Сгинь

      В голове непонятный шуршащий звук, чёрно-белая рябь, что-то медленно подступает к горлу, вызывая отвращение и рвотный рефлекс. Онешко смотрит на Руслана, понимает, что тому так же противно-больно, и опускает глаза на тянущийся к нему мизинец второкурсника. Нет, Юлик, нельзя. Не берись.       Ноги сами подкашиваются, что-то внутри со стремительностью тянет вниз, хочется припасть к земле и посидеть тут на асфальте, высвобождая всю ту скопившуюся гниль сквозь мокрые дорожки из глаз. Нет сил. Он всё забрал до конца. — Я думал, с тобой правда будет весело, а тут… — Юлик сипло шепчет, боясь сказать слишком громко и обидеть чем-то Тушенцова. — Пиздец какой-то на душе.       Руслан поднимает опущенную тёмную макушку, вглядывается в лицо собеседника, непонятливо щуря глаза и шмыгая носом. Он видит перед собой белое пятно непонимания, красоты, белизны мысли, чистоты совести. Так хочется к нему прикоснуться, ощутить порывы дотрагиваться ещё и ещё, борясь с собственными принципами, останавливающими слёзы в стеклянных глазах. Но Тушенцов боится. Боится, что измарает это пятно, оставит серые, блеклые следы на нем, а потом уже и чёрные, смазанные из-за торопящего желания стереть доказательства его вмешательства в непорочную жизнь невиноватого человека. Совесть грызет, обгладывает кости, щиплет глаза.       Ноющая боль не даёт Руслану отвлечься. Он напряжён по-максимуму, второкурсник даже слышит скрип своих пожелтевших от сигарет зубов, со смирением терпит «выстрелы» в области висков. Напоминает похмелье, такое же дикое сожаление и стыд за своё существование, сопровождающее регулярно и дающее ещё больше поводов для выворачивающего наизнанку самокопания. Тушенцова тошнит. Тошнит собственным страхом. — Я не хотел портить тебе настроение, извини, — начал Руслан, запрокинув голову к небу, будто ожидая помощи оттуда. Но ничего он не получал, не получает и вряд ли когда-то получит. — Правда, сорян, блять. — Давай о весёлом?       О весёлом? Ты с ума сошёл, Онешко? Какое веселье?       Второкурсник почти чувствует металлический вкус во рту, нервно кусая язык. У него не получается развлекаться, потому что он уже занят гнусным ликованием, очередными мыслями о грязи, насквозь пропитавшей душу молодого парня. — Например?       Руслан почти вслух воет от рвущей грудь тоски. — Не знаю, мы же гуляем вроде как. — Юлик хмыкнул, его голову, судя по загоревшимся глазам, посетила какая-то странно дурманящая идея. — Слушай, Руслан…       Тушенцову так невообразимо больно, вина будто прожигает неестественно бледные пальцы, а он всё молчит и молчит. Онешко смотрит ему в глаза, беззвучно соглашаясь чем-то помочь, в ожидании склоняет набок голову, остановив второкурсника возле лавки под старым деревом, находящимся за углом многоэтажки Кашина. — Ты хочешь выговориться?       Руслан смотрит. Смотрит, смущая взглядом, и думает, уносясь вдаль. Не рановато знакомить новоиспеченного друга со всеми потаёнными ночными кошмарами, обмусоленными щиплющей страдальческой слюной скелетами и прочими мерзкими, скользкими гадостями, не доверенными даже пьяному себе? — Я правда послушаю тебя, если ты нуждаешься в этом, — Юлик уводит взгляд, кропотливо скрывая наступившую румянцем на щеках растерянность. — Честно, я не против…       В голове надоедливым жужжанием отдаются миллионы мыслей, противоречиво питающих непонятные надежды Тушенцова. Вдруг поймёт? А вдруг нет? — Нет, Юлик, нет. Всё в норме, — он шмыгает носом, по-дружески трогает Онешко за плечо и борется с проблемой громко стучащих зубов. Нервы ни к чёрту.       Руслан смиряется, расстраивается из-за своей трусливой робости, которая заставляет соглашаться со всеми своими скотскими нравами, лишь бы не отвечать за них потом. Принуждает выть, царапая оконное стекло и вытирать неродными руками слёзы с опухших глаз в темноте. Боль, смешанная с разочарованием в самом себе, обидным утопизмом, желанием раствориться в чём-то хоть на время дарящем тепло и ласку — вот коктейль, который Руслан сегодня обязан выпить до дна. И он правда пьет, с сожалением, настолько горьким, что во рту саднит, а парень и не в праве оставить это кому-то другому. Пьёт большими глотками, не желая прочувствовать всё до конца, с торопливостью и сокрушением.       Тушенцова на секунду отпускает та тяжесть разбухшей серой ваты, искрящим холодом выводящая на коже страшненькие шрамы. Она, несогласная со всеми внутренними побуждениями замолчать, ежеминутно требует искать избавление. И парень в конечном итоге действительно находит.       Руслан смотрит прямо в лицо напротив без спроса, без надлежащего смятения. Он уверенно пододвигается ближе, ловя в карих глазах разрешение, согласие, одобрение, да что угодно! Второкурсник облизывает нижнюю губу, мгновенно закрывая рот. Что-то утвердительно вбивает в его затуманенную голову решение сделать кое-что.       Тушенцов колеблется, жадно втягивая воздух, вскидывает брови. Будет стыдно-стыдно-стыдно…       Но он не в силах бороться с этой настырной, твёрдой, сердцем желаемой готовности прильнуть к чужим губам, Руслана будто настойчиво тычут в бок, подгоняя и подгоняя. Он почти поднял руки, почти дёрнулся к лицу Юлика, почти…       Онешко, с трудом догадывающийся о громко и быстро бьющемся сердце в груди второкурсника, разглядывает всё вокруг: асфальт, поребрик, выцветшие белые цифры на железных синих табличках-номерах. Всё, но не Руслана. Третьекурсник поднимает голову и решает мягко улыбнуться, как бы поддакивая самому себе. Он молниеносно ловит взгляд потемневших карих глаз, внутри сжимаясь в клубок от переполняющего желания и стыдливого укора в то же время, начинает дышать тяжело, шумливо, наверняка привлекая внимание, но не может с этим ничего поделать. Студенты съедают друг друга взглядом, поочередно утопая в смаке всей этой неоднозначности. Они таращатся долго, не прерываясь ни на секунду, даже чтобы вдохнуть побольше воздуха, которого стало не заметно хватать до щекотки в позвонках.       Тушенцов почти пододвигается ещё ближе, и всё это уже становится невозможным от кричащей сумасбродством той идеи, которая закралась в голову к ним обоим донельзя проворно: никто и не успел понять, что вдруг случилось. Пальцы дёргались, низ живота по-приятному ныл, сокращение расстояния действовало хоть и несколько облегчительно вначале, но потом стало до невыносимости желанным. Оба молчали — оба хотели. — Руслан, я… — Онешко смотрит растерянно. — Я, наверное… Я…       Тушенцов ждёт, хотя секунды для него становятся вечностью. Терпеливо, стиснув зубы, чувствуя приятный холодок и мелкую дрожь в руках.       Юлик, не подобрав необходимых слов, замолкает с приоткрытым ртом, сознательно удивляясь такому состоянию. — Руслан, — он шепчет тихо, ласково, игриво. — Руслан…       Второкурсник почти теряет контроль над собой, он, словно обезумевший, сильной хваткой впивается в длинные деревянные полосы на лавке, взглядом говоря: «Да, я слушаю, да, да…». Он прикладывает левую руку к своей щеке, аккуратно, но неосмысленно проводит ею до шеи и убирает за спину. Юлик с усилием сглатывает.       Внезапно раздаётся звенящий в ушах после такой интимной тишины рингтон чьего-то смартфона. Онешко моргает, приглаживает волосы и лезет в карман парки, разочарованно, но при этом с некоторой благодарностью поглядывая на экран входящего вызова. — Да? Скоро будем, Дань, спакуха. — Он ошеломленно смотрит по сторонам, выискивая взглядом неясно какое укрытие.       Блядский Кашин.