ID работы: 7182414

Lovaine

Слэш
NC-17
Завершён
12391
автор
wimm tokyo бета
FreakGame бета
Пэйринг и персонажи:
Размер:
126 страниц, 17 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
12391 Нравится 1487 Отзывы 3069 В сборник Скачать

Catorce

Настройки текста
Примечания:
Юнги поет в этом пабе, принадлежащем «воронам», почти год. Омега, который мечтал стать хозяином собственного уютного бара, в прошлом году с этой мечтой распрощался. Родина Юнги погрязла в разборках кланов, которые контролируют все крупные сферы страны и на корню душат любой мелкий бизнес. Печальная участь постигла и бар Юнги, в котором тот смог поработать только два месяца и весь заработок отдавал представителям кланов. Юнги переехал в столицу после смерти отца, он решил оставить прошлое в их маленьком городке и начать новую жизнь. Работа, на которую он устроился, как временную, приносит неплохой доход, поэтому Юнги думает, что, так как он все равно ничего лучше найти пока не смог, поработает тут еще год и, накопив достаточно денег, уедет в соседнюю страну, где живет его друг детства. Любимый клиент Юнги всегда приходит за двадцать минут до полуночи, садится за столик в углу, прямо напротив барной стойки, и заказывает виски на два пальца. Он медленно пьет алкоголь, не отрывая глаз, смотрит на сцену, и Юнги поет только для него. Иногда он не один, с ним альфа с красными волосами, морщина на лбу которого никогда не разглаживается. Юнги с таинственным гостем ни разу и словом не обмолвился, но это не мешает ему каждый вечер ждать его и петь для него Is this Happiness. Когда столик пустует, Юнги грустит, незнакомец единственный, кто приходит слушать, упиваться его голосом, всем остальным лишь бы напиться да разглядывать неприкрытые части тела омеги. Сегодня он на месте, сидит, поглаживает бокал, смотрит из-под густых ресниц, в Юнги второе дыхание открывает. Is this Happiness? — не сводит с него взгляд Юнги, скользит пальцами вниз по стойке микрофона, медленно двигается под музыку. Он гипнотизирует омегу тяжелым взглядом, подносит к губам бокал, а Юнги — микрофон. Омега двигает бедрами, альфа — пальцами по бокалу. Is this Happiness? — Юнги чуть губами микрофона не касается, обхватывает тонкими пальцами стойку и, прикрыв веки, задает вопрос из песни. В забитом людьми, шумном и воняющем потом баре словно никого нет, только омега, чья бледная кожа сливается с полупрозрачной, усыпанной камнями блузкой, и альфа, от взгляда которого густой мрак расползается, в углы забивается. Черное и белое. Огонь и вода. Ангел и демон, между которыми невидимая никому, даже им, красная толстая нить судьбы, которую никогда не разрубить. Песня заканчивается, Юнги выдыхает, поднимает глаза, столик пуст. Снова легкая грусть, чувство потери того, что тебе и не принадлежало, и горечь одиночества, которое отходило только в присутствии альфы. Оно не терзало душу, стояло в углу, пока один альфа любовался одним омегой, с чувственным и обволакивающим голосом, — оно к Юнги подходить не смело. Сегодня суббота, значит, людей будет много. Юнги заканчивает петь пятую песню, когда внутрь заходят четверо альф, в руках которых поблескивают катаны, и посетители сразу срываются к дверям. Персонал они не выпускают. Через двадцать минут столы перевернуты, брызги крови на стенах и даже на потолке. Хозяин паба тихо угасает на полу, пронзенный катаной, бармен прибит к шкафчикам позади, а Юнги, которого выволокли из-под сцены, сидит на столе посередине зала и пытается петь. Юнги страшно, он старается не смотреть на погибших, на лица тех, кто его пытает и обязательно убьёт. Он с трудом открывает рот, но наружу только хрип вырывается. Его хватают за лодыжку, притягивают к краю стола и, отвесив две пощечины, сдирают с него блузку. Рук много, он не знает, за что хвататься, кому сопротивляться, пинаясь, отползает на другой край стола. — Пой, или до того, как нож тебе в сердце засунуть, я твой язык отрежу, — шипит тот, на лысой голове которого выбит варан. — Это ли счастье? — дрожащим голосом напевает Юнги, притягивает колени к груди и смотрит на часы на стойке. Придет ли он? Не свернет ли с порога? Man-to-man, heart to-heart I love you but you drive me so far На него кричат, требуют петь громче, добивают раненных, Юнги чувствует, как слезы обжигают лицо, и он, продолжая напевать, не прекращает смотреть на дверь. Наверное, он не придет, он и не каждый день приходит, так даже лучше, ведь и его убьют. Юнги ему смерти не хочет. Тот, кто заставлял омегу чувствовать себя нужным, не должен умирать. У Юнги никого нет — сегодня, кроме жизни, он ничего не потеряет, не оставит за собой оплакивающих его родных и близких, не станет причиной бессонных ночей и чужого горя. Не возвращаться, когда не ждут, — легко. Уходить, когда за собой никого не оставляешь, — еще легче. Только Юнги любит жизнь, и для этой любви ему не нужен был кто-то рядом. До темного взгляда и исписанных узорами пальцев на бокале. Юнги хватало солнца, заглядывающего утром в его комнатку в обшарпанной квартирке на окраине. Ему достаточно было поздороваться с каждым встречным псом или кошкой, поделиться с ними едой, а вечером, открыв потрепанный блокнот, исписывать его своими мечтами, которые обязательно сбудутся. Он любит жизнь со всеми ее заботами, падениями и взлетами, любит каждый новый день, рассматривает его, как очередную возможность все поменять, а люди какого-то клана, который не ладит с кланом его хозяина, взмахом лезвия отберут у него этот шанс. Без предупреждения, без разрешения, потерять то, чем даже не насытился. Betrayal, betrayal One gun on the table Headshot if you're able В горле першит, от слез Юнги почти ничего не видит, но он даже прокашляться боится, потому что над ним катаны висят. — Пой! — пьет прямо из бутылки лысый. You want your way, you make me so mad Got your gun, I've got my dad. Юнги набирает в легкие побольше воздуха, потому что на часах без двадцати двенадцать и его надежда умрет с ним вместе. Только она не умирает, она, напротив, расцветает улыбкой на его губах, стоит ему войти в дверь. За ним угрюмой тенью передвигается его друг. Они останавливаются на пороге, осматриваются. Юнги видит, как он скользит взглядом по помещению, а потом медленно идет к столу, на котором сидит полуобнаженный омега. — Закрыто! — орет лысый и, размахивая катаной, двигается на гостей, останавливаясь между столом, на котором Юнги, и альфами. — Как вы вошли? Где мои парни? — Мы хотим выпить. Юнги впервые слышит его голос и видит в его глазах смерть. Это точно она, иначе с чего это в душном помещении резко могильным холодом веет. Почему остальные этого не замечают, Юнги не понимает. От него опасностью за километр несет. Те, кто его удерживают — угрожают ему катанами, этому альфе нужно просто вот так вот смотреть, и вместо человека труха останется. — Закрыто! — повторяет лысый и напирает грудью на альфу. — Но раз уж вы заблудились, то ляжете рядом, — гадко ухмыляется. Незнакомец поднимает уголки губ в улыбке и поворачивается к стоящему позади красноволосому: — Закрой двери. Через буквально секунду Юнги видит, как из спины лысого торчит кончик катаны и, вскрикнув, прикрывает ладонью рот. Альфа переступает через пока все еще не испустившего дух мужчину, снимает с себя пиджак и, подойдя к столу, протягивает руку: — Иди ко мне. Юнги смотрит, не моргая, а потом медленно подползает к краю столика и сразу оказывается в его объятиях. Альфа кутает его в свой пиджак, берет на руки и, прижимая лицо к груди, идет к креслу у окон. Он опускается в кресло, не позволяет Юнги заглядывать через плечо, поглаживает по спине и шепчет в ухо: — Пой. Юнги утыкается лбом ему в горло и тихо напевает. Омега прерывается на всхлипы, мочит чужую рубашку слезами и под звуки рассекающей воздух катаны и крики боли продолжает петь. Юнги и не пытается смотреть за спину альфы, он в его руках, и пусть за их пределами стоит целая армия с прицеленными винтовками, Юнги ни одна пуля не достигнет, эти руки ничто не пройдет. Альфа поглаживает его по волосам, прикрыв веки, слушает ангельский голос, нюхает запах сладких яблок и упивается его близостью. Он ничего не слышит, ни лезвие, рассекающее плоть, ни предсмертные хрипы, сладкий голос омеги перекрывает все остальное, обволакивает ледяное сердце теплом. Наступившую резко тишину прерывают шаги красноволосого, идущего к ним. Юнги заканчивает песню и, подняв голову, видит, что второй альфа с ног до головы забрызган кровью. Он утирает катану об обивку кресла и тяжелым грузом опускается на стул напротив. Его грудь тяжело поднимается и опускается, но безумие в глазах, которое Юнги заметил за мгновенье до того, как прижался к первому альфе, начинает угасать. — Что будем делать? — спрашивает красноволосый. — Мы вмешались в дело варанов, на нас будет охота. — Думаю, мне пора возвращаться домой, — альфа отпускает Юнги и, повернувшись к залу, морщится. Юнги тоже оборачивается, но мужчина нежно прикладывает ладонь к его глазам и говорит: — Ты поедешь со мной, потому что дело вараны не закончили и тебя будут искать оба клана. Встреча с обоими ничего хорошего тебе не принесет. Юнги, которому не разрешают поднимать голову и осматриваться, на ватных ногах идет за мужчинами на выход и опускается на заднее сидение черного бмв на обочине. Они едут до следующего вечера, делают три остановки и в ходе одной меняют автомобиль. Останавливаются они только на заправках, где покупают и еду, и бензин. Юнги сидит рядом с альфой, который теперь за рулем, пока красноволосый спит на заднем сидении. — Я не знаю, как тебя зовут, сколько тебе лет, — наконец-то озвучивает мучающие его долгие часы мысли омега. — Чонгук, — говорит альфа. — Мне двадцать восемь. — Я Юнги. — Я знаю. Юнги долго думает, что на это сказать, и, так и не придумав, меняет тему: — Ты любишь песню про счастье? — Да. — Что такое счастье? — спрашивает, чтобы лишь бы поддержать разговор, омега, которому безумно нравится голос собеседника. — Знать, что ты в порядке, — отвечает коротко, словно это нормально, будто столько лет его знает, Юнги даже переспрашивать не хочет. — И куда мы едем? — с трудом подавив смущение, спрашивает Юнги. Альфа отвечает «домой», а Юнги не осмеливается сказать ему, что, когда он рядом, омега уже будто дома. Юнги смотрит, как закаты сменяются рассветом за окном, ест чипсы, запивая их колой, и думает об их поездке не как о побеге, а как о путешествии, в которое он пустился с любимым человеком. Очередная остановка, Юнги ходит с пластиковой корзинкой по маленькому магазинчику на заправке и закидывает в нее готовые сэндвичи и банки с колой, пока Чонгук платит за бензин, а Хосок, так зовут альфу с красными волосами, проверяет автомобиль. — Это все? — косится на корзину в руках омеги подошедший Чонгук. — Что-нибудь взять для тебя? — спрашивает Юнги, который по мере того, как альфа становится ближе, лопатками прижимается к полкам с продуктами. Чонгук еще ближе, Юнги чувствует его дыхание на щеке, корзина падает на потрескавшийся пол, и омега задыхается от опьяняющего поцелуя. Юнги становится на цыпочки, обвивает руками его шею, а Чонгук, приподняв его, ни на секунду не прерывает их первый поцелуй. Они приезжают в родной город Чонгука на закате следующего дня. Автомобиль минут десять передвигается по аллее, пока не останавливается на вымощенном камнем дворе огромного особняка. К автомобилю сразу подбегают люди, которые провожают парней внутрь. Оказавшись в гостиной, Юнги останавливается за Чонгуком и смотрит на высокого блондина, стоящего у камина с бокалом в руке. Рядом с ним на диване сидят двое красивых омег, которые, увидев гостей, тоже поднимаются на ноги. Чонгук и блондин глаз друг с друга не сводят, молчат кажущиеся Юнги бесконечностью пару секунд, и потом хозяин дома идет к ним. — Я думал, больше тебя не увижу, — говорит блондин и тянет Чонгука на себя. Юнги отступает к Хосоку, следя за тем, как обнимаются альфы. Стоит блондину отпустить альфу, как один из омег, тот, кто повыше, бросается ему на шею, и Юнги видит, как блестят его глаза от собирающихся слез. — Я не с хорошими новостями, — отпустив омегу, поворачивается к блондину Чонгук. — Мне нужна помощь. — Ты даже на мою свадьбу не приехал, а как помощь понадобилась, сразу вспомнил, — злится альфа и берет за руку второго омегу. — Это, кстати, Чимин, мой супруг. Чонгук легонько пожимает руку улыбающегося ему омеги. — Намджун и Тэхен — мои братья, — поворачивается к Юнги и Хосоку Чонгук. Парни обмениваются рукопожатиями. Когда Тэхен протягивает руку мрачному альфе с красными волосами, тот ее в своей задерживает, и оба замирают на пару секунд, не отрываясь, смотрят друг на друга. Юнги впервые за эти дни видит, как разглаживается глубокая морщина на лбу Хосока.  — Знаю, что виноват, но и ты знаешь, как я далек от дел семьи, — вновь обращается к брату Чонгук. — Ну, конечно, лучше быть чьим-то наемником, прислужником, чем возглавить дело семьи, — кривит рот старший. — Я не ругаться приехал. — Но выслушать придется. Я один не справляюсь, ты знаешь, что наш бизнес… — Огромный. — Именно, — восклицает Намджун. — А ты вместо того, чтобы остаться и помочь, после смерти отца выбрал жизнь отшельника, и вот уже семь лет как не появляешься. — Меня не интересует кресло, ты знаешь мой характер, — отвечает ему Чонгук. — И я не собираюсь втягивать семью в свои разборки, я просто прошу тебя об одолжении, — альфа оборачивается и тянет вцепившегося в его руку Юнги вперед. — Позаботься о нем, чтобы до него никто не добрался. Я за ним вернусь. — Что он натворил? — смотрит на омегу Намджун. — Он оказался в эпицентре разборок «воронов» и «варанов», а я вмешался. Теперь они будут охотиться не только за моей головой и Хосока, но и за омегой. Если я буду уверен, что он в безопасности, мне будет легче победить в этой войне. — Ты собираешься в одиночестве победить два крупнейших клана страны? — усмехается Намджун. — Я знаю, кого мне надо убрать, чтобы этот вопрос был закрыт. — Ты не выживешь. — Я пойду с тобой, — молит Юнги, и Чонгук чувствует, как сильно сжимаются пальцы омеги вокруг его запястья. — Ты выполнишь мою просьбу? — смотрит на Намджуна младший. — Конечно, — цокает языком Намджун и оборачивается к охране: — Закройте двери. — Намджун, — мрачнеет Чонгук. — Мы семья, а семья не оставляет никого на войне одного. Мы разберемся с кланами вместе, — твердо говорит старший. — Я всегда решаю проблемы сам, и я сюда приехал не для того, чтобы тебе забот прибавить, — зло говорит Чонгук. — Ты больше не решаешь сам, и хватит уже бегать, — со сталью в голосе говорит Намджун. — Чонгук, останься и живи, как хочешь. Неужели ты думаешь, что я буду спокойно спать, зная, что на тебя охотятся? Или думаешь, этот омега, который в тебя, как пиявка, вцепился, будет спать? В этот раз мое слово последнее. Ты остаешься. Приготовьте комнату для гостя, — смотрит на Хосока. — Он не гость. Он моя семья, — поправляет его Чонгук. — Значит, и моя тоже, — протягивает руку Намджун Хосоку.

Пять лет спустя.

— Бороду проверь, нам нельзя выдать себя, твой старший — мега-мозг, — хлопает по плечу своего друга, лидера крупнейшей триады региона, но в данный момент переодетого в зеленый костюм эльфа Хосока Чонгук. — Вообще-то у эльфов нет бороды, почему я должен ее носить, — пытается выплюнуть лезущую в рот бороду Хосок. — Без бороды тебя сразу узнают! Я своего отца в костюме Санты по носкам узнал, — не разрешает ее сорвать Чонгук. — Мешок проверили, подарки на месте, так что вырубай оленей, и пошли. — Какого черта я вечно поддаюсь Тэхену, договорились же, что просто соберем подарки под елкой и все, — выключает двигатель автомобиля Хосок. — Ты под каблуком у моего братца — все это знают, — смеется Чонгук и, выйдя из автомобиля, поправляет на себе костюм Санты. — Кто бы говорил! — фыркает заблокировавший двери мерседеса Хосок. — Когда мы выбирали, кто будет Сантой и эльфом, ты грудью вперед и сразу заявил, что будешь Сантой, хотя мы до этого в баре все страдали, что не хотим переодеваться. А все почему? Потому что Юнги ресницами хлопал. — Я делаю это ради детей, — перекидывает через плечо мешок альфа и идет к лифту. — Ну да, а не ради глазок своего крохи, крошки, крохотули, — кривит рот Хосок. — Я тебе врежу мешком, а в нем огромный конь моего сына, — грозится Чонгук. — Вон Намджун молодец, — бурчит Хосок, — пулю словил, лишь бы Сантой не быть. Чонгук прыскает, и пару минут парни громко смеются в лифте. Приходится заново поправлять бороды. — Ладно, некрасиво смеяться над собственным братом, на которого было покушение, — прокашливается Чонгук. — Да я клянусь тебе, он сам нанял наемников, лишь в этом нелепом костюме не ходить, — заливается по новой Хосок. Альфы выходят из лифта и, кивнув охране, подходят к дверям.

***

— Мини, в последний раз тебе говорю, оставь отца в покое! — кричит на взобравшегося на отца сына Чимин. — Но я же лечу его, — дует губы трехлетний омежка, продолжая тыкать игрушечный шприц в забинтованное плечо альфы. Намджун лежит на диване в гостиной и придерживает здоровой рукой малыша, чтобы тот с него не скатился. — Не кричи на моего сына! — возмущается Намджун. — Если бы он меня не лечил, мне бы было очень больно. — Если бы ты не разгуливал без охраны, тебе вообще бы не было больно! А если бы ты умер? — заводится по новой Чимин, который в ночь ранения Намджуна залетал в палату, кричал на мужа из-за его безответственности, а выйдя в коридор, горько плакал, потому что чуть не потерял самого дорогого человека. — По-твоему я буду растить твоего сына вдовцом? На кого ты собирался меня оставить? — Началось, — закатывает глаза сидящий в кресле Тэхен и, перестав наполнять вином бокал на тонкой ножке, пьет уже из бутылки. — Где их носит, детям уже ложиться пора, — ворчит Юнги и пытается собрать разбросанные по всему дому игрушки в коробку в углу. — Сегодня праздник, лягут, когда захотят, — восклицает Тэхен. — Мои лягут вовремя, твои могут хоть до утра просидеть, — безапелляционно заявляет Юнги. — Ты очень строгий папа, — фыркает Тэхен и вновь возвращает внимание бутылке. Юнги зажигает свечи на столе, перетаскивает испеченный им же торт в центр и, подняв с пола упавшую мишуру, вновь прикрепляет ее к елке. Закончив приводить в порядок гостиную, омега плюхается на диван рядом с Тэхеном и отбирает у него бутылку. Мини теперь уже лечит отца поцелуями, а альфа продолжает ныть и просить еще, потому что все еще болит. Чимин, который в душе умиляется редким минутам, когда отец и сын вместе, закатывает глаза и нервно ходит по комнате, поглядывая на дверь. — Хо-хо-хо, — доносится бас мужа Юнги из-за двери, и омега прыскает. Дети бегут в коридор за уже открывающим дверь Тэхеном и, увидев Санту, наперебой начинают рассказывать ему, как хорошо себя вели. — Я вылечил отца, Санта, он упал, а я его много целовал, — говорит запыхавшийся Мини, который идет за гостями в гостиную. — Он упал на пулю, знаем, — бурчит в бороду Хосок. — Следи за голосом, — шепчет ему Чонгук. — Они могут узнать. — А я помогал папе печь торт! Я сам его украшал, — с гордостью заявляет младший сын Чонгука — альфа Джеон. — Поэтому он выглядит так, будто Намджун до того, как упасть на пулю, приземлился на торт, — хохочет Хосок и охает, получив локтем в бок от Чонгука. — А я… я… я… — задумывается Ви, четырехлетний сын-омежка Хосока, длинные волосы которого собраны в два хвостика по бокам. — Ты просто есть, и ты уже очаровашка, — нежно говорит Хосок малышу. — Да, — вздыхает ребёнок. — Подарки отдай! — Мой мелкий вылитый папа, мало мне было одного, кто на моей голове ездит, так и второй туда же, — тихо жалуется брату Хосок и внимательно слушает рассказывающего ему стихотворение младшего сына — двухлетнего альфу Хоупа. — О, мой верный друг эльф, помоги мне раздать подарки, — садится на корточки Чонгук и развязывает большой блестящий мешок. Чонгук терпеливо передает детям подарки, и те, сразу забыв о гостях, начинают их распаковывать и играть. Все, кроме четырехлетнего омежки сына Чонгука Шу, который так и стоит у стены, пристально разглядывая Санту. — Кажется, нас спалили, — нервно говорит эльфу Чонгук. — Я так даже перед самой крупной сделкой не переживал. — Мне страшно от его взгляда, — натягивает бороду на глаза Хосок. — Аж холодный пот прошиб. — Санта, — подходит к ним малыш с темными вьющимися на концах волосами и лисьим разрезом глаз. Чонгук, когда родился Шу, сам слег в соседнюю палату, потому что не выдержавшее счастья сердце забарахлило. Чонгук зовет Шу не иначе, как «мое сердце», и любит такой огромной любовью, что до сих пор, проснувшись ночью, первым делом бежит в детскую проверить, не соскользнуло ли с омежки одеяло. Джеон, которому только недавно исполнилось два годика, пока спит с родителями. — А почему у тебя на пальцах рисунки, как у моего отца? — насупившись, спрашивает Шу. — Блять, — шипит Хосок и сразу больно кусает свой язык, а Чонгук бьет себя по лбу. Юнги, закатив глаза, падает на диван рядом с Намджуном. — Как я вообще стал его супругом? — смеется Юнги, смотря на растерянное лицо мужа, которого атаковал малыш. — Обожаю, когда эти два идиота, при которых главы других триад дышать боятся, оказываются абсолютно беспомощными перед своими же детьми, — усмехается Намджун. — А-то ты сам прям можешь устоять? — садится на подлокотник дивана у головы мужа Чимин. — Ты час терпел боль, но эту мелочь с себя не снял, видите ли ему обязательно было проверить на тебе свой медицинский чемоданчик. — Он меня поцелуями лечил, от тебя ведь не дождешься, — обиженно говорит альфа и отвлекается на умоляющего ему помочь Чонгука. — Сам разбирайся, — твердо говорит Юнги. — Какого черта, вы, двое взрослых альф, не додумались хотя бы перчатки надеть? — спрашивает Намджун. — Ты не Санта! — визжит ребенок, глаза которого наполняются слезами. — Ты мой отец! — кричит на весь дом Шу, привлекая внимание и других детей. — Шу, я объясню, — бежит за малышом, спотыкаясь об игрушки и подарки, Чонгук и, поймав пытающегося спрятаться за креслом омежку, поднимает его на руки. — Я не Санта, ты прав, но я его заменяю, — пытается успокоить сына. — Ты меня обманул, — заливается слезами Шу и пытается выпрыгнуть из рук отца. — А я сразу понял, что эльф — мой отец, — не может нарадоваться своему подарку Ви. — Мне неважно, главное, что подарки подарил. — Горжусь! — целует его в лоб Тэхен. — Пойду помогу мужу, иначе он сам сейчас расплачется, лишь бы Шу не ревел, — смеется Юнги и, подойдя к Чонгуку, забирает ребенка. Омега проходит с малышом в руках в спальню и садится с ним на кровать. — Зайчонок мой, Санта был занят, он попросил твоего отца его заменить, но твое письмо Санта сам прочитал и подарки сам выбирал, — гладит по голове ребенка Юнги. — Санты нет! Вы меня обманули, — продолжает плакать ребенок. Чонгук, стащив бороду, тоже проходит в спальню и садится рядом с супругом. — Ну же, малыш, не плачь, — просит альфа сына. — Честное слово, он был в другом городе и послал ко мне гонца на оленях, они попросили, чтобы я его заменил. — Я хочу Санту! — не дается в руки отца ребенок. — Вы меня обманули. — Неудачники! — кричит из гостиной Намджун. — Мини, передай мне мобильный. Главы самого крупного клана Азии не смогли провести малыша, мне стыдно, что мы родня, — выкрикивает альфа, а потом, набрав чей-то номер, говорит по телефону. — Любимый, — подзывает супруга Намджун и просит нагнуться. — Через двадцать минут уведи детей на кухню. — Только ты и можешь спасти праздник, — целует его Чимин и идет собирать детей. Шу не успокаивается, к отцу в руки не идет, так и прячет раскрасневшееся лицо на груди папы. Чонгука зовет Намджун, и расстроенный альфа возвращается в гостиную. Послушав про план старшего, Чонгук радуется и помогает омегам загнать детей на кухню, где Юнги раздаст им печенья. — Я всегда говорил, что лучше довериться профессионалам, — горд собой Намджун, чем злит остальных альф. Через несколько минут в квартиру заходит одетый в костюм Санта Клауса мужчина и, поздоровавшись с альфами, двое из которых смотрят на него, как на спасителя, с трудом протискивается в камин и, усевшись на имитацию углей, дает команду запускать. Юнги вместе с Шу на руках выходит в гостиную, за ним следом выбегают и остальные дети. Шу, увидев выбирающегося из камина неуклюжего Санту, счастливо хлопает в ладоши и, спрыгнув с рук папы, бежит к нему. — Хо-хо-хо, — почесывает бок Санта, улыбаясь окружившим его детям. — Мои помощники передали вам подарки? — Все-таки мой альфа гений, — чмокает в нос мужа Чимин, а Юнги шепчет ему «спасибо». — Почему он вечно выставляет нас в плохом свете? — хмурится Хосок, косясь на Намджуна. — Потому что когда раздавали мозги, ты, — смотрит на Хосока Намджун, — выбирал очередной ламборгини, а ты, — поворачивается к Чонгуку, — не вылезал из объятий одного конкретного омеги. — Пока они играют, мы соберемся, у нас же бронь на одиннадцать, — поднимается на ноги Чимин. — Вы проследите за всем и помогите Намджуну одеться, потом вы переоденетесь, уложим детей и поедем. — Я тут подумал, — проводит пальцами по груди мужа Тэхен. — Когда мы поедем домой, ты можешь снова надеть этот костюм? — у альфы глаза загораются. — Всегда хотел, чтобы меня эльф трахнул, — подмигивает ему омега и скрывается в гардеробной друга. Через два часа, уложив детей, вся компания отправляется в клуб, который расположен на двадцать пятом этаже знаменитого отеля. Стоит переступить порог ночного заведения, как усталость дня рукой снимает. Альфы наслаждаются выпивкой и закусками, а омеги танцуют и периодически возвращаются к столику, чтобы промочить горло и получить поцелуи. — Жаль, Сокджин не смог приехать, — вздыхает Хосок. — Скучаю по его смешным только ему самому шуткам. — Он приедет через пару дней, будем праздновать по новой, — ободряюще хлопает его по плечу Чонгук. — У нас есть целая империя, но все богатства мира меркнут, когда он улыбается или когда наш сын взбирается мне на руки, — не сводит глаз с обматывающего вокруг себя мишуру Чимина Намджун, пока Юнги и Тэхен заливаются смехом. — Ты очень сентиментальный, — усмехается Хосок. — Я чуть не умер, — хмурится Намджун, — и вот тогда, прежде чем потерять сознание, я не думал о наемниках, контрактах, о своем счете в банке и власти, я думал о Чимине и Мини, о том, что, возможно, уже никогда не проснусь и не смогу их поцеловать. Я испугался не смерти, я испугался того, что остался без них. — Так выпьем же за то, чтобы наши любимые всегда были с нами, а нас эта старуха не трогала и позволяла продолжать их любить и оберегать, — поднимает бокал Чонгук. — Своего я даже ей не отдам, — делает глоток альфа и, поймав подбежавшего Юнги, сажает его на колени. Тэхен плюхается рядом с мужем на диван, а Намджун, поднявшись с места, идет к своему омеге. — Я люблю тебя, и я любил твою песню про счастье, потому что ты стал моим счастьем с первого взгляда, — зарывается носом в шею супруга Чонгук. — Я редко тебе это говорю, но ты мой мир, и я благодарен тебе, что ты подарил мне двух прекрасных сыновей. Я бы сказал, что в новом году буду любить тебя больше, но куда еще больше. — Я тоже тебя люблю, — обвивает руками его шею Юнги, — а теперь пошли смотреть фейерверки. Все парни, кроме Намджуна и Чимина, подходят к стеклянной стене и вторят толпе внизу, хором отсчитывающей секунды до того, как пробьет полночь и 2020 год вступит в свои права. — Намджун, идем уже, — пытается перекричать музыку Чонгук, но Юнги тянет его на себя и просит не мешать брату. Куранты бьют двенадцать, фейерверки озаряют ночное небо разноцветными огнями, распускаются на нем мерцающими пальмами, но четверо смотрят на сцену. На усыпанном мишурой танцполе, обнявшись, стоят двое. Внезапно Намджун отступает и, резко подняв на руки супруга, кружит его в воздухе. Альфа почти сразу же сгибается от боли, схватившись за раненное плечо, а на рубашке проступает кровь. — Какого хуя, — кричит Хосок, срываясь на сцену, а Чонгук, достав телефон, требует подогнать автомобиль. — Он просто сказал ему, что ждет малыша, — улыбается Юнги, — а вы, альфы, никогда силы не рассчитываете. — Там, где это касается вас, мы вообще разум теряем, — восклицает Чонгук и помогает Хосоку увести брата в автомобиль. Город забит людьми и автомобилями, альфы с трудом вырываются из центра и на полной скорости несутся к больнице. Пока Чонгук нервно крутит руль, двигаясь за бентли, в котором его брат, Юнги, прислонившись к стеклу, смотрит на продолжающих гулянья людей. — Надо было вызвать скорую, — поворачивается к мужу Юнги. — Она бы тоже с трудом въехала, ты же видел, люди прям по дороге гуляют, — отвечает Чонгук. — Скажи мне, как так? Ведь у них не получалось, а тут он забеременел? — растерянно смотрит на супруга. — Мы сами в шоке, но это невероятное счастье, и я очень за них рад, — улыбается Юнги. Утро первого января семьи встречают в больнице, где Намджуну заново накладывают шов и делают перевязку. — Когда ты впервые познакомил меня с Мини, — говорит, утирая слезы после отпустившего напряжения, Чимин, который сидит у койки мужа в окружении друзей, — я думал, что больше я никого уже полюбить не смогу. Но этот ребенок еще не родился, а я уже его люблю. — Я тоже, и это удивительно, — поглаживает его руку Намджун. — Я и Мини полюбил сразу, как увидел, так и понял, что это мой сын и половина моего сердца принадлежит ему. Я познакомил вас, чтобы ты перестал ревновать меня к выдуманному омеге, но в глубине души я так хотел, чтобы мы его забрали, и очень боялся твоей реакции. Я боялся, что, во-первых, ты подумаешь, что я поставил крест на наших попытках завести своего ребенка, во-вторых, что ты не сможешь полюбить его, как своего. Я ведь не знал тогда, как ты относишься к усыновлению. Намджун и Чимин шесть лет безуспешно пытались завести ребенка, врачи говорили разное, лечили обоих, и уставшая от постоянного напряжения пара решила, что пора научиться перестать зацикливаться на ребенке. Мини было шесть месяцев, когда его семья погибла в автокатастрофе. Авария произошла на мокрой после дождя трассе, по которой проезжал в ту ночь и Намджун. Он приказал остановить автомобили, вызвал помощь, но пассажиры были уже мертвы. Все, кроме заливающегося плачем в детском автокресле на сидении сзади ребенка. Пока не приехала помощь, Намджун с трудом, с помощью своих парней, смог открыть покорёженную дверь и, вытащив малыша, сам его успокаивал и не выпускал из рук. Родители Мини не назначали опекуна, и Намджун почти каждый день связывался с органом опеки и узнавал, как дела у ребёнка, и навещал его. Спустя неделю после аварии, Намджун привел на знакомство с малышом Чимина, который начал шутить, что муж часто пропадает и точно бегает к другому омеге. Чимин был прав, только омега, к которому бегает его муж, оказался весом в восемь килограмм и c шоколадного цвета глазами. Через пару недель в доме Кимов поселился обожаемый родителями малыш, имя которого пара менять не стала. — Мы зацикливались на ребенке, и у нас ничего не получалось, как только мы перестали об этом думать, у нас появился Мини, а теперь еще один, — улыбается друзьям Чимин. — Отныне я убежден в том, что не стоит быть одержимым чем-то, особенно тем, что никак не получается. Иногда надо уметь пустить все на самотек, и судьба сама решит, что и в какой момент тебе будет нужно. Друзья распивают бутылку шампанского в честь будущих родителей прямо в палате и расходятся с обещанием вечером всем вместе поужинать у Хосока и Тэхена. Больше без охраны никто из альф не ходит, потому что, как сказал Юнги: «надо будет, в преисподнюю наведаюсь, но тебя достану», — другие омеги подтвердили, а Чонгук усмехнулся:  — Знаем, проходили.

***

Каждый новый год приносит разное, как хорошее, так и плохое, но одно остается неизменным — ровно в полночь семь парней загадывают одно и то же желание и не подозревают об этом. Они загадывают себе счастье. Это желание всегда сбывается, потому что они не сидят и не ждут своего счастья, строят его собственными руками. Даже когда случается плохое, они воспринимают это, как экзамен, как опыт, возможность почувствовать контраст и еще больше ценить каждый хороший миг, будь то улыбки детей или сорванный куш. Тяжело быть счастливым целый год, улыбаться и радоваться каждый день, не позволять плохому событию, неважно, мелкому или крупному, выбивать из колеи, но главное, на пороге любой трудности быть уверенным, что и это пройдет, что и небо не остается вечно закрытым свинцовыми тучами. Юнги по-прежнему поет мужу песню про счастье, которое после встречи с Чонгуком для омеги поменялось. Счастье у каждого свое, оно разное, и никто не имеет права называть чье-то счастье глупым. Счастье — это наконец-то дождавшийся хозяина питомец. Счастье — это после тяжелого дня бежать домой, а не оттягивать время, не желая переступать порог. Счастье — здоровье и благополучие самых близких и родных. Счастье — это возможность смотреть на ночное небо, которое озаряют фейерверки, а не взрывы, обязательно уносящие с собой чужое счастье. Счастье Чонгука — это знать, что дома его ждет тот, на чьи колени он положит свою голову и кто залечит его раны. Счастье Юнги — это дом, в котором горят огни, и пока они есть друг у друга, огонь будет гореть и в этой, и в следующей.
По желанию автора, комментировать могут только зарегистрированные пользователи.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.