Antropos ya to zoi

Говорят, этот город в незапамятные времена заложил Пралис. Когда он, сын первых эльфов, сотворенных Хриматой, вошел в возраст мужчины (а именно когда он пережил свою восемнадцатую зиму), то покинул отчий дом, взял в свои тощенькие ручки увесистую сучковатую палку и с трудом воткнул ее во влажную от вешних вод землю пустыря. Сделав это, Пралис уверенным басом провозгласил: «Здесь отныне будет стоять Первый Город!». А после быстренько соорудил из веток и травы себе шалаш. Со временем рядом примостилось еще с десяток шалашей — первые эльфы плодились поистине с вселенским масштабом, и их отпрыскам тоже надо было где-то жить. На этом красивая легенда обрывается. Но Пралисград до сих пор уверенно стоит на земле и привечает самых разных гостей. Народ в Первом Городе обретается всякий: и ремесленники, мастера, творцы искусства, и купцы, торгаши, менялы, и паломники также — приходят поклониться Великому Пралисградскому Камню, на котором рукой древнего эльфа выбиты буквы «ЖХСТ», что традиционно расшифровывается как «Жизнь Хримате Смерть Танате». Кто, сделав дело, уезжает восвояси, а кто и остается в этом городе навсегда — видимо, их пленяют вымощенные белым камнем площади и улицы, ослепляют богатым великолепием костелы, часовни, башни; а может, увлекает сама жизнь — бесконечные торговые ряды, постоянное наличие работы и, конечно же, неземной красоты пралисградские девушки. Так или иначе, жизнь здесь дышала полной грудью. Однако в ту ночь жители Первого Города плохо спали: всем поголовно, как после выяснилось, снились кошмары. Детям — бабайки, мужчинам — войны, неурожаи, бедствия; старики видели Костлявую. Женщинам же всем без исключения снился климакс. Золотарь Ендир, в который раз за ночь вставая по нужде, что мучила его после трех выпитых литров дешевого пива, вдруг явственно увидел, как из звезд на черном небе сложился кукиш. Увидев это грозное предзнаменование, Ендир решил, что быть вскоре большому безденежью. Впрочем, звездная фига золотарю могла и привидеться. С самого утра квелые после ужасной ночки эльфы Пралисграда ждали, что вот-вот произойдет из ряда вон выходящее. Неизвестно, как им удалось обойти городских привратников, снующих повсюду горожан, но первой из ряда выходящее вон заметила Фритти, дочка кабатчика Нумизола. Выходящее вон повергло девицу в глубокий шок, и она, взвизгнув, одним ловким прыжком очутилась на высокой кабацкой стойке, не забыв при этом напоказ целомудренно прикрыть ноги полосатой льняной юбкой, ведь рядом с выходящим вон стоял красавец Скила фон Думба, преступный романтичный певец и вожделенный разрушитель девственных плев. — Фритти, мой нежный цветок настурции, здравствуй! — Ну прям уж ваш, господин Думба, — заалела ланитами дочь кабатчика. — Что за чудное существо рядом с вами? — Я не существо! — подалась вперед Пчелкина. — Я Избранная Гелинель! — Не обращай внимания и слазь со стойки, красавица, — промяукал Скила, — нам нужна кое-какая одежка. — Пропили, господин Думба? — с игривым укором спросила эльфийка. — Отдал ближнему, — оправдался вагант. — Так что, сдюжишь, мой сладкий пирожочек? Кокетливо стрельнув глазками, Фритти удалилась в другую комнату и вскоре вернулась с просторной светло-синей рубахой для псоглавца и старым материнским платьем с коричневым лифом для его спутницы. Свою одежку, пусть даже негодную, девица не предложила из ревности — нечего всяким там гелинелям красоваться перед почти ее Скилой. Да и не налезли бы на Ангелину девушкины платья — дочь кабатчика была тоща, угловата и носата как ворон. У десятиклассницы аж дыхание сперло от возмущения: ее, Избранную, спасительницу, здесь мало того что не встречают с почестями, в ноги не бухаются, так еще и откровенно не замечают! Скила и Фритти обменивались любезностями, и девица все краснела и бесконечно заводила за ухо одну и ту же прядь, а псоглавец все норовил коснуться ладонью бедра собеседницы. Пчелкина не выдержала такой наглости и выбежала на улицу, достигла главной городской площади и, остановившись прямо посередине, во всю глотку заорала: — Я Избранная, я пришла вас всех спасти! Я! Народ в основном уже привык к подобным юродивым, но пара зевак все же сбежалась на крик. Они и увидели, что растрепанная сумасшедшая девчонка как-то не вкладывается в привычный образ молодой эльфийки. Ужаснувшись, они начали шептаться («Человек? Человек, антропос!») и немедленно собрали толпу вокруг себя и Ангелины, которая продолжала визгливо доказывать, что она здесь не просто так, а так, видимо, предначертано и подайте мне коня и меч. Больных, беременных и детей пришлось отогнать во спасение их же психики. Кто-то предложил кинуть в человека камень, но ему тут же напомнили, что он сам не без греха. Никто не решался подойти к сказочному чудовищу. Наконец Скила отвлекся от душистой фиалочки Фритти и подошел к главной площади. — Друзья мои, она не опасна. Это бедная напуганная девочка, которая сама не понимает, как попала в наш мир. Кто-то прошипел, что псинообразных здесь не спрашивают, но ему тут же прилетел камень. — Но ведь человек — волшебное существо, чего от него можно ожидать? — послышались в толпе голоса. Позвали кудесника Кырдырняну. Вообще-то он кудесником не был, просто однажды удачно предсказал повышение цен на сахар и соль и с тех пор пользовался уважением пралисградцев. Кырдырняну притопал на площадь, опираясь на сухую треснутую палку. Он был, как всегда, лыс, морщинист и угрюм. Под левой мышкой он держал свою Нужную Книгу. Кудесник заморгал подслеповатыми глазами, и кто-то подсказал ему: «Человек». Агакнув, Кырдырняну раскрыл книгу на одной ему известной странице и начал водить неумытым пальцем по ровным строчкам, шептать и щурить глаза. Эльфы, Скила и даже Ангелина притихли и замерли в ожидании. Последней было особенно волнительно, ведь решается ее судьба! Сейчас могучий маг найдет в своей книге древнее пророчество про Избранную из другого мира и все они тут увидят!.. все они тут!.. и она сама узнает подробности своего предназначения!.. Стали слышны слова кудесника. Он шептал, и в полнейшем безмолвии все слышали: — Варенье из… че… черемухи… черешни… черники… черной смородины… черноплодки… чернослива… человека нет. И категорично захлопнул Нужную Книгу. Все тогда принялись вспоминать, кто что когда слышал про человека. Десятиклассница своим девичьим умишком уже начала понимать, что это какой-то неправильный волшебный мир, и эльфы здесь неправильные, совсем не как в кино — рожи кривые, неумытые, глаза кошачьи, злобные, и своими узловатыми пальцами тянутся, тянутся, хотят дотронуться до нее, пощупать голову, плечи и ниже… Какой-то чумазый мальчонка уцепился за Ангелинину юбку и начал дергать, сначала робко, потом сильнее, будто хотел вовсе оторвать ее. Скила его прогнал. Псоглавец вообще чувствовал какую-то ответственность, что ли, за эту с Луны свалившуюся девчонку, хотя, честно признаться, она его тяготила. Наконец кто-то сказал, что в детстве бабушка рассказывала, что якобы человек знает, где зарыты несметные сокровища, но просто так не раскроет, а сначала надо его в баньке попарить, накормить-напоить, спать уложить, предварительно сказкой убаюкав. Правда, что такое банька, эльфы смутно представляли, но с уверенностью могли сказать, что такого в Пралисграде не сыщешь. Пчелкиной эта идея не понравилась: она пришла сюда не сокровища всякие для грязных крестьян вынюхивать, а мир спасать! С магами, вампирами и драконами золотыми! Услышав такие речи, народ поднял девчонку на смех: драконы из области фантастики, магия официально под церковным запретом, а всех вампиров, если они и были, тысячи лет назад поразили доблестные служители Хриматы и изгнали их в Раскаленную Пустынь к танатовой матери. Вскоре пралисградцы разошлись по делам, поняв, что человек не опасен, не ужасен и что перед ними всего лишь обыкновенная девка, недоэльф, как ее кто-то метко окрестил. Ангелина, чуть не плача, снова попыталась заявить о своей избранности, но никто не обратил на нее внимания. Растроенную девочку Скила увел в кабак отца Фритти. Вечером к Нумизолу пожаловали все, кто днем не успел насмотреться на диковинку-человека. Кое-кто даже добрался из близлежащих деревень — всем интересно! Гости прибывали, кабатчик с сыновьями таскали плохо обструганные лавки, Фритти с матерью сновали меж столов и разносили однообразные харчи. Уже изрядно надравшиеся эльфы, возбужденные россказнями про сегодняшние выходки человека (оказывается, Ангелина успела, меж всего прочего, обратиться в громадного черного волка и покусать золотаря Ендира, который с горя снова напился и во-о-он там валяется), требовали ввести пришельца, закованного в цепи, и дать честному народу вдоволь поглазеть, поругаться, а после и надругаться, если охота будет. Псоглавец и десятиклассница отсиживались в подвале среди вонючих вяленых окороков, колбас, в тумане хмельного духа. Вагант нечаянно проглотил небольшую палку копченой колбасы и теперь довольно перебирал струны своей арфы. Избранная, уткнувшись лицом в колени, с замиранием сердца слушала, что про нее говорят наверху. Она уже целиком и полностью убедилась, что в этом мире ей не рады, и очень-очень сильно хотела вернуться домой, к маме, Тоне, да даже одноклассники казались родными и любимыми! Как выбраться отсюда, как спастись от этих уродов?! У девочки на глаза наворачивались слезы, и она тихонько всхлипывала. — Ну, ну, — утешал ее Скила, осторожно касаясь ее плеча, — покуда мы вместе, я не дам тебя в обиду. Кто хочет жить, тот все на свете сможет, и мы с тобой прорвемся все равно…* — Как же мы хотя бы отсюда выйдем?! — истерично взвыла Ангелина. — Ну, они же здесь не навсегда засели, а в утреннем тумане, тихой сапой, прождав ночь, мы выберемся за вороты и… Что «и», псоглавец договорить не успел, потому что подвальная дверь распахнулась и на пороге возник грузный силуэт Нумизола. — Скила, мать твоя дворняга! Выводи свою зверушку наверх! Народ просит хлеба и зрелищ! — Старик, так ведь ее там разорвут! — возразил вагант. — Конечно, лучше шоб мине весь инвентарь разнесли к танатовой бабушке! Хряй, собачий отросток! Подвести старого знакомца псоглавец не мог. Но и бросить в беде несчастную девчонку тоже. — Поглядите, гости дорогие, так сказать, на заявленное шапито! Сильная волосатая рука кабатчика удерживала обмякшую Ангелину в вертикальном положении. Стихли пьяные голоса, растаял звон посуды. Сотня, нет, две сотни пар масляных кошачих глаз уставились на девочку. Кто-то шумно втянул носом воздух. Все в мире замерло, казалось, живо только трепещущее сердце Избранной. Вдруг тягостную тишину разрезал нервный перелив знакомой арфы. Скила театрально вышел из подвала и как бы невзначай закрыл собой Ангелину. — А может, братцы, жаждет душа ваша песни звонкой да баллады героической? Эльфы, разочарованно отвлекшись от человека (не впечатлило, ни хвоста, ни рогов, огнем не пышет), одобрительно загалдели. Псоглавец изящно присел на стойку и снова тронул струны: — Про что любим мы слушать музыку? Про дев прекрасных, про благородных рыцарей али небылицы какие нам по вкусу? — Спой, Скила, про жисть нашу нелегкую. — Да, да, ты славишься своими шумками про короля и иже с ним, — ехидно вставил кто-то. — А не боитесь ли вы слушать меня? — маняще обнажил клыки вагант. — За соучастие нынче тоже по спине больно бьют… — Да плевать мы хотели на Агришку и проныр его! — очень пьяный молодой эльф стукнул деревянной кружкой по столу. — Играй, гармонь! Гуляй, мужик! — Ну раз подобралась такая неустрашимая публика… — псоглавец вздохнул и вкрадчиво начал петь. — Пьяный ветер, волны-быки, в трюмах крысы и мрак. Наш корабль ведут дураки на фальшивый маяк…** Поддатые эльфы как-то вмиг погрустнели, кто лег грудью на стол, кто положил голову на мозолистые ладони. Все слушали. Каждый думал о своем житье-бытье. Никто не заметил, как в углу отдаленном, самом темном, скрывая лицо под капюшоном, тихо сидел и спокойно попивал слабую сливовую настойку плечистый эльф. Сними он капюшон, его бы прекрасно узнали даже самые наклюканные индивиды. И Скила тоже. К полуночи посетители кабака расползлись по хатам. Кабатчик и его семейство тоже разбрелись по своим комнатам. Псоглавец, спевший не менее десятка оппозиционных песен, с наслаждением неспешно глотал сладкую бражку. Сидящая рядом с ним Ангелина бездумно и тупо жевала несоленую смесь из тушеных капусты, морковки и хрящей — здесь это называли солянкой. Тогда-то к ним и подошел плечистый эльф и снял капюшон, под которым была бритая голова с квадратной нижней челюстью и маленькими черными глазками. Вагант подавился брагой, но быстро прокашлялся и сладко протянул: — Ме-ельник, друг ты мой старинный! Каким сквозняком тебя сюда надуло? Эльф взял табуретку, подсунул ее под себя и мягко опустился. — Ищу человека, волшебного пришельца. Не знаешь случайно, где он может находиться? Скила мельком взглянул на прекратившую жевать Ангелину и ответил: — Понятия не имею, мамочкой своей клянусь. Так а если бы знал, то сразу бы и сказал, но не знаю, совсем нет. В голове десятиклассницы запоздало вспыхнула мысль, что еще не все потеряно, и вот сейчас-то все войдет в нужное русло — ее ищут, чтобы сообщить про великую миссию! Она готова! Девочка схватила эльфа за рукав и с широко раскрытыми глазами сообщила: — Я человек! Я! Избранная Гелинель! Я из другого мира! Человек! — Вот дурында… — еле слышно протянул Скила и потер переносицу, если она, конечно, есть на его собачьей морде. Мельник расплылся в подобии улыбки и, резко перехватив руку девочки, выдернул ее из-за стола, уронив табуретку, завел ей руки за спину и ниоткуда взявшейся веревкой завязал их. Теперь Ангелина пленница. — А говорят, у человека сила двадцати эльфов, проворность пятидесяти крыс, и изловить его невозможно, — ухмыльнулся бритый. — Что, песьеголовый, сам сдашься или тебя скрутить? — Кинокефал я, — прошипел вагант и скользнул под стол. Мельник с легкостью, будто бы это была веточка сирени, поднял его и пнул кованым сапогом не успевшего среагировать Скилу. Тот свернулся калачиком от боли, но не издал ни звука. Ошалевшая пленница было попыталась бочком-бочком ускользнуть, но стальная клешня эльфа схватила ее за волосы. Другой рукой Мельник поднял за шкирку ваганта, тряхнул его и приложил мордой об стол. То же самое он сделал и с Ангелиной.