Lovaine

— Позовите Юнги. Я хочу его видеть. Чонгук ногой переворачивает очередной стол, заваленный фишками, опускается на корточки перед лежащим на полу мужчиной со стеклянным взглядом, утирает лезвие своего гладиуса о пиджак мертвеца и, поднявшись, идёт к забрызганному кровью дивану. Он сдирает повисший на шее галстук, стаскивает с себя пиджак и, закатав рукава совсем недавно ещё белой рубашки, ждёт, когда его люди уберут с дивана труп мужчины с дырой между глаз. Чонгук, не брезгуя, опускается на него, требует сделать музыку погромче и наблюдает за тем, как заплаканный официант дрожащими руками наливает ему в бокал его любимого коньяка. Минут десять на сборы, пять минут дойти до автомобиля, двадцать пять минут в пути, хотя если за рулём Лэй, значит, можно сократить путь на пятнадцать минут, и Юнги наконец-то будет здесь. Чонгук попивает коньяк, обводит взглядом совсем недавно полное посетителей казино. Оно и сейчас ими полно, но они все мертвы. По полу, усеянному трупами, расхаживают люди «Короля», осматриваются, добивают раненных. Тот, за кем прибыл Чонгук, умер первым, и его голова сейчас на столике перед ним смотрит на него мутным взглядом, Чонгук с ней даже чокается. Казино принадлежит, точнее, принадлежало конкуренту и отказавшемуся склонить голову перед правящей семьёй Джо Кали. Сегодня Чонгук не просто уничтожил будущее целой семьи, он показал всей стране, что бывает с теми, кто отказывается целовать его руку. Он — Бог, король, президент, правитель этой страны, и жаль, что некоторые до сих пор этого не осознают. А всё потому, что отец дал слабину. Чонгук, который выплеснул свою злость, утолил жажду крови, стоит вспомнить о старом Чоне, по новой заводится, ведь именно отец виноват в том, что ему приходится объяснять людям на пальцах, кто такой Чон Чонгук. Старик в последние годы был занят только созиданием и тратами. Он заново отстроил город, каждый день под ручку со своей любовницей пропадал на церемониях открытия очередного «шедевра» архитектурного искусства, усилил сотрудничество с благотворительными фондами, стал поддерживать развитие культуры, даже начал заикаться об объединении всех могущественных представителей страны под своим крылом, следуя принципу «разделяй и властвуй». Уважение к семье скатилось в яму, ведь старший Чон ошибочно думал, что, будучи меценатом, он его только поднимет, в итоге Чоны превратились в фамилию, которую даже силовые структуры перестали побаиваться. Чонгук знает только одно слово — «властвуй», оно ему с молоком матери передалось, он не приемлет «разделяй», не привык не видеть страха в глазах смотрящего, ведь он убеждён, что уважение только там, где есть страх. Теперь отец, земля ему пухом, лежит на глубине пары метров, а Чонгук поднимает из пепла свою фамилию, кровью предателей омывает буквы, сверкать заставляет. Чонгук не был следующим на престол. Отец скончался резко от сердечного приступа, не выдержало сердце. После отца править должен был самый старший брат — Куан, тот даже приступил к обязанностям, но через месяц правления он погиб в автокатастрофе, слетел с моста на своём любимом феррари энцо, а Чонгук предупреждал его в дождливую погоду водить осторожно. Второй брат — Кидо погиб при столкновении, его нашла «шальная» пуля. Чонгуку бы трон достался после первых двух, но судьба оказалась к нему благосклонна, что за неимением претендентов на престол на него после отца взошёл именно он. Он правит уже третий год, за это время вернул своей семье былую славу «непобедимой», сделал её вновь самой главной в стране, не знает жалости и сострадания и уже даже планирует расширяться за счёт других стран. Всё, о чём он мечтал и хотел — он получил. А самое главное сейчас входит в двери казино и медленными шагами, оглядываясь по сторонам, идёт к нему. Для Чонгука время останавливается, замирает, все звуки затираются, остаются за пределами этой комнаты, потому что он слышит только мягкую поступь по полу, видит только его. Перед Чонгуком его бог и дьявол, его кровь и плоть, его жизнь и смерть. Он подходит вплотную, останавливается напротив, коленями его касается, недовольно на заляпанного кровью мужчину смотрит. — Любовь моя, — протягивает руку Чонгук. — Любимый, — опускается на его колени Юнги, сразу шею обвивает. — Ты, видимо, очень зол был, — царапает ноготками, нарочно ему в губы выдыхает, дразнит. Чонгук ладонями по лопаткам водит, тонкую талию обхватывает, ниже спускается, никого не стесняется, когда он с ним, то все кандалы отбрасывает. Он тянется за поцелуем, но Юнги палец к его губам прикладывает, а потом голову откидывает, свою шею под его ласки подставляет. Юнги выдаёт себя дозами — Чонгук играет по его правилам. Всегда. Он целует, губами водит, вылизывает, знает, что вознаграждён будет, терпению учится, только ему и подчиняется. — Твоего зверя нужно успокоить, — шепчет Юнги и наконец-то разрешает. Чонгук вжимает его в себя, в губы впивается, сминает в жадном поцелуе, терзает, то, как сильно соскучился за несколько часов, показывает. У них с Юнги одна кровь на двоих — так было всегда, так и будет. И если когда-то их пытались разделить, аморальные для семьи отношения запретить, то больше этого делать некому. Юнги правильного зверя выбрал. Чонгук предпочитает думать, что выбирал он. Они делят фамилию, постель, одно сердце. Живут друг другом, дышат только вместе, разводят в пентхаусе в центре пожар и, догола раздевшись, сами в него ныряют. Если смерть и страшна, то только не в обнимку. Если жизнь чудовищна и жестока, то только не когда их руки и ноги сплетены друг с другом на чёрных шёлковых простынях. — Всё для тебя, — рукою комнату обводит Чонгук. — Только прикажи. — Кто я, чтобы самому главному человеку страны приказывать, — лукаво улыбается, носом по его щеке водит Юнги. — Я могу только попросить, а самое главное — и так моё, — взмахивает ресницами, а Чонгук пеплом по комнате разносится. — Оно всегда твоим было, с момента как я впервые тебя на руки взял, — говорит Чонгук и его руку на своё сердце прикладывает. — Больше мне ничего не надо. — Неправда, — серьёзно смотрит на него Юнги. — Мы хотим соседние земли. А ещё тут такое дело, — вздыхает парень, и Чонгук сразу напрягается. — Наши кузены. — У них нет прав на власть, — хмурится Чонгук. — У них есть кровь, и случись что с тобой, они посягнут на власть. — После меня трон будет твоим. — Ты хочешь оставить меня потом бороться с нашими кузенами? — обиженно спрашивает Юнги. — Я вообще тебя оставлять не планирую, — мрачнеет Чонгук. — И не посмеешь! — морщит носик, в который сразу получает поцелуй, Юнги. — Я без тебя и дня не проживу. Ты единственное, что мне нужно в этой жизни, просто я уже не знаю, как тебя уговорить убрать наших врагов, перестать бороться с внешними и сперва разобраться с внутренними. — Только не хмурься, малыш, — нежно улыбается Чонгук. — Ты ведь знаешь, я землю переверну, но ничему и никому не позволю портить твоё настроение.

***

Чонгук возвращается в пентхаус после тяжелого дня к полуночи, он сразу поднимается в спальню, но она пустая, и постель не разобрана. Он слышит музыку, доносящуюся из ванной, и, пройдя туда, находит наполненную ванну, бортики которой заставлены свечками, в ведёрке охлаждается бутылка шампанского, пол усеян лепестками роз. Чонгук лихорадочно вспоминает, что за дату он пропустил, перепроверяет в голове, что день рождения у Юнги в марте, а сейчас только январь, и начинает стягивать с себя одежду. Раздевшись догола, он опускается в ванну и, откинувшись на бортик, смотрит на дверь, прислонившись к которой, стоит Юнги с двумя бокалами в руках. — Любимый, — Юнги ставит бокалы на бортик ванной и скидывает с себя бордовый шелковый халат, который медленно струится вниз с плеч, обнажая взгляду Чонгука желанное тело. Парень переступает через бортик и сразу опускается на мощные бёдра. — Что мы празднуем? — покусывает мочку его уха Чонгук, беспорядочно руками по нежной коже водит. — Для нас каждый день праздник, а ещё то, что ты всё-таки убрал кузенов, — мурлычет Юнги и позволяет вовлечь себя в страстный поцелуй. Чонгук и забыл. Ведь Юнги празднует каждый раз, когда Чонгук выполняет любую его просьбу. Чонгук готов только их и выполнять, пусть только он его так каждый вечер встречает. Юнги пальцами в его смоляные волосы зарывается, назад тянет, целует кадык, зубами обхватывает, своей жадностью Чонгука сгорать заставляет. Он двигается на нём под музыку, так только Юнги умеет, не торопится, контроль не теряет, хотя оголодали оба, настолько, что сами себя изнутри сжирают. Им бы расплескать ванну, утопить комнату в воде и своей похоти, но младший его терпению учит, а Чонгук подчиняется. Юнги ведёт, с наступлением темноты всем он правит, он размеренно на его бедрах покачивается, то глубже член в себя вбирает, то в ожидании томиться заставляет. Единственный человек во всей вселенной, который поводок зверя на тонкие пальцы наматывает, срываться не разрешает. Чонгук на бортиках ванной пальцы до побеления костяшек сжимает, его не трогает, ибо от дикой страсти сломает. Юнги двигается на его члене, подставляется под ласки и поцелуи, рвано стонет, но Чонгуку кажется, что это не он Юнги трахает, а тот его. С Юнги всегда так. Он сидит на нём, как на троне, откидывает голову назад, Чонгук за скользящими по его шее и разбивающимися на груди каплями наблюдает, за подрагивающими ресницами, полуоткрытыми губами, которые его кислородная маска, и возрождается. Каждую ночь по новой. Корону ему Чонгук сам водрузит, она лучшими драгоценными камнями усеяна, такую даже он носить права не имеет — только Юнги. Свечи подтаивают, песня крутится уже в седьмой или восьмой раз на повторе, но от этого никогда не устать, никогда не надоест, потому что Чонгук своим мальчиком не насыщается. Вся страна целует руки Чонгука, а он целует руки Юнги, благодарит за возможность быть рядом. До конца жизни благодарить будет, у его ног его псом умрёт. Юнги медленно приподнимается, выпускает член из себя и зубами в его шею вгрызается. Чонгук ладонь на его затылок кладёт, сильнее в себя вдавливает, боли не чувствует, он к ней привык. У Юнги переходы такие: то он купает его в нежности, то раздирает так, что собственная охрана одно время с беспокойством на глубокие укусы и раны от ногтей смотрела, сейчас привыкла. Юнги сам его вновь в себя направляет, член легко внутрь скользит, а он ритм ускоряет, расплескивает воду, тушит пару свечей и стонет так, что от его голоса Чонгук уже готов кончить. Юнги тянется за бокалом, Чонгук не разменивается, сразу бутылку к его губам подносит, от того как он одновременно губами на бутылку, а задницей на его член насаживается, дуреет. Он рычит от нетерпеливости, к стеклу ревнует, отбирает и сам к его губам присасывается. Все свечи тухнут, комнату освещает только слабый свет, просачивающийся сквозь раскрытую дверь из спальни. Юнги размеренно дышит, лежа на его груди, периодически поит его шампанским из своего бокала и получает поцелуи. — Мой маленький любимый братик, — водит пальцами по его губам Чонгук, Юнги не отказывает себе в удовольствии поймать два из них и пососать. — Мой триумф, награда, единственное, чего я хотел от этой ебанной семьи и что теперь принадлежит мне. — Расскажи мне, — отвлекается от интересного занятия Юнги. — Расскажи, как ты наказал всех моих обидчиков, как показал всем, что я только твой и обижать меня нельзя. — Моя кровожадная бестия, — помогает ему присесть лицом к себе Чонгук. — Я уже рассказывал. — Я хочу послушать, — бурчит парень, охватывает пальцами член под водой, медленно по нему водит. — Отца убирать было скучно. Яд — это не интересно, — вдыхает со свистом воздух Чонгук, стоит Юнги по головке провести. — Куана с асфальта соскабливать пришлось, но особо не получалось, — смеётся. — Я знаю, как больше всех тебя раздражал именно он, поэтому и сбросил его с обрыва вниз, похоронил в этой же безвкусной железяке. А Кидо я сам застрелил, прямо в рот целился, тот самый, которым он тебя «шлюхой» назвал. — Жаль, меня там не было, — вздыхает Юнги и подаётся вперёд. — Никогда не любил своих братьев, только тебя любил, — в губы ему выдыхает. — Я бы никому не позволил встать между нами. Все, кто назвали нас аморальными, гниют в земле, а мы пьём шампанское. Я получил и трон, и тебя, мне ничего больше не надо. — А ты никогда не думал, что я тоже захочу власти? — вдруг серьёзно спрашивает Юнги и задумывается. Он даже не слушает Чонгука, он смотрит другую, видимую только ему реальность. — Мне девятнадцать, и по закону после твоей смерти престол перейдёт ко мне — делает паузу Юнги, следя за выражением лица брата. — Ты побледнел. Тебе плохо? — Душно, — приподнимается Чонгук, но, не в силах встать, вновь падает в ванную, расплескав вокруг воду. — Мне дышать нечем, и здесь горит, — кладёт руку на грудь слева. — Это признаки инфаркта, однозначно, — участливо говорит Юнги и допивает шампанское на дне бокала. — Не переживай, долго мучиться не будешь. — Что ты наделал? — пересохшими губами спрашивает Чонгук, уже почти ничего не видит, перед глазами сплошное смазанное пятно. — Специальный яд. Не представляешь, как тяжело мне было его достать, — улыбается Юнги и обвивает шею задыхающегося мужчины. — Врачебная версия — ты умер от внезапной остановки сердца, тем более, учитывая, что ты и отца таким убил, то у нас это наследственно. — Юнги… — выдыхает, не в силах держать глаза открытыми, веки опускает. — Спи сладко, любимый, — нагибается к его лицу Юнги. — Дальше я сам, ты меня многому научил, — касается его губ своими, забирает последнее дыхание и выходит из ванны. Юнги накидывает на плечи халат, оборачивается через плечо, последний раз на уснувшего вечным сном брата смотрит, а потом, забрав бутылку и сменив бокалы, проходит в спальню и, схватившись за голову, что есть силы кричит. Он с трудом давит улыбку, сидя в углу и принимая успокоительное от врача, пока тело брата забирают медики.

Король умер, да здравствует новый король!

***

— Ты хочешь престол? — смеётся Чонгук. — У тебя есть власть надо мной. Зачем тебе престол, когда у тебя есть я. — Ты прав, — целует его Юнги. — Вернусь через пять минут, не скучай, — поднимается на ноги и, получив шлепок по попе, оставляя за собой мокрые следы, идёт в спальню. За второй бутылкой. Чонгук, перегнувшись через бортик ванны, подтаскивает валяющийся на полу пиджак и достаёт из внутреннего кармана любимый раскладной нож, подарок отца. Он проводит пальцами по лезвию, наслаждается тем, как красиво он переливается от включенного на выходе Юнги света, а услышав шаги, сразу убирает его под воду.

Король примет кровавую ванну.