику. Я пожимаю плечами. — Видимо отдыхает где-то, его наш молодняк обещал сводить в какой-то клуб крутой. Про рыбалку спрашивает, они с Ильзатом съездить хотели. Артем качает головой, складывая руки на груди. — Я проведу потом с Кириллом Анатольевичем беседу. Совсем охерел моего капитана ночью тревожить! Из-за рыбалки какой-то, тебе ведь отдыхать надо. — Артем, можно подумать, что ты мне отдыхать даешь! Он возмущенно взмахивает руками. — Вообще-то со мной ты можешь расслабиться и разрядиться! Не знаешь, кто минут двадцать назад стонал и просил глубже? — Сейчас твой капитан очень просит викторию, а ты ее не моешь! Дзюба цокает и пропадает в коридоре. Убедившись, что на кухне шумит вода и что Артем внезапно не появится передо мной, включаю телефон, поудобней усаживаясь. Открываю сообщения. Здравствуйте. Ну, здравствуй, Мышонок. Как ты, где ты, с кем ты? Закусываю губу и хмурюсь. С вами все будет нормально? Несколько раз перечитываю это смс. Как же мне хочется знать, что творится сейчас у него в голове. Не стоит ли он на краю, улыбнется ли завтра утром и позвонит ли брату. В груди начинает разрастаться волнение. Сейчас бы забрать его и отвезти домой, чтобы ничего не произошло. От греха подальше, к себе поближе. Наверняка он пьян в каком-нибудь клубе, заказывает себе еще пять шотов и пытается нащупать в кармане ключи от машины. Черт. Пишу ему ответ, надеясь, что он все еще здесь. Конечно, и с тобой тоже. Я хочу к тебе. Заберите меня. Руки начинают дрожать. Выключаю телефон, бросая его куда-то под кровать. Мышонок. Нет, меня это больше не интересует. Мы разошлись, пожгли мосты, обошлись без поцелуев на прощание. Антоша взрослый мальчик, он справится сам. Ощущение, будто я своим бездействием разрушаю Вселенную, а она потом точно отомстит мне за это. Вздыхаю, пряча лицо в ладонях. Нужно успокоиться. Это прошлая жизнь, которая навсегда осталась в прошлом лете. Нащупываю пальцами синяк и давлю на него, поднывающая физическая боль на секунду заглушает скрежет в душе. Снова и снова нас сражает не катастрофа, а ее постижение. Мы отдаем всю свою жизнь на то, чтобы пытаться сделать вид, что мы вылезли из этого постижения. Что каждое утро без кудрявой макушки и сердитых вздохов рядом в радость, что безразличие ко всему поселилось в душе не потому, что заливисто уже никто не смеется, а потому что сентябрь выдался на удивление теплым. Этот список можно продолжать до бесконечности. Страшно понимать одно — меня медленно убивает не то, что мы уже не вместе, а то, что я уже и не помню, как можно без него. Как я раньше мог любить нашу квартиру, когда сейчас меня нервно трясет на ее пороге. Как я раньше носил все свои футболки, а сейчас не могу и половины надеть, потому что даже запаха не осталось. Зачем я покупал аукс и искал чертов переходник для айфона, если сейчас не могу слушать музыку. Я не могу вытащить себя из-под этого постижения. Я в нем увяз по горло. А эти постоянные ночные сообщения доведут меня до новой катастрофы, однажды я психану, заберу его домой и сгорю заживо за это… — Ты там не уснул? Сразу выпрямляюсь и пытаюсь сделать счастливое лицо. Хорошо, что он наконец-то вернулся. Если бы не Дзюба, я бы давно уже с головой ушел в это все. Он даже не представляет, насколько важно для меня его присутствие. Лишь бы больше не поднимал этой темы с Антоном. Да, я понимаю, я знаю, что это было очень сложное для него время, но мне сейчас не легче. — Конечно нет, я жду свою викторию. Артем присаживается на край кровати рядом со мной и ставит большую тарелку с ягодами мне на бедра. Она оказывается очень холодной, от такого неожиданного перепада температур я вздрагиваю, от чего виктория, и так высящаяся огромной горой, рассыпается. — Ты чего? Холодная что ли? Киваю, приподнимая над собой тарелку. Дзюба качает головой и сразу же принимается собирать ягоды, складывая в свои огромные ладони. Заползает на кровать, шаря свободной рукой по складкам в простыни, где могли затеряться плоды. — Артем, только аккуратней, вдруг раздавишь… — Угу… Блять! — Уже раздавил? Он кивает и начинает смеяться, вытаскивая из-под коленки расплющенную ягоду, которая в отместку оставила на простыни красное пятно. Я не выдерживаю и тоже начинаю смеяться. Дзюба машет рукой и плюхается рядом, попутно отправляя остатки плода в рот. Устраивает голову на моем плече, забирая из рук тарелку. — Ну-ка, подожди… — долго вертит ее, а потом достает откуда-то одеяло. Укладывает его мне на ноги и сверху ставит тарелку. — Вот теперь должно быть не холодно, нормально? Не дожидаясь ответа, начинает уплетать ягоды. Я смотрю на него и улыбаюсь: он как маленький ребенок, что вечно просит ласки и вкусностей. — Игорь, кушай клубнику. Или викторию, как ты говоришь… Я самую лучшую тебе выбирал! — достает из тарелки самую большую ягоду и, игнорируя мои протесты, засовывает в рот. — Тебя с рук покормить? Кушай давай, тебе надо отъедаться, ужасно худой… — Тема, — вздрагивает и тут же преданно заглядывает в мои глаза. — Я люблю тебя. Он отвечает нежным поцелуем с привкусом виктории на языке. А у Антона губы клубничные, я помню, не такие сладкие. Артем принимается рассказывать очередную байку с последних сборов, изредка отвлекаясь на меня, чтобы проследить, сколько я уже съел. Я запрещаю себе погружаться глубоко в свои мысли, стараюсь успеть за Дзюбой, перескакивающим с события на событие. Искренне смеюсь с истории про Черышева и злюсь, как только Артем упоминает Кокорина. Я знаю, что между ними ничего не было, но все равно. Меня до ужаса раздражает, что Дзюба говорит про него. — Ну все, не бубни, не буду тебе про Саню рассказывать! Зря ты так, у нас столько приключений здесь было, мы как-то с ним по-пьяни… — Дзюба, хватит! Это так странно, мне будто все, что было с Антоном, сошло с рук. А я Артему и слова вставить не даю про Сашу… Может, я нечестно играю? Тарелка быстро пустеет, виктория заканчивается, как и запал Артема, который начинает клевать носом. Поэтому я убираю тарелку вниз и ложусь, притягивая к себе Дзюбу. Он устраивается у меня на груди и трется щекой, негласная просьба погладить. Сейчас он как никогда похож на старого пса, поседевшего, обросшего, пережившего кучу всего (мое предательство) и просящего простой человеческой ласки. Как только он замолкает, я проваливаюсь в себя, в свои мысли. Возможно, все истерики и ссоры Антона не были беспочвенны. Точно не были. Ведь он был абсолютно прав, все это время между мной и Артемом что-то было. Каждый день, каждую минуту Дзюба был рядом, за плечом моим стоял. Стоило только щелкнуть пальцами и все, он бы материализовался в двух шагах от нас. Наверное, Антон знал, что мне ничего не стоило позвонить Артему, встретиться с ним. Действительно, ну что меня удерживало? Мышонок? Да, но не так сильно. Помню, что говорил, как люблю его, но я-то знаю, что мои слова уже гроша ломаного не стоят. Раскидываюсь направо и налево, а потом удивляюсь, почему меня не понимают. Я считал все это глупыми закидонами Антона, но он все знал и понимал. От этого тошно. — Тема, — поглаживаю его голову, пропуская седоватые волосы сквозь пальцы, — если бы ты знал, в какой ад превратил последние наши с Антошей недели… Хмыкает и отвечает тихо, лениво. — А ты думаешь, я не знаю этого? Я скалюсь и смотрю в потолок, медленно поглаживая его бороду. Судорожно вздыхаю. Ну вот зачем я об этом сейчас говорю? Но остановить себя уже никак. — Все эти звонки, слухи, приветы, внезапные приезды… Каждое твое появление было гвоздем в крышку гроба нас с Мышонком… А он ведь все понимал… — Знаю, Игорь, я все знаю. Прикрываю глаза, вспоминая последнюю ссору. Бедный мальчик, которого обстоятельства толкали к истерикам. — Тогда, на матче. Зачем ты его трогал? — Я же говорил, что ты все равно вернешься обратно. Мне просто надо было тебя ускорить… и все, ты снова мой. — Думаешь? — Да, ты же сейчас со мной, а не с ним. И я знаю, что ты уже не вернешься к нему. Я не знаю, что ответить на это. Внутри меня творится какое-то безумие. Замираю, пытаясь прислушаться к биению своего сердца, которое медленно подступает к горлу. Почему я тогда не остановил себя и просто не поговорил с Антоном? Если так, то меня сейчас бы здесь не было. Артем бы тихо не сопел у меня на груди, да и виктории бы не было. Ничего бы не было. Так странно, я называю губы Антона клубничными, но ни разу так и не принес ему ягод… Дзюба натягивает на нас одеяло и с груди перемещается на плечо, успевая чмокнуть меня в подбородок. Еще что-то шепчет, обнимая меня рукой, опять проводит ладонью по моим ребрам и замирает, явно засыпая. Я прислушиваюсь к тишине. Ну вот, опять она. Начинаю думать об Антоне. Сразу вспоминаю, как он не хотел, чтобы я ехал на сборы. Его ведь теперь абсолютно можно понять, правда? Сборы… Как теперь туда ездить? Я же долго не выдержу близкого нахождения Антона. Меня точно перемкнет. Дзюба вздыхает и закидывает на меня ногу, будто чувствует, чем, а точнее кем заняты мои мысли. Какая же я сволочь, я не достоин людей, которые так отверженно болеют мной. Один где-то напивается и наверняка влезает в проблемы, второй похрапывает, согревая меня, а третья опять от усталости уснула в детской, прижимая к себе белокурые макушки детей. Где-то в пояснице просыпается совесть, размеренно и методично начинает меня грызть. Как только я смиряюсь с тем, что очередную ночь проведу в затянувшемся приступе самобичевания и разглядывании потолка, мозг отключается, а я проваливаюсь в липкий сон. — Нахуй ехать на базу? Ну вы че! Слышу недовольные крики Зобнина. Кажется, мы остаемся на базе. Все обходят меня кругом, а я пытаюсь понять, что происходит. Вокруг так много людей, все куда-то идут, с кем-то говорят. Яркими пятнами мелькает белая форма, ослепляет, заставляя щурить глаза. Мне до скрежета в зубах неуютно здесь стоять, пытаюсь зацепить, выловить кого-нибудь из толпы. — Игорь? Оборачиваюсь, судорожно соображая, кому принадлежит такой знакомый голос. Но за спиной все еще бессистемная толпа, прорваться через которую нереально. — Игорь? Дергаюсь, снова оглядываясь. Грудь сдавливает паника, нужно сесть. Расталкиваю людей, уже не реагируя на зов голоса. Пытаюсь дорваться до диванов, которые баррикадами стоят в углу. — Игорь Владимирович? Сглатываю, застывая на месте. — Антон? — быстро поворачиваюсь вокруг себя. — Мышонок, ты где? Я не вижу его. Грудь будто проломили, пульсирует тупой болью. Хватаюсь рукой за одежду, хочу заглянуть под нее. Почему на мне черная водолазка, а не форма как у всех? Что происходит? Душно, как же здесь душно. Глаза цепляются за рисунки на сильных руках — Смолов. Преграждаю ему путь, хватая за плечи. — Федя… Что случилось? Миранчук где? В ответ Смолов лишь пожимает плечами. — Ты же решил больше не приходить, что ты здесь делаешь, Игорь? Ты же уже все. — Что?.. Федя куда-то исчезает, а меня начинает мутить от непонимания. Никто ко мне не подходит, никто меня не видит. Твою мать! Начинаю еще ожесточеннее распихивать людей со знакомыми лицами, все-таки добираясь до диванов. Падаю на один и тут же закрываю лицо руками. Это просто плохой сон, сейчас все уйдет. — И мы потом с Черышевым клубнику… Быстро встаю и распахиваю глаза. — Артем?! Передо мной сидит Дзюба, приобнимающий Кокорина за плечо. Продолжает свой рассказ, не реагируя на меня. Саша невпопад смеется, поглаживая ногу Дзюбы. — Артем, ты слышишь меня, Артем! — тут же оказываюсь рядом с ним, тормошу. — Тема, Темочка, пожалуйста, что здесь происходит? Он сердито отмахивается от меня. — Тема! Говори со мной! Наотмашь бью его по лицу. Артем сразу же подскакивает, толкая меня плечом. — Акинфеев? Что ты ходишь тут? Мы только без тебя жить начали, собрались тут проводить тебя, а тебе все мало внимания! Ты уже все, отпусти нас! Толкает меня еще раз и возвращается к Кокорину, тут же подменяя на своем лице гнев на милость. В смысле я уже «все»? В сотый раз оглядываюсь. — Игорь… хороший был капитан. А какой вратарь… Давайте выпьем. Я ничерта не понимаю. Чей это знакомый голос. Психую и кричу, но на меня никто не обращает внимания. Водолазка душит, дергаю за ворот. Чувствую, как кто-то случайно задевает мою руку. Это Алексей. Сидит рядом с Антоном. Вот он. Антон, Антоша, Мышонок. Преданно смотрит на брата, сжимая его руку. Взахлеб что-то рассказывает, а Леша участливо кивает и улыбается. Неужели между ними мир? — Антоша… Что тут происходит? Присаживаюсь рядом с ним, но он отворачивается, придвигаясь ближе к брату. — Антон, пожалуйста, ответь! Леша подскакивает, заслоняя собой испуганного Антона. — Вы же ушли уже, зачем лезете опять к братику? Мы вас проводим, успокойтесь! Уйдите, вы не должны здесь ходить! Это уже не ваше место. Плевать, что он говорит, плевать. Мне нужен Антон. Пытаюсь до него добраться, борясь с Лешей. Успеваю даже схватить за запястье, сжать его до треска. Мышонок лишь кривится, смотря на меня. По щекам пробегают редкие слезы, он шепчет что-то про то, что они сами лучше проживут. — Мышонок, не плачь, позволь… Поговори со мной просто! На секунду прикрываю глаза, а когда открываю, оказываюсь лежащим на столе. Быстро сажусь, дергая воротник. Вокруг меня все застыли, внимательно смотрят. Артем все также шепчется с Кокориным, а Антон сжимает руку Леши и мягко улыбается, слушая его. Какая же идиллия. Все успокоились, встали по местам, стыдливо на меня поглядывают. Кажется, картинка в моей голове начинает собираться… Как же тут душно! Стягиваю с себя водолазку, нервничаю, а она все не снимается, цепляясь за мое тело. Матерюсь, дергая край. На мое плечо ложится легкая рука. Ее рука. Никогда ни с чем не перепутаю. Теплая, нежная, родная, чувствую это даже через гребаную черную водолазку. Кудри мягких волос щекочут мое лицо, я часто моргаю, все еще ерзая с кофтой. — Шшш… — перехватывает мои руки, мягко сжимая. — Некрасиво так, Игорь. Ложись, ты лежать должен… Настойчиво давит на грудь своей узкой ладонью, прямо туда, где секунду назад билась боль. Слушаюсь ее движений, откидываюсь на стол, который оказывается ледяным. Смотрю на нее снизу вверх. По щекам бегут слезы вперемешку с черной краской. Нет, девочка моя, не плачь… Я же обещал, что ты никогда из-за меня не будешь плакать. Хочу прижать к себе и успокоить, но руки онемели. Чувствую, как на виски скатываются слезы. Не понимаю, мои или ее. В горле засел ком, саднит его, давая мне выдавить из себя только хриплое: «Катя…» Она начинает рыдать, утыкаясь в мою грудь лицом. Стонет, причитая. Окружающие гладят ее по спине, изредка касаясь моего лица. Катя задыхается, содрогаясь. И тут я понимаю. Это мои похороны. Вздрагиваю, широко распахивая глаза. Глубоко дышу, цепляясь руками за свое лицо. Сразу сажусь, оглядывая комнату. Спальня. Рядом спит Артем, подложив под голову свою руку. Торшер все также не дает темноте поглотить нас. На полу пустая тарелка. В моих ногах сбито одеяло. Блять. Сердце заходится в груди, а жуткий налет сна все еще липнет к позвоночнику. Как противно. Тихо встаю с кровати, чтобы не тревожить Артема. На ватных ногах иду к окну. Оно открыто, но в комнате безумно душно. Меня все еще подташнивает, поэтому сажусь прямо на пол, складывая ноги в бабочку. Я всегда расслабляюсь, когда растягиваюсь. Прислушиваюсь к размеренному дыханию Артема и медленно успокаиваюсь. Это просто глупый сон, но что-то мне подсказывает, что нужно лучше к нему прислушаться. Когда закрываю глаза, вижу перед собой Артема вместе с Сашей, кажется, они были там счастливы. Артем был счастлив. В глазах горел задорный огонек да и выглядел он свежо. Вздыхаю. А ведь он был прав, кому еще Артем Дзюба так послушно пойдет мыть клубнику? За кем еще сорвется после короткого звонка и приедет по первому требованию в Москву? Я тонул, терял себя, не мог найти место, где можно пристроить свою беспокойную душу. Антон будто оставил часть ее себе на память, поэтому я изнемогал. Алкоголь не помогал, лишь только сгущал краски. Вот я и позвонил, прося о встрече. Он сразу сорвался, побросав все дела. Через несколько часов был в Москве. Сразу скинул адрес. Я приехал. Так странно было видеть его на пороге квартиры: уставшего, испуганного. Артем будто и не верил, что я перед ним, просто смотрел, не смея сделать шаг навстречу. Я сказал что-то невнятное, какую-то глупость и кинулся к нему. Боже, как он меня обнимал. Прижал к себе, как всегда любил делать, припечатывая мой затылок своей огромной ладонью. Потом уткнулся в сгиб шеи и стоял так со мной целую вечность. Потом отпустил, чтобы усадить за стол. Быстро открыл бутылку шампанского, подвинул ближе тарелку с викторией. Даже откуда-то достал красивые фужеры. Золотистая жидкость шипела, распадаясь на несколько ниточек из маленьких пузырьков. Артем что-то неуверенно спрашивал, интересуюсь моей жизнью. А я очень даже уверено с ним говорил, стыдясь. Какая же я все-таки мразь. Зачем я сейчас здесь? Чтобы успокоить себя, Артем как морфий, нужно держать под рукой. Потому что душа моя ноет, не позволяя спать одному. Наверное, я эгоист, которому нравится, как его все вылизывают. Собственно, не за этим ли я позвал Артема? Слышу, как за окном начинается дождь. Сразу подскакиваю, чтобы подставить лицо свежести. Вытаскиваю ладони из окна, с наслаждением чувствуя, как холодные капли разбиваются о мою кожу. Думаю, мне стоит что-то поменять в жизни. Отказаться от старой в пользу новой. Это смешно, но если уйти из Сборной? Молча, никого не предупредив. Как я и хотел когда-то сделать. Хотя, это разобьет Артему сердце. Интересно, что он скажет журналистам, которые точно окружат его, словно коршуны? Наверняка начнет что-то плести про то, что сам в это не до конца верит, что стоит подождать каких-нибудь заявлений. Выдавит из себя нервную улыбку и отмахнется на прощание. Позвонит мне. И не один раз. А я не возьму. Буду кусать пальцы, но не возьму. Потом он поймет, что это все было ради него. Давя в себе привычное «чувства крепнут в разлуке», когда-нибудь согласится со мной. Одним утром осознает, что без меня жить намного проще. У нас ведь даже планов на будущее не было. Медленно киваю себе. Так оно и будет. А я как-нибудь это все переживу. Не возьму внезапного звонка, не приеду в паб, не буду рваться выйти первым в подтрибунное помещение. Правда, я сейчас уверен, что переживу это, ведь совсем не маленький мальчик. После того, что я сделал. После того, как бросил его. Низко делать вид, что ничего не было. Хоть я и исполняю это, пресекая любые попытки говорить про содеянное мною. Я просто не беру в оборот его чувства. До сих пор не знаю, какими были для него эти месяцы. Да я и не хочу. Единственная благородная вещь, которую я могу сделать сейчас, это уйти. Из Сборной, из его жизни. Закусываю губу, убеждая себя в этом. Твою мать, Акинфеев, поступи ты хоть раз благородно. Перестань думать только о себе… — Игорь?.. — сонно и растерянно. — Все нормально? Оборачиваюсь и смотрю на него. Боже, Артем, как же я надеюсь, что ты поймешь. Я знаю, без меня правда будет лучше. Я ведь буду делать тебе больно снова и снова. Ты должен будешь меня понять и отпустить… Прикрываю глаза. Кажется, внутри меня впервые за последнее время утихает беспокойство. Я все понял. — Малыш, пойдем спать… — Конечно. Выключаю торшер и мы сразу же проваливаемся в темноту. Слышу, как он копошится в постели. Как только я ложусь, Артем сразу же меня крепко обнимает и притягивает к себе. Несколько раз целует мою макушку, а я чувствую, как сердце снова начинает прыгать в груди. Сглатываю и раскрываю глаза. — Тема, отпусти меня…