***
Они уже довольно долго ехали, по крайней мере, девочке так казалось. Вдруг телега остановилась на песчаном берегу мелкой извилистой речушки, чьи мутные воды весело бликовали от солнца. На противоположном берегу росли рядом три чахлые ивушки. Мельник задрал бритую голову вверх, приложил ко лбу квадратную ладонь и кратко сообщил: «Одиннадцать». Он отвязал клячу и подвел ее к воде. Сквозь прутья Избранная видела, как жадно пьет лошадь, и на могучей вые ее под кожей напрягаются мышцы. Ангелине тоже захотелось пить. Она облизывала пересохшие губы, а когда ловец вернулся, попросила у него воды. С садистской ухмылочкой Виник откуда-то выудил маленький погнутый ковшик, зачерпнул из речушки и приставил к прутьям. — Что, пить речную воду?! А нормальной нет? — возмутилась десятиклассница. — Там же всякие стафилококки, палочки Коха, яйца гельминтов и эктопаразитов, ротавирус! Эльф отшатнулся и пролил воду из ковшика. — Презренная! Зачем бормочешь страшные заклятия?! Насылаешь на меня чахотку, слюнотечение, паршу или горб, тайных членов гниение? Не успела девочка объяснить, что эти слова в ее мире знает каждый детсадовец и это вовсе не заклинание, как испуганно заржала лошадь, а псоглавец вскинулся и начал нервно обнюхивать воздух. Поверхность воды пошла мелкой тревожной рябью, и путники увидели, как из-под толщи воды поднимается воин в погнутых доспехах, отливающих ультрамарином, опутанный тиной и водорослями. В щели между латами забился речной песок. Лицо у него было опухшее, фиолетовое, как у утопленника, а кончик носа горел алым. Отфыркавшись от воды, чудовищный эльф отверз свои впалые глаза и зарычал: — Кто посмел поднять меня в дневной час? Избранная оглушительно заверещала, и Мельнику пришлось плеснуть остатки воды в ковшике прямо ей в лицо. Она замолчала, а Скила, как владелец хорошо подвешенного языка, обратился к воину: — Нижайше просим прощения, не держи зла на бедных путников! Кто ты, дух ли, нечисть речная или пневма? Вместо ответа восставший издал неразборчивый воинственный клич, принялся зачерпывать песок со дна и кидаться им в наших героев. Началась неразбериха. Ангелина вопила, Виник в ответ бросал в мокрого воина камни, которые, будто заговоренные, отскакивали от его ничуть не ржавых лат, а вагант судорожно нащупывал что-то в своей торбе, а когда нащупал, извлек на божий свет и мельком глянул. Это была глиняная фляга, заткнутая деревянной пробкой и для верности запечатанная сургучом. Утянул из погреба Нумизола. Просунув руку до локтя в прутья, кинокефал размахнулся, на сколько смог, и кинул флягу в чудище. Не попал, конечно, но воин заметил странный объект, нашел в воде, ладонью в кольчужной перчатке сломал бутылке горлышко и начал пить. Содержимое фляги текло и мимо рта, но восставший не замечал, он пил, пока не осушил весь сосуд. Выпив, он довольно крякнул, вытер рот и уронил глиняный обломок в воду. Глаза его засияли, лицо посветлело, а кончик носа раскраснелся еще больше. Воин вышел из воды. Пораженный Мельник застыл с камнем в руке, девочка перестала кричать и уставилась на чудище. Тот подошел к клетке, где стоял на коленях Скила, и сказал: — Ты меня уважаешь. Начинающий соображать ловец подбежал и крикнул: — Я тоже тебя уважаю! Воин перевел взгляд на крепыша и согласился: — И ты меня уважаешь. Вагант ткнул пальцем в Избранную и сказал: — И женщина тебя тоже уважает. Десятиклассница судорожно закивала, а мокрый эльф нахмурился, опустился на траву и обиженно засопел: — Женщ-щина… — и, сдавленно зарычав, вдруг начал повествовать. — Была у меня, робяты, женщина, дама сердца. Давным-давно, когда правил этой страной первый король Ильк Рогулька, был я у него славным рыцарем, совершал набеги на варварские деревни, бил презренных иноверцев, творил подвиги во имя… во имя своей несравненной дамы сердца Настасииды Щуровецкой, нежной нимфы, святой моей мадонны, добродетельной праведницы! Была она графинею, а я — простым воякой. Сколько героических подвигов, сколько искренних стихотворений, мелодичных романсов я ей посвятил! Я побеждал в рыцарских турнирах и за это имел честь увидеть улыбку на ее ангельском личике. Я убивал василисков, золотых драконов, вурдалаков, оборотней в погонах, зеленых чертиков, тараканов, и она разрешала мне коснуться губами бархатной белоснежной кожи ее изящной руки. Однажды она подарила мне платок, и вот, смотрите, я его сохранил! Рыцарь задрал небритый подбородок, сунул руку в шейный проем доспех и вытащил оттуда мокрый белый кусок батиста, а за ним и небольшую чекушку. Он всем показал платок, поднося каждому чуть ли не к носу, а потом проворно спрятал. Открыл бутылку, отпил, занюхал клочком тины, отдал чекушку Скиле и Мельнику и продолжил: — Я столько лет добивался ее расположения, завоевывал ее благосклонность и поощрение, а она… она… — мокрый воин всхлипнул, лязгнул мятыми латами и обхватил голову руками. — Отдалась какому-то герцогу-змеюке! Стала герцогинею важной, и… — он обреченно махнул рукой. — Такая вот история, робятушки. Ангелина слушала, затаив дыхание и прижав руки к груди. Вот это любовь! Какие страсти! Годами совершать подвиги за одну лишь улыбку! Рассказчик допил остатки из вернувшейся к нему чекушки, посопел и добавил: — С горя я утопился в этой речке, — он махнул рукой взад, — что Беленькой зовется, и стал Синим Рыцарем. История произвела впечатление на всех. Мужчины еще поговорили с Синим Рыцарем о том, о сем, о ценах на рынке, о лошадях, о политике, о тонкостях прогонки первача и о том, что все бабы — дуры. Прощаясь, мокрый воин сказал: — Я здесь, робяты, кажну полночь обретаюсь. Если как загрустите — берите штоф, приходите, повоем на луну-подругу. Виник пообещал как-нибудь навестить новоиспеченного друга, а Скила, опечалившись почему-то, ему поддакнул.***
Вечерело. Нужно было искать ночлег. Деревень вот уже час дороги не встречалось, но в слабых лучах закатного солнца Мельник увидел какие-то развалины и туда направил свою повозку с двумя преступниками. Кинокефал снова сидел в том самом углу, что и раньше. Не было настроения бренчать на арфе, смотреть сквозь прутья на окрестности или разговаривать с Ангелиной. В животе уже не бурчало — в пути они останавливались у добрых крестьян, и прелестная крестьянская дочка с большими голубыми глазами вынесла пленникам воды и по краюхе ржаного хлеба. Скила, сам не зная зачем, безотрывно буравил ее глазами, будто гипнотизировал или хотел взглядом вкусить ее красоты. Возможно, он видел в ней свою даму сердца. Девочка схватила ковшик и испуганно убежала. Избранная, конечно, поначалу развыступалась, мол, она в своем мире ела только белый хлеб, и здесь подайте ей слойку с маком и шоколадом, но потом голод взял свое, и она смела краюху еще быстрей ваганта. Псоглавец вдруг заинтересовался и стал расспрашивать, что это за мир такой, откуда она родом. Десятиклассница с охотой рассказала ему и про самоедущие телеги, и про огромных железных птиц в небе, и про кусачее Эллик-тричес-во, живущее в каждом доме в маленьком кругляшочке с дырочками, а также про школу к восьми тридцати, свои любимые каналы на И-тубе и противных одноклассниц. Судя по выражению морды Скилы, он периодически диагностировал у попутчицы то шизофрению, то паранойю. Наконец повозка достигла таинственных развалин. Как определил всезнающий вагант, когда-то на этом месте стоял монастырь. Смеркалось: становилось прохладно, неистово стрекотали кузнечики, с неба лился холодный и колкий свет растущей луны. Ангелина с трудом различала очертания предметов, но привыкшие к тьме Средних веков ловец и кинокефал могли разглядеть и древнюю каменную кладку, и поросший на ней мох, и пробившиеся сквозь камни крохотные прутики-березки, и даже выбеленные жуткие черепа животных. И не только. Виник ловко разжег костер с помощью кресала, достал кусок сала, хлеб и начал есть. — А преступникам не положено, — сказал он, глядя в голодные глаза Избранной. — Я не преступница, я вообще-то скоро всех спасать буду! — возмутилась девочка. — А тебя специально не спасу, за бортом оставлю! Ловец очень хотел спастись, он для этого даже иногда постился, молился и жертвовал серебренники, но с пленницей все равно не поделился. Вскоре под успокаивающее потрескивание костра преступники задремали, а Мельник остался следить за огнем и за тем, чтоб никто не вздумал выбраться из клетки. Но и он долго не бодрствовал. Ему пришлось проснуться от бешеных воплей Избранной. Дрова прогорели, и сейчас светились лишь раскаленные уголья. Девочка носилась с визгами по клети и то и дело натыкалась на псоглавца, который силился ее поймать. Вот ему это удалось, он притянул к себе десятиклассницу и зажал ей рот. Та подергалась, постонала и успокоилась. Ловец в это время судорожно пытался снова разжечь огонь: положил в уголья сухих дров и хвороста и, раскрасневшись, усиленно дул, как античный Борей. Наконец пламя перебралось на тонкие веточки, потом на поленья, и вновь стало более-менее светло. Вагант отпустил девочку, и они с Мельником в один голос спросили: — Что случилось? С всхлипами и вдохами Ангелина поведала, что кто-то в темноте щупал ее за ляжки, а потом задрал юбку и начал трогать за… в общем, сказала она, наверняка это был Скила! Тот отмахался: люди не в его вкусе, да и сам он сквозь сон чувствовал что-то подобное, но подумал, что это Избранная замерзла и улеглась к нему под бочок. Виник сально улыбнулся и потер указательными пальцами друг о друга, но тут же был наказан за свое ехидство: кто-то сзади погладил его по спине сверху вниз. Ловец рефлекторно ударил невидимого ласкателя, но кулак просвистел в воздухе, никого не задев. Мельник в ужасе вскочил, и тут все увидели, что на его месте сидит, оперевшись о каменную стену, тщедушный плюгавый эльф неопределенного возраста с чайного цвета волосами, собранными в куцый хвостик, и козлиной всклокоченной бородкой. С каким-то странным выражением выпученных глаз он смотрел на наших героев и теребил мозолистыми руками полу своей черной рясы. — Ты кто, придурок?! — взревел Виник. Эльф примирительно улыбнулся, и стало видно, что во рту у него одни гнилые зубы, за исключением левого клыка. — Ты кто, сука?! — ловец со страшным лицом пошел на незнакомца, но вагант его остановил: — Стой! Ты не сможешь его ударить. Тщедушный эльф радостно закивал, и казалось, будто его сильно выпирающий кадык на цыплячьей шейке мотался отдельно от тела. — Почему? Принц он, что ли, или герцог? — Нет, — покачал головой кинокефал, — мне кажется, что это Хуевый Монах. Незваный гость снова расплылся в гнилой улыбке, распахнул костлявые руки для объятий и пополз на коленях к Мельнику. Тот инстинктивно отпрыгнул в сторону, и плюгавый повернулся вслед за ним. — Что тебе от меня надо, жупел богомерзкий?! Смотря на этот бешеный танец — Виник отпрыгивал, а эльф с юродивой улыбочкой ползал на коленях за ним — вагант хихикал в кулачок, а потом насмешливо крикнул: — Ты ему нравишься, друг мой! Хуевый Монах повернул башку-набалдашник на звук, встал с колен и пошел к клети. Скила не испугался, а вот десятиклассница насторожилась. Плюгавый придвинулся вплотную к прутьям, поморгал выпученными глазами и, словно дымка, просочился в клетку. Ангелина взвизгнула, но еще и потому, что незваный гость направился к ней. — Не делай резких движений, — посоветовал псоглавец. Эльф потрогал Избранную пальцем, а потом примостился рядом и со счастливой улыбкой положил голову на ее объемную грудь. — Что это вообще такое? — шепотом спросила девочка. Ловец тоже заинтересованно подошел к преступникам. — Я много странствовал, и где-то в районе Шодомских гор услышал легенду про послушника, который никак не мог справиться с искушением. Однажды он совратил какую-то крестьянку, и ему назначили епитимью. Но во время наказания опять не сдержался и лег со своим духовным соратником, — кинокефал взглянул на плюгавого, тот сидел в той же позе с закрытыми глазами и иногда сучил ногами, — за что его отлучили от церкви и выгнали из монастыря. Несколько лет он бродил по свету, отшельничал, пытался как-то искупить свою вину, но потом то ли в лесном пожаре сгорел, то ли в помойную яму свалился. С тех пор дух его по земле шастает, пристает ко всем, и зовут его эльфы Хуевым Монахом. Отчасти потому, что как монах он действительно был не очень, — закончил вагант. Десятиклассница брезгливо стряхнула с себя Хуевого Монаха, словно бы это был противный паук, и тот обиженно перекочевал на колени к Скиле. Псоглавец вроде стоически держался, но когда эльф начал ощупывать его бедра, тактично отодвинул от себя. Мельник на всякий случай вооружился кинжалом и снова принялся бдеть у костра. Наши герои старались не замечать похотливый дух, но он проявлялся то тут, то там и каждый раз норовил кого-нибудь пощупать, погладить, понюхать, ущипнуть, один раз он даже лизнул Ангелинино плечо. Прогнать Хуевого Монаха агрессивной силой было невозможно — он просто растворялся в воздухе дымкой, — а уговоров плюгавый не понимал. Приходилось терпеливо, но настойчиво оттеснять его. Но дух все равно вскоре возвращался, будто бы оправдывая поговорку, что бывших любовников не бывает. Промучившись так до рассвета, дремав лишь урывками, во время которых им снились эротические сны, наши герои с восходом солнца двинулись в путь. Хуевый Монах растаял с первыми петухами, обернулся плющом на разрушенной стене монастыря, оставив после себя лишь воспоминания, да и то не очень приятные.***
Этот лес принадлежал королю Агрихисиуссалисиусу. Здесь он, устав от дел государственных, бесстрашно охотился на оленей с перебитыми задними ногами, на беременных барсучих и крестьянских детей. Вся земля в этом лесу была буквально усыпана наконечниками, обломками стрел и копий — считалось, что чем больше оружия сломает король на охоте, неважно каким способом, тем более он искусный зверобой. По случаю очередного убитого оленя или барсучихи правитель закатывал пир, призванный продемонстрировать власть, мощь и богатство этого королевства всем сомневающимся, в том числе и подданным. Об одно такое доказательство охотничьего мастерства — длинный обломок копья — и споткнулась «тюремная» телега. Переднее колесо, и без того на ладан дышащее, слетело с оси, и повозка накренилась влево. Чертыхаясь и проклиная всех на свете оружейников, лесных жителей, королей, слуг, плотников и прочих, Мельник спрыгнул с козел и, приказав пленникам забиться в правый задний угол, принялся кое-как чинить поломку. Вагант и Ангелина с завязанным ртом послушались. Девочке забили кляп потому, что, едва отоспавшись после встречи с Хуевым Монахом, она принялась ныть о том, как хочется ей пить, есть и вообще сидеть неудобно, и когда мы уже приедем и многое другое. Раздраженный Виник остановился, вошел в клетку, оглушил кинокефала, чтоб тот не лез и не пытался сбежать, оторвал полоску от юбки десятиклассницы и затолкал ей в рот. Теперь она могла только гудеть, а хмурый очнувшийся псоглавец без интереса, но с некоторым злорадством посматривал на мучения эльфа с колесом. Тут Виник почувствовал, как в лопатку ударилось что-то легкое, но железное. Он с удивлением оборотился назад и еле увернулся от наконечника стрелы, летящего откуда-то из-за кустов. С бормотанием про надоедливых хулиганов эльф двинулся к засаде неведомого атакователя и выудил того из укрытия. Хулиганом оказалось лохматое плотненькое существо с пучками травы в волосах, которое тоненьким голосом истошно вопило, приказывая поставить его на землю, и обзывало Мельника «мужланом». — Ты анчутка или леший? — спросил из своего угла Скила. Виник опустил хулигана, тот отряхнулся от листьев, раздвинул космы и оказался молодой эльфийкой, низенькой и полнотелой. — Тревога! — кричала она. — Абьюзеры в нашем государстве! И попыталась ударить Мельника, но ему это было, как слону комариный укус. Тогда эльфийка плюхнулась на землю и расплакалась. Ловцу стало ее жалко, он попытался выдавить из себя что-то навроде утешения, но хулиганка вскочила и гневно бросила: — Я сильная женщина! Я обойдусь без твоей помощи, хуемразь! От неожиданности Виник даже растерялся, а эльфийка метнулась к клетке и затараторила: — Кого везешь, мужичара? А, это еще один нахал-патриархал! Так тебе и надо, мачист! А это что? Ты кто, девушка? А-а, сестра! Почему у тебя кляп во рту? Кошмар, убийственно, здесь затыкают женщин, перекрывают им воздух, не дают права голоса! — верещала хулиганка, как курочка, только что снесшая яичко. — Здесь правит мизогиния! Скила пытался выяснить у эльфийки, кто она, но та демонстративно не отвечала ему. Вместо этого она еле-еле просунула полную руку в прутья клетки и вытащила кляп Ангелины. Девочка облегченно вздохнула и подвигала затекшей челюстью. — Сестра, сестра свободна! Хулиганка еще попыталась подергать замок, но не смогла его даже шевельнуть. Уставший от этого цирка Мельник отдернул за руку женщину от клети и связал ей запястья. — Абьюз! Мизогиния! Патриархат! Нарушение прав женщин! — А то эта чумная мне еще колеса сгрызет, — объяснил будто бы пленникам ловец. — Кто ты? — обратился он к связанной эльфийке, яростно плюющей в него, но ни разу не попадающей. — Я не буду разговаривать с тобой, хамло мужское! — А с кем ты будешь говорить? Хулиганка демонстративно отвернулась. Даже всезнающий кинокефал не знал, что и делать. Исправила положение польщенная спасением десятиклассница, сказав: — Сестра, будешь говорить со мной? Эльфийка глянула на нее и с готовностью закивала, мотая короткими обрубленными волосами, в которых пучками висела свежая зеленая травка. — Кто ты, сестра? — Избранная подумала, что обращение «сестра» как-то сдружит их и откроет навстречу друг другу. — Меня зовут Неистовая Фемма, сестра. Моими родителями были спасшиеся от охоты короля-объективиста крестьянские дети — моя мать Харана и еще какой-то там. Я — предводитель… — она сделала крохотную паузу, -…ка великого и неустрашимого отряда своих сестер, сестра! Мы забираем у богатых хуеносцев права и даем бедным женщинам! А когда у нас кончаются богатые, мы просто даем кому-то много прав, а потом отбираем. Мы за равенство полов и гендеров, сестра! И я освобожу тебя!.. постой-ка, — хулиганка задумалась, — если я заберу у мачиста право сидеть под арестом, — она показала глазами на Скилу, — и отдам его тебе, то тогда он освободится и присоединится к абьюзеру, — она повернулась к Мельнику, — и они оба будут свободны, а ты, сестра, будешь сидеть в клетке, то есть у них будет право на свободу, а у тебя нет! Но если я заберу у них права на свободу, и дам их тебе, тогда у них будет право сидеть под арестом, а ты будешь свободна, но ведь в этом жестоком патриархальном мире так опасно! Эльфийка жалобно подняла взор к небу и задумалась. Танатовы мужланы, как же они все всегда портят! Внезапно лицо Неистовой Феммы посветлело, и она провозгласила: — Оставайся в клетке, сестра! Так ты будешь уравнена в правах с мачистом и ограждена от угроз патриархального мира! Свершив сей Соломонов суд, эльфийка заливисто рассмеялась. Виник решил, пока суд да дело, закончить починку колеса. Вагант развалился, как обычно, в углу. Ангелина вдруг сказала: — А вот в моем мире женщины и мужчины равны. У нас одинаковые юридические права, — закончила она умным словосочетанием. — Да? А расскажи! — живо отреагировала Неистовая Фемма. — Ну, мы можем учиться наравне с мужчинами, работать, выходить замуж за того, кого выберем, и тогда, когда захочем… — Тьфу, — бросила хулиганка, — юрисдикция — только половина дела. В нашем лесном государстве мы хотим, чтоб все вообще были одинаковые. Например, раз в месяц мы делаем глубокие надрезы у мужчин там, — она стрельнула глазками, — чтобы у них тоже была Звериная Болезнь, как и у нас. Заставляем их убираться, ходить в юбках, готовить, нянчить детей. Правда, мы пока не знаем, как заставить их рожать, но я верю, что наши великие лекар… ки найдут способ это сделать. А как у вас? — Ну-у, — недоуменно протянула десятиклассница, — у нас такое пока не хотят предпринимать… — Фу, — презрительно фыркнула эльфийка, — патриархал… ка. Не желаю больше иметь дело с такой ретроград… кой! Привет! Она гордо подошла к Винику, протянула ему связанные руки и приказала: — Развяжи меня, абьюзер! Ловец, уже разобравшийся с колесом, освободил женщину, сел на облучок и припустил из проклятого леса. Неистовая Фемма кричала ему вслед: — Вези, вези этих уравненных, эту модель равноправного общества! Пусть все видят, что у всех могут быть абсолютно одинаковые права! Правда, у них не так хорошо, как у нас… — Фух, насилу отделались от этой чумной, — в испуге бормотал Мельник, все больше понукая клячу. — А, впрочем, — сказал он потом, — какая женщина! Сильная, бойкая! Я бы ее в жены взял, но прежде отмыл бы и побрил, траву бы из головы вытащил. — Это боди-позитив называется, — лениво отозвалась Избранная. Ловец ничего не понял и припустил еще быстрее. Деревья расступились, и на горизонте показался королевский дворец.