Lovaine

Юнги семнадцать, он учится на первом курсе юридического, прилежно посещает занятия и ничем от других студентов не отличается. Почти. Юнги в университет привозит бронированный автомобиль, даже на занятиях в аудитории с ним присутствуют двое телохранителей, и каждый его шаг контролируется. Юнги устал и ненавидит жизнь под вечным контролем, но такова цена того, чтобы быть младшим братом главы самой крупной триады страны. Юнги мечтает о свободе, клянётся своему единственному другу Чимину, что готов и от денег, и от связей отказаться, лишь бы иметь возможность ходить, куда хочет, и делать, что хочет. Юнги уже третий месяц как влюблён в своего одногруппника Мира, но все их свидания — это перешептывания в коридоре на переменах между парами и быстрые поцелуи, пока охрана не видит. До Мира Юнги был сильно увлечён только один раз в школе, но тот альфа резко и без объяснения причин вместе с семьей уехал из страны. Второй альфа, который сильно нравился Юнги и с которым они подолгу проводили время, сбегая с уроков на стадионе, просто исчез. Будто его никогда и не существовало. Мира Юнги терять не хочет, надеется, что хотя бы с ним у него всё получится. Он шлёт брату гневные смс-ки из-за громил, к нему приставленных, просит дать ему хоть немного свободы, а взамен всегда получает ненавистное: «Всё ради тебя, малыш». Вот и сейчас от очередного передёргивающего «малыш» он швыряет телефон на ковер, а сам, уткнувшись лицом в покрывало на кровати, воет. Весь поток сегодня в клубе, и Мир тоже. Юнги пообещал ускользнуть и хоть на час прийти, но, как назло, охрана дом не обходит, всё так же под его балконом торчит. Юнги одет, накрашен, теряет драгоценное время, а псы Чонгука будто к месту прибиты. Чонгук в особняке не живёт, появляется раз в месяц, перекидывается парой слов с братом и вновь уезжает. Они родные братья, но в глазах Чонгука Юнги никогда тепла не видел, напротив, один лёд и пробирающий до костей холод. Как бы Юнги не храбрился и даже скандалы ему закатить не пытался — всё равно в его присутствии он, как осиновый лист, дрожит, а в его глаза — чёрные, как самая тёмная ночь — смотреть до сих пор не смеет. Чонгуку 27 лет, и он единственная семья Юнги. Папу Юнги не видел, он скончался при родах. Отец пал от руки наёмника, когда Чонгуку только исполнилось восемнадцать. Чонгук рано встал у руля триады и очень быстро снискал себе славу бескомпромиссного, жестокого, но самого успешного человека этой части света. Чонгук уничтожил семью и весь клан заказчика убийства отца, объединил под собой два других клана и стал единоличным Богом всего преступного мира страны и региона. Юнги валит его грубость и жесткость по отношению к себе именно на то, что Чонгуку пришлось так рано повзрослеть, но всё равно злится на брата и продолжает требовать для себя глоток воздуха. Он вновь, аккуратно отодвинув тяжелые занавеси, смотрит вниз и наконец-то облегченно выдыхает — псы брата, видно, пошли обходить дом. Юнги по обычной схеме осторожно, чтобы не порвать кожаные, с огромным трудом натянутые на себя брюки, переваливается через перила балкона и по плющу спускается вниз. Пригнувшись чуть ли не до земли и придерживая накинутую на абсолютно прозрачную черную блузку кожанку, он двигается в сторону бокового выхода, которым обычно пользуется прислуга и доставщики. Внезапно словно какая-то неведомая сила заставляет его притормозить и, повернувшись, поднять взгляд на балкон, с которого только что сполз. Юнги чувствует, как резко поднявшееся к горлу сердце лопается там же, и, чтобы устоять на ногах, цепляется рукой о капот припаркованного во дворе БМВ. На балконе, опираясь локтями о перила, стоит Чонгук. Альфа прикуривает сигарету, и, благодаря огню от зажигалки, Юнги видит, как сгущается тьма на дне его глаз, и прислоняется к джипу. — Далеко собрался, малыш? — слышит он с хрипотцой голос и следит за дымом, медленно поднимающимся к небу, — скоро туда же отправится его душа, потому что его поймали с поличным. Впервые. — Я… — с трудом двигает пересохшими губами Юнги. — Я просто хочу погулять. — Почему мне не сказал? Я бы отвез тебя, куда хочешь, — вновь затягивается альфа. — Я не хочу с тобой! — наконец-то берет себя в руки Юнги. — Я хочу с друзьями, хочу со своим потоком… — С альфами, — договаривает Чонгук и кривит рот в ухмылке. — С альфами! — выкрикивает Юнги и смотрит на идущего к нему помощника, лучшего друга и личного головореза брата Чон Хосока. — Даже трогать меня не смей! — обращается к нему омега, но кто такой Юнги там, где Чонгук кивает — Хосок хватает омегу и, скрутив его руки, тащит в особняк, где младшего ждёт его личный каратель. — Не имеешь права! Я не ребёнок! Я хочу быть свободным, — чуть не упав на пол, кое-как выбирается из рук Хосока Юнги и зло смотрит на спустившегося вниз Чонгука. Альфа в белоснежной рубашке с закатанными рукавами, обе руки в карманах узких чёрных брюк, он рассматривает омегу, по затянутым в кожу ногам скользит, на бедрах задерживается. Юнги шумно сглатывает, братья на братьев так не смотрят, думает и сам себя не сходить с ума просит. На лице Чонгука хищный оскал, комнату, кроме его ярости и чужой обиды, что-то третье наполняет. От этого третьего у Юнги по всему телу мурашки врассыпную бросаются, а по позвоночнику противный липкий страх расползается. — Как его зовут? — Чонгук с трудом отрывается от созерцания красоты брата и подходит ближе. Два шага — это правило. Ближе Чонгук не подходил и не позволяет себе подойти. Он себя под контролем только на таком расстоянии держит, хоть сантиметр вперед, и Юнги никто и ничто не спасёт — пусть хоть ад разверзнется — Чонгук его из своих рук не выпустит. — Не понимаю, о чем ты, — лжет Юнги. — Как зовут того, ради кого ты так вырядился, — вновь взглядом стройные ноги лижет. — Неважно, — пожимает плечами омега и, стащив с себя кожанку, отшвыривает в кресло. — Важно, что он мне нравится, а ты испортил мой вечер. Опять. Если бы Юнги перестал говорить и хоть на миг глянул бы на брата, то понял бы, что сделал и сказал глупость, что сам только что взмахом руки разрушил стену, которую Чонгук все эти годы между ними отстраивал. Омега только тянется к графину с водой на столе, как его с силой разворачивают и, приподняв, сажают на стол. Чонгук за задницу тянет его на себя, грубо разводит его ноги за колени и становится между ними. — Ты не понимаешь, да? — шипит ему в губы, отчётливо страх на дне карих глаз видит, но поздно. Чонгук стёр правила, пересёк черту — Юнги в его руках, и годами томящийся монстр внутри ото сна проснулся, плечи распрямляет, когти, которыми его плоть рвать будет, точит. — Пусти, — испуганно шепчет Юнги, пытается назад по столу отползти, но Чонгук с такой силой на себя его тянет, что омеге кажется, черная, натянутая до предела кожа под руками брата сейчас лопаться будет. — Я их имён не помню, это неважно, — водит носом по его щеке Чонгук. — Важно, что ты можешь забыть обо всех альфах до конца своей жизни. Я хочу, чтобы ты жил долго, но если ты не будешь слушаться, я скорее собственными руками сломаю эту очаровательную шею, чем позволю кому-то к тебе прикоснуться. Я вырву твоё сердце, если в нём кто-то поселится. Даже мне его не открывай, но держи пустым, не делай из меня зверя. — Ты меня пугаешь, — смаргивает слёзы Юнги. — Что ты говоришь? — Иди к себе, подумай о моих словах и о своём поведении, — размеренно говорит альфа. — Я усилю твою охрану, а за следующий проступок обещаю, ты отчислишься и будешь сидеть дома. Ты знаешь, я не люблю шутить. — Какое ты имеешь право! Ты, может, и Бог — скорее Дьявол для этого города — но не для меня! Я устал тебя во всем слушаться, — кричит на него Юнги и пытается вырваться, но Чонгук продолжает вжимать его в себя. — Я ненавижу тебя! Я ненавижу тебя! — бьёт кулаком его в грудь. — Это хорошо, ненависть тоже чувство, — усмехается Чонгук и спускает омегу со стола. — Всё для твоей безопасности, малыш, — легонько губами скул касается. — А теперь беги к себе, — говорит брату, а сам отправляется к бару у стены. Юнги бегом поднимается к себе и, закрыв дверь спальни на ключ, срывается на рыдания. — Узнай, что за очередной альфа, — наливает себе виски и обращается к Хосоку Чонгук. — Всё по старой схеме: или страну покидает, или похоронишь, — передает бокал другу и чокается с ним. — Мне плевать, что он мой брат — он мой и только мой, все, кто этого понимать не хочет, будут умирать страшной смертью, ты уж постарайся. Пора моему братцу уже понять, что единственный альфа, которого он будет знать — это я.