Сгинь

      Юлик, ответь только честно, какую ночь подряд ты думаешь о нём? Не спишь, ворочаешься, глупо улыбаешься, с жаром припадаешь к подушке, ёрзаешь и комкаешь простыни? Ври, ври, ври.       Учёба в колледже давалась последнее время невероятно тяжело. Изрядно потрёпанный бессонными ночами Юлик постоянно засыпал на последних рядах аудитории, а в коридорах, наоборот, энергично жестикулировал, волнующе шмыгал носом, вытирал вспотевшие ладони. Выискивал Руслана взглядом. Конспекты он писал врачебным подчерком, да их едва ли проверяли. Стоило ли тратить нервы и силы?       Шесть дней, две недели, может уже месяц вся жизнь Онешко состояла из суматохи, вызванной скорой сдачей сессии, большого количества кофе, обжигающего горло, ночей в глупых раздумьях со стыдливо прикрытыми рукой глазами, всегда устремлёнными в потолок; встревоженным облизыванием пересохших губ, трясущихся от недосыпа рук и плывущих перед глазами серо-чёрных образов. Руслан, это всё из-за тебя.       Юлик ничего не понимал: чем больше он думал о Тушенцове, чем больше представлял его в своих сонных мечтах, тем больнее, но сладостнее кололо где-то в районе сердца, тем более знакомо ощущалась мелкая дрожь на кончиках пальцев, тем щекотнее было костям, тем больше было частых-частых вздохов. Вроде это все с несомненным одобрением и твёрдой уверенностью именовали «влюблённостью». Юлик безнадежно именовал это интересом.       В коридорах они виделись реже и реже, и Онешко, как ни крути, начал потихоньку смиряться со своей судьбой и был менее возбуждённым в перерывах, не надеясь больше увидеть этого манящего, притягивающего к себе парня. Кто-то волнительно перешёптывался о Руслане, (именно о нём, так как Онешко не мог ошибаться) и третьекурсник просто не способен был этого не слышать. Только вот он и слышал, и с расточительством внимал, но не понимал ничегошеньки.       Юлик сидел на первом этаже на той самой холодной скамейке с обшарпанными спинками и уныло провожал студентов, шныряющих туда-сюда по учебному заведению, уставшим, измученным взглядом. Он бы сейчас покурил. Покурил с Русланом. — Братан, выглядишь плохо. — Гридин со своей буквально отеческой заботой приобнял Онешко за плечи, удобно устроившись рядом и закинув ногу на ногу. — Опять не спишь? — Не сплю. А ты всё такой же. Удивительно даже. — Что удивительного? — Никита посмотрел на однокурсника с какой-то непереносимой жалостью, широко улыбнулся и потёр переносицу. — Знаешь… Помнишь про недовписку? Давай завтра её устроим? — А толку?.. — Юлик понимал, что Тушенцов там вряд ли появится, и от этого становилось ещё тяжелее дышать, будто на сердце лежал неподъемный камень-валун, собственноручно вылизанный слезливыми волнами. — Хотя я расслаблюсь наконец. Лизу не забудь пригласить, а то я слишком устал, чтобы готовиться к этому всему… — Без проблем, братан. Я попробую это дело устроить. Мы пойдём к Кашину на хату, ты не против, я думаю. Ведь не против?       Юлик дважды мотнул головой. Всё в порядке. Было бы. — Отлично. Завтра в шесть? — Да. Завтра в шесть… Да… — Я пойду на пару, у меня сейчас экономика. Не скучай.       Парни дали друг другу пять в знак обоюдного согласия и одобрения. Что ж, завтрашний день обещал быть весёлым.       Онешко старался больше не двигать головой: она будто бы потяжелела, загромождённая тоннами серебристо-белого свинца с голубоватым отливом, бесцеремонно давящего на виски. Парень решил покурить, а мало ли? Вдруг сигарета поможет ему избавиться хотя бы от головной боли. Сомнительно: от ноющей тоски он же так просто не избавится.       Третьекурсник похлопал себя по карманам. Что ж, обнадеживающая новость… Сигарет там не оказалось. Ни одной вообще, даже самой завалявшейся и ненужной. Тем не менее, настроенного на какое-либо расслабление Юлика это не огорчило почти нисколько. Всегда можно было положиться на других ребят за шарагой, нервно курящих втайне от преподавателей, или уж не совсем втайне, раз предпочитают тихому углу за ларьком оживлённый угол самого ПТУ.       Онешко расстегнул парку, вытер грязь большим пальцем на язычке кроссовок и утомленно зашагал в «курилку». Обойдя небольшие скопления увлечённо дискутирующих людей, некоторых даже отодвигая легонько руками, Юлик в конце концов добрался до скамейки и плюхнулся на неё, игнорируя косые, вопрошающие взгляды со стороны. Всё это время он шёл, смотря себе под ноги, отмечая некрасивость измаранного плевками, жвачками и бумажками асфальта, практически не поднимая головы. И сев точно так же, он не огляделся, не поискал глазами других курильщиков, не посмотрел на скамейку. — Какая встреча, — произнёс до скрипа зубов запомнившийся голос. — Заскучал без меня?       Это же… Руслан?       Юлик не поверил своим глазам, увидев перед собой Тушенцова. Того самого, который приходил к нему в редких и удачных снах, надменно поглядывая, облизывая или кусая губы, поглаживая взъерошенные волосы. Того самого, из-за которого Онешко не спал в основном невычислимое количество времени. Того самого, из-за которого на душе становилось по-детски легко, улыбка сама собою появлялась на помятом лице, а в горле пересыхало. Часто захлопав блестящими от удивления смешливо-изумлёнными глазами, Юлик сдавленно сглотнул.       Третьекурсник не сразу сообразил, что ему стоит ответить в такой ситуации. Он был совершенно не подготовлен, поэтому подобная встреча, хотя и воспевалась где-то в замызганных уголках влюблённого сознания с искренним восторгом, стала для Онешко испытанием на прочность. — Без тебя? — Ну да. Как ты наверняка мог заметить, — Тушенцов подвинулся ближе к студенту, совершенно не смущаясь, настолько близко, что их колени вот-вот могли касаться. — Я пропадал некоторое время. — Да. Я заметил. — Что ж… Юлик, верно? Юлик, ты употребляешь? — Чего? Н-нет, — Онешко протянул это как-то виновато и отчуждённо. — Нет, не употребляю.       Руслан с неподдельным интересом разглядывал парня с ног до головы, иногда кривя бровью или кусая губы.       Дразнишься? — По тебе и не скажешь, дружок. Хотя… Нет, я бы дал твоим красивым мешкам под глазами единственное оправдание — наркотики.       Юлик нервно дёрнулся в неправдоподобном смешке. Он назвал его отёкшие, фиолетово-бурые, несколько устрашающие мешки от бессонницы красивыми. Глупый, что ли? — Что? Серьёзно? — Онешко повторно растерянно захлопал глазами, стараясь не выдавать подрагивающий голос, пронизанный нотками волнения. — Да, бля, абсолютно! — Руслан теперь подвинулся ещё ближе, беззастенчиво уткнувшись своей коленкой в коленку Юлика. — Ты на третьем курсе, верно? — Да…       Всё же чувствующий облегчение от сидения на лавке из-за уходящей из-под ног земли Онешко нервничал, кусая до крови нижнюю губу с некоторым смаком. Голова плавилась. — Это ведь ты пялил на меня в спортзале? Довольно некрасиво, знаешь ли… Но, блять, я бы этого не узнал, если бы не посмотрел на тебя сам.       Тушенцов игриво улыбнулся на секунду, настолько неуловимую и мимолётную, что Юлик, в смущении отвернувшись, тут же подумал: а не показалось ли это ему? — Я вообще-то покурить пришёл. У тебя есть? — Да. Ты какие обычно… — Мне без разницы, — Онешко шмыгнул носом, посмотрел на ногу второкурсника и наконец поднял глаза.       Руслан хотел что-то сказать. Это было заметно по его чуть приоткрывшемуся рту, приподнятым бровям и какому-то другому вербальному сигналу. Парни засмотрелись друг на друга. Теперь уже каждый. Без колющейся на подушечках пальцев робости, без детского стеснения, с наслаждением, сравнимым с распитием действительно качественного вина. — По-пидорски. — Что? — переспросил Онешко, мотнув головой. — По-пидорски.       Юлик понял о чём он, причём буквально с первого раза, выругавшись где-то у себя в голове, и стал с надеждой смотреть на коричнево-чёрные шершавые камешки, вслепую разбросанные по асфальту. И снова молчание. Снова впивающиеся друг в друга взгляды поднятых в немом вопросе помутневших глаз. Влюблённому, бредившему разуму Юлика даже показалось, что Руслан потянулся к его руке. Но это, наверное, просто показалось.       Стало неестественно жарко — слишком жарко для ранней весны. Третьекурсник заметно ощущал ту нагнетающую влагу во рту, отчего Юлик никак не мог удобно расположить там язык, и давящий сверху багряно-охровый слой удушающего зноя. Он взволнованно, рвано дышал, сопел, стучал по поверхности скамейки. Руки почти ненароком касались ноги Тушенцова, от которого, Онешко мог поклясться, и исходил треклятый жар.       Кадык Руслана дёрнулся. Он и сам скоро не выдержит такого напряжения. — Так ты хотел покурить? — Тушенцов пытался отвлечь себя от всяких грязных мыслишек, норовящих заполнить всю его опустошённую голову. Всю до конца, не оставляя ни единого места для угрызений совести, моральных принципов, давно сменившихся норм поведения. — Да, хотел. — Ну так возьми.       Второкурсник протянул холодную руку, между двумя пальцами которой была зажата сигарета. Юлик нечаянно накрыл его руку своей, стыдливо увел её и аккуратно вытянул злодейку с фильтром сверху, не желая больше касаться Руслана. Онешко казалось, что его застыдят за подступившее к горлу не проглатываемым комком волнение, за дёрганность, за несмелость, и до конца учёбы будут тыкать пальцами, кривя губы в издевательских подначках.       Юлику нужны были безопасность, устойчивое положение и мнимое согласие, Тушенцову — адреналин, новые эмоции и пьянящее, вязкое чувство чего-то зверского и дикого, отдающееся пульсацией в голове, руках и животе.       Взбудораженный собственными мыслями второкурсник улыбнулся, не дружелюбно и приветливо, а как-то хищно, обольстительно, принуждая кроткого Юлика сгорать изнутри. — Спасибо. — Не за что.       Последняя фраза была произнесена над ухом третьекурсника, который слишком самонадеянно прятал трясущиеся руки за спиной. Обжигающее дыхание, ощущение какой-то странной интимности и притяжение сковывали абсолютно всё тело Юлика. Он не мог ничего сделать: он даже не мог понять, счастлив ли он на данный момент здесь, с тем, кого исподтишка сравнивал с покровителем мечтательной души, с тем, кого негласно касался в собственных фантазийных снах, окрашенных из-за медикаментов в ослепительный блеск, с тем, кого беззвучно расцеловывал обожанием с головы до пят. — Я, пожалуй, пойду, — Онешко вскакивает с лавки, будто ошпаренный, и прячет сигарету в карманный вырез парки, быстрым шагом направляясь обратно в ПТУ.       Небо сегодня было необычайно серым, прям как чёртов асфальт, по всей видимости навсегда засевший в памяти Юлика, как грязная плитка в мужских туалетах. Птицы громко и вычурно напевали свои бессмысленные мелодии, шумный ветер игрался с молодыми бледно-зелёными хвоинками елей, заботливо посаженных в обрамлённые красными кирпичами клумбы. В воздухе пахло свежестью, новизной и чем-то грандиозным. — Юлик, дуралей, — проговорил Руслан, глупо улыбаясь в экран смартфона, на котором буквально полминуты назад высветилось сообщение от неизвестного абонента:       «Я забыл спросить, ты сможешь завтра прийти на вписку к Кашину в 18:00?»       И последовавшее за этим другое:       «Это Юлик, если что» — Ну бля, приду. Юлик… — Тушенцов откинулся на спинку скамьи, закрыл глаза руками и засмеялся, задористо посвистывая.