Сгинь

      Юлик, немного взбодрившийся от воды, слегка избавившись от чувства тягости в животе из-за слов Руслана, отстранившийся от тёплой компании и просто хорошего вечера, не сразу решился покидать ванную. Всё-таки стоило ещё разок обдать лицо холодной водой, беспрерывно струящей из крана вот уже минут пять. Онешко посмотрел на себя в зеркало, пригладил волосы и шумно вздохнул. Парень потихоньку успокаивался, но стук сердца выдавал его с потрохами. Какая-то сладость во рту, ощущение полёта, слегка кружащаяся голова стали привычными для Онешко со времён первой встречи с Тушенцовым. Или он это всё воображает? Ни на один из своих вопросов третьекурсник не мог ответить самостоятельно, поэтому, хотя и горел желанием поделиться накипевшим с Лизой и обсудить это всё дело с чашкой горячего чая, боялся последствий. Боялся, что Неред не поймёт, что будет странно на него коситься, что выгонит за дверь, что расскажет всё Руслану. Парадоксально, но ничего из ранее перечисленного она никогда и ни с кем не делала. Получается, Юлик боялся совсем не этого.       Юлик боялся признаться, что питает симпатию к второкурснику. И, прежде всего, самому себе.       Он чувствовал себя одиноким, хотя и был окружен друзьями. Ни с кем из его знакомых не случалось подобных ситуаций… От такой раздирающей покой и нервы покинутости хотелось выть, но получалось только хрипеть, сглатывая ком обиды, негодования, в какой-то степени злобы. Злобы на весь мир из-за той крайней меры оскорбления внешним спокойствием, счастливыми лицами друзей и невозможности поделиться с ними заветными мыслями.       Но долго прятаться от самого себя, от Руслана и от страшно кусающейся за пятки жизни в ванной Онешко не мог, потому и решил наконец с тяжёлым вздохом выйти оттуда. Он понимал, кто его там ждёт и с каким претензионным лицом, очаровательной ухмылкой и осторожными движениями рук.       Наверное, Юлик сошёл с ума.       Но ожидания его оказались несбыточными, так как на кухне кроме заснувшей на столе Лизы не было никого. Онешко ласково ей улыбнулся и вошёл в гостиную, кишащую двигающимися в диком танце телами, неестественно громким смехом и улыбками до ушей. Третьекурсник проследовал аккуратно до дивана, осторожно отталкивая падающих ребят, похлопывая их по плечам, прося пройти дальше. Он, со всей силы плюхнувшись на обитый бархатом предмет мебели, откинул голову на спинку, широко раскинул руки и закинул ногу на ногу, выжидая хоть чего-то. Юлик всё ещё чувствовал это обжигающее изнутри, грязное и мерзкое одиночество. Даже в наполненной до краёв весельем, выпивкой и танцами квартире. — Чего такой грустный? — Кашин любезно уселся рядом, по всей видимости недавно отрезвев. — Даже не выпил ничего. Бля, братан, кончай с этим уныньем. — Да, хорошо… — Онешко закрыл глаза и почесал бровь. — Принесёшь чего-нибудь? Башка расколется сейчас, пиздец. — Ладно. — Спасибо, Даня.       Рыжий парень показал палец вверх, ободрительно качнул головой и покинул комнату. — Ебать…       Онешко скучающе поводил руками по шероховатой поверхности дивана и случайно наткнулся на что-то шелестящее. Он открыл глаза и с комичным безбрежным удивлением, возможно даже восторгом, взглянул на скомканный желтоватый листок. — Юлик, выйди из подъезда. Руслан, — прочитал третьекурсник вслух. Щёки парня залились предательским румянцем, сердце на секунду скакнуло вниз, к лёгким, щекоча рёбра, вызывая таинственную усладу, представленную дебошем взрывающихся искромётным тугим, пылающим золотом и нетленным серебром фейерверков.       В голове загудело, затрещало, и Онешко, быстро вскочив с дивана, резвым шагом направился в прихожую. Там третьекурсник наспех натянул свою парку, торопливо надел на ноги кроссовки, предварительно оперившись в стену, чтобы не упасть от переполняющего его волнения, и, выкрикнув на прощание краткое: «Скоро приду!», скрылся за тяжёлой дверью, снаружи изрядно поцарапанной. Юлик спокойно вздохнул, и, окрылённый чувством будто поэтического вдохновения, потопал вниз по лестнице. Возле нелёгкой подъездной двери его молчаливо ожидал второкурсник, выкуривая, судя по выкинутым пяти бычкам возле ног, шестую сигарету. Руслан устало взглянул в глаза Онешко и, не сдерживая обаятельной улыбки, мотнул головой в сторону выхода. Тушенцов прильнул всем телом к железной двери, вышел на улицу и с лёгким прищуром снова посмотрел на Юлика.       На улице было прохладно, ветер дул в перерывах между посвистываниями в листьях, прежнего шума не было слышно. Умиротворение, по-домашнему уютная безмятежность настраивала на самые положительные эмоции. Третьекурсник, улыбнувшись то ли своей удачливости, то ли прекрасной погоде, то ли шикарно удобному стечению обстоятельств, остановился возле Руслана. — Зачем ты меня позвал? — Разве тебе там не скучно? — Да не особо… — Со мной веселее, скоро поймёшь. — Тушенцов еле заметно подмигнул и опёрся о дверь. — Пошли прогуляемся, что ли, блять? — А… — Я не пидор, спокойно, — Руслан тихо хихикнул, а затем чересчур стремительно напрягся, хмыкнув. — Ну да... — Юлик, вскинув брови, облизнул нижнюю губу. — Я уверен на все сто…       Тушенцов взглянул на него властно, подняв голову и выискивая в глазах собеседника прежнюю тревогу, отлично тешащую самолюбие парня. Однако от неё в глубоких глазах третьекурсника остались только непримечательные искорки на дне тёмно-карей радужки. Руслан готов был смотреть на Юлика практически вечность, утопая в этом покорно-влюблённом взгляде, который улавливал, казалось, только он один. Раствориться бы в них, поддаться эмоциям, не игнорируя щебечущее от счастья нутро. Забыть все свои принципы охотника, прошептать нежно на ухо что-нибудь ласковое, упереться руками по обе стороны от чертовски красивого лица, обжигать шею горячим дыханием, глотать слюни, рвано дышать и облизывать губы, сжимая руки в кулаки, нервно трясясь в искушении. Этот чарующий взгляд, лишённый презрения или боязни, казался таким неожиданно знакомым. И так хотелось вечно его на себе ловить, заинтересованно глядя в ответ. Соглашаться молчаливо, без ненужных слов, но не идти навстречу и таким поведением запрещать Юлику что-то предпринимать. Замечательное ощущение вседозволенности, но одновременно и осторожного любопытства переполняло его всего, придающее сил и желания творить, громко заявляя об этом в довольном выкрике. Внизу живота будто растворялись бархатные контуры, заставляя всё остальное тело прочувствовать мелкие вибрации, приятно отдающие густым, паточным туманом в голове. — Засмотрелся, Руслан?       Конечно, Тушенцов трижды мог ответить положительно, если бы его отпустил тот омут карих глаз, блестящих от недосягаемого счастья. Лицо Юлика казалось таким живым и эмоциональным, что безучастно отвечать ему было невозможно. Когда третьекурсник говорил, он дёргал головой, лоснящимися каштановыми волосами, вскидывал брови, поминутно хлопал шёлковыми ресницами. Смотреть на такую картину стало как-то чересчур невыносимо, поэтому Руслан задышал тяжелее, хотя воздух был хрустящим, свежим. — Наверное…       Онешко, отвернувшись от лица собеседника, довольно улыбнулся самому себе. — Так прогуляемся или нет, блять? — Давай. — Юлик схватил второкурсника за плечо, скомкав чёрное худи, во время первой встречи произведшее на него невообразимое впечатление.       Руслан взглянул на руку парня, потом на него самого и хмыкнул, вздёрнув брови. Он осторожно спустил её, так нежно и осторожно касаясь, будто бы от неправильного обращения рука Онешко могла вдруг очутиться на щеке Тушенцова, оставляя там жгучую пощёчину. Или того хуже, больше никогда не оказаться на нём самом. Такая правильность и ласковая забота обескуражила Юлика, и он непроизвольно сглотнул, поспешно спрятав руку в карман парки.       Парни молча зашагали по тротуару, изредка кидая небезразличные взгляды друг на друга и ловко игнорируя их в то же время. Они боялись той интимной близости, которая некогда случилась с ними возле ПТУ. Руслан образумился, позже даже со стыдом вспомнил произошедшие события, но не без улыбки отметил, что был хорош. И Юлик, и он сам. — Ты на кого учишься? — начал третьекурсник, слегка покашливая. — Давай не о учёбе, блять, пожалуйста. — Тушенцов, закрыв глаза, потёр их аккуратно большим и указательным пальцем. — Кроме неё есть множество других тем. Великое множество. Пиздец великое. — Хорошо, тогда… Чем интересуешься?       С губ второкурсника едва не слетело злосчастное «В данный момент тобой», но, резко посчитав такие слова несколько несправедливыми, несоответствующими ему самому, Тушенцов промолчал. Сердце требовательно застучало в груди, мешая спокойно вдыхать бодрящий весенний воздух, и Руслану казалось, что все вокруг обернутся, чтобы услышать этот неистовый стук. — Мне нравится читать. Обожаю «33 несчастья».       Юлик улыбнулся, и атмосфера принуждения, неудобной беседы как-то сама собой пропала. Второкурсник покачал головой и начал о чём-то говорить, уже не предавая особого значения словам, торопливо вылетающим из рта. Пусть он скажет глупость, пусть Онешко посмеётся, но Руслан почему-то чувствовал, что он не способен такого делать. Юлик понимающий, невероятно чуткий и добрый. С ним такое нестрашно. Тушенцову вдруг захотелось невзначай коснуться руки третьекурсника, ощутить его тепло, исходящее усладительными потоками по всему телу, словно янтарно-золотой мёд медленной струей тянулся внутри него. Руслан почувствовал вдохновлённый образ такого солнечного, будто загодя родного Юлика, и второкурснику привиделось, что с его пересохших губ вот-вот сорвётся что-то особенное. Душа пела, щебетала, вальсировала, и Тушенцов, непринуждённо болтавший с человеком, заставившим его снова окунуться в тот океан наслаждения жизнью, который давным-давно пропал где-то среди чёрных дыр с вязкой смолой в лёгких, чувствовал себя по-настоящему счастливым и воскрешённым. Воскрешённым от серых будней, от очередного бэдтрипа, сопровождающегося трудно переносимой головной болью и лязгом в ушах, от учёбы и уважительных, манерных, кичливых взглядов окружающих его студентов, от долга и вечных тайных договорённостях об очередной дозе злополучного экстази. Тут, с Юликом, он мог быть таким, каким сердечно желал, и от этого чувства ноги сами пританцовывали, и лучезарная улыбка не сползала с лица. — Юлик, — начал Руслан, опустив взгляд почернелых глаз. — У тебя кто-нибудь умирал?       Тушенцов отчаянно искал поддержки, руки помощи, хотя бы ответа на все эти крики души, истерзанной безнадёжностью и психопатическим судорожным ужасом. Он бежал за всеми, гнался, догонял, но, в ожидании хватаясь за руки, не получал ничего. Второкурснику было больно, но ещё больнее становилось от того, что он держал это в себе. Копил и копил, хотя иногда вываливал Лизе или Дане, но после таких душевных разговоров, очищающих основательно измаранную совесть Тушенцова, он чувствовал себя ещё более жалко и затравленно. Руслан морил всех вокруг, он был обузой: его не любили, и он не любил в ответ. Без чувств властно хватал за волосы, вдалбливался в тела молодых девушек, целовал их с отвращением, с каким-то чувством пустоты и щемящей дыры в груди, безучастно кидал пакетики с до слюней желанными цветными таблетками в грязные руки «покупателей». Ему страшно, до чрезвычайности страшно. Руслан был готов срываться каждый раз, цепляться за убегающие образы надежды, до хрипа в горле мучить собственный голос под тоскливые бренчания гитары, плакать, если бы мог такое себе позволить. Он чувствовал ответственность за такой авторитет, за уважение, за милые подмигивания со стороны хорошеньких представительниц женского пола, за собственную эмоциональную выносливость и силу. И от этого было в тысячи раз нестерпимее.       Парни говорили о смерти тихо, будто боясь спугнуть друг друга, Юлик сочувственно кивал и иногда много раз моргал, сгоняя наступающие слёзы. Ему от чего-то тоже было больно.