Перекрёстки

Антон с Ромкой появились в самый разгар веселья. Ребята, уже изрядно подпившие устроили дальнейшие соревнования по принятию спиртного, в простонародье именуемое «Кто кого перепьёт!» Пока лидировали футболисты, но и биатлонисты с лыжниками старались не отставать от них. Короче, во всей этой честной компании Шипулин с Зобниным оказались самыми трезвыми. Антон взял из холодильника пару бутылок пива и, протянув одну Ромке, кивнул на один из пустующих столиков. — О, нагулялись? — пьяный Дзюба подлетел к приятелям, — А мы всё думаем, куда исчезли наши голубки? — Тём, всё-таки тебе часто мячом по голове прилетало. — Хмыкнул Шипулин. — Я уже начинаю жалеть, что лыжи тебе подарил. Боюсь, что свалишься и ещё сильнее башку отобьёшь. — Всё-всё, молчу, как партизан. — Артём поднял руки, всем своим видом показывая, что сдаётся и ретировался в сторону хмельной компании под защиту своего капитана. Он что-то шепнул на ухо Игорю, но тут же получил от того шутливый подзатыльник. Больше никто не обращал внимания на двух мужчин, которые пристроившись за небольшим столиком под навесом, не спеша потягивали пиво и молча наблюдали за тем, как их приятели продолжают напиваться. — Тош, так всё-таки, почему вы не вместе? — первым не выдержал Роман. Антон вздохнул, прищурился и внимательно посмотрел на Зобнина. — А как ты догадался, что это Мартен? Неужели всё так очевидно? — спросил он, кривя рот в горькой усмешке. — Ну, не то чтобы очень, но… — Ромка старался подобрать правильные слова, — Вы до Сочинской Олимпиады всегда так тесно, по-приятельски общались, а потом, словно кошка между вами пробежала. Едва в глаза друг другу смотрите. Тогда всё закончилось, да? Антон снова хмыкнул. — Да нет, Ром, тогда как раз-то всё и началось. И общаться на публику мы перестали только лишь потому, что поняли, что можем сорваться в самый неподходящий для этого момент. Страсти кипели не шуточные, градус возбуждения от того, что он рядом, вот так близко, просто зашкаливал. …- Антон, можно тебя на пару слов? — Мартен как-то очень напряжённо смотрел на российского биатлониста, будто боялся, что тот его сейчас просто пошлёт куда подальше. Шипулин пожал плечами и послушно пошёл за Мартеном, который уверенно шёл по направлению пустующих трибун. Зайдя в подтрибунное помещение, Фуркад резко остановился и обернулся к Антону. Тот даже чуть не врезался во француза — сработала хорошая реакция, отточенная годами тренировок. Он долго всматривался в лицо Антона и молчал. Наконец, Шипулин не выдержал. — Ну, говори, что хотел сказать. Я тебя внимательно слушаю. Антон и так был слегка раздражён из-за своего обидно упущенного подиума, а тут ещё этот со своими разговорами. То, что француз ему нравился, и совсем не как приятель, Шипулин осознал уже очень давно и именно поэтому вся эта неоднозначная ситуация его сильно напрягала. Больше всего на свете ему сейчас хотелось оказаться в своём номере, подальше от человека, который вызывал в нём такую бурю эмоций, потому что единственное, что могло хоть как-то принести ему успокоение в данный момент его жизни, так это то, что если бы Мартен его просто обнял, прижал к себе и они просто бы постояли и помолчали. А такой вариант был за гранью реальности. Но, видимо в жизни устроено так, что если где-то что-то убыло, то в другом обязательно прибудет, потому что Фуркад сделал именно то, о чём мечтал Антон — он молча прижал его к себе, заставляя уткнуться носом в крепкое плечо, и запустил свои длинные пальцы ему в волосы, начав ласково их перебирать. И Антон не выдержал. Он как-то жалобно всхлипнул и ещё сильнее прижался к сильному тренированному телу, о котором мечтал уже столько времени. — Тош, не расстраивайся. Ты всё равно самый лучший. Во всяком случае для меня точно. — Мартен гладил Антона по вздрагивающим плечам, шепча на ухо слова утешения, — Это только лишь начало, впереди ещё много стартов. Я уверен, что ты ещё возьмёшь своё Золото. Перестань сам себя уничтожать, Антон. Что мне сделать, чтоб ты перестал винить себя во всём? — Поцелуй меня. — Шипулин поднял на Мартена глаза, в которых блестели предательски навернувшиеся слёзы. Это был их первый поцелуй, но далеко не последний. И ещё были ночи… жаркие, полные страсти и любви. Антон никак не мог привыкнуть к тому, с каким стремительным напором Мартен ласкал его в постели, как бешено двигался в нём член француза, даря ни с чем не сравнимое удовольствие, как его собственный стояк плотно охватывала и сжимала узкая задница любовника. Казалось, что ему всегда будет мало — он брал и отдавался с таким самозабвением, как будто от этого зависела его жизнь. Никто из них не мог в полной мере насытиться друг другом. Раз за разом, ночь за ночью всё происходило словно в первый раз — они сплетались в крепких объятьях, руки и губы блуждали по телам, лаская и целуя всё, что попадалось в зону их досягаемости. И так продолжалось три долгих, счастливых года… — А потом? — спросил Ромка, забыв о том, что всё еще сжимает в руке недопитую бутылку с пивом. — Потом… — Антон печально улыбнулся и сделал очередной большой глоток, — Потом, в один прекрасный, или правильнее сказать ужасный, момент, пришла короткая СМС-ка: — «Всё кончено. Прости.» И этот сезон мы были уже каждый сам по себе… Вот и вся история, Ром. Ни убавить, ни прибавить. — Он молча сделал ещё несколько глотков и, после небольшой паузы, продолжил: — Этот сезон для меня вообще был просто адским. Всё смешалось в одну кучу. Знаешь, говорят, где тонко — там и рвётся, вот и у меня так же… и эта травля с допингом, и недопуск на Олимпиаду, здоровье подкачало… а самое обидное, что больше нет рядом человека, который помог бы всё это пережить. Короче, всё одно к одному. — А мне, почему-то кажется, что он тебя до сих пор по-прежнему любит. — Задумчиво проговорил Зобнин и, перехватив удивлённый и неуверенный взгляд Шипулина, быстро добавил: — Слишком уж странно он себя вёл весь этот сезон. Как-то непредсказуемо и по-идиотски… Особенно на первом этапе после Олимпиады. — Ты о чём? — в глазах Антона мелькнуло что-то очень похожее на надежду. — Знаешь, Тох, со стороны это смотрелось… мне кажется, что он просто подарил тебе этот этап. То, что он не бежал спринт, давало тебе огромный шанс, и ты им прекрасно воспользовался. Ты бы и преследование выиграл бы, если бы так некстати не намазал… а уж про масс-старт и говорить нечего… — Ромка усмехнулся, — Ты бы видел, как он со старта за твою спину ломанулся… чуть не сбил с ног пару-тройку спортсменов. Да и на финише… только слепой бы не заметил, как у него руки опустились, когда ты упал. Антон улыбнулся — он сам неоднократно пересматривал эту пресловутую гонку и задавался вопросом: — «Что, мать твою, это было?» — Да ещё все эти его неоднозначные интервью, — увлечённо продолжал говорить Зобнин, — Блин, Тох, я, кажется, знаю, что делать! — Ну и что же? — Антон уже не переставал улыбаться, глядя на пьяный энтузиазм Ромки. — Вот если бы не твой пинок, то я бы так и переживал сейчас, не зная, куда засунуть свои, как мне казалось, ненужные чувства. Сам бы мучился и Сашку бы страдать заставил. Так что я у тебя в долгу. — Роман хитро прищурился. — Пришло время дать хороший пинок твоему французу, чтоб мозги на место встали. — И как ты собираешься это сделать? — Очень просто. Давай заставим его ревновать! Знаешь, ревность сильное чувство, оно быстро приведёт его в себя. — А если нет? — А если нет, то значит, мне всё это показалось, и он действительно больше ничего к тебе не испытывает. — Зобнин виновато пожал плечами, — Но нужно проверить, Тох. А то потом ты сам себе не простишь, что не сделал всё возможное, чтобы вернуть себе любовь. — И откуда ты такой умный взялся на мою голову? — засмеялся Шипулин. — Молодой, да ранний… — Вот увидишь, всё получится! — воодушевлению Ромки не было предела. — Я вот сначала съезжу к Сашке, потом новый футбольный круг, а потом… короче, ваши старты начинаются, а мой сезон как раз заканчивается и я… я просто покатаюсь с тобой по этапам и пусть Его биатлонное величество считает, что я твой новый бой-френд. Вот тогда и посмотрим, всё кончено между вами или нет.