10 апреля 2014 г.
Апрель — месяц перемен. Лена в это верила и всегда так считала хотя бы потому, что в середине этого прекрасного месяца наступал день, когда по-хорошему можно было начинать жить заново, когда можно было забыть про все невзгоды и меняться с ног до головы. Можно было, но она, к сожалению (или, возможно, даже к счастью), этого никогда не делала. Однако начать заново — это то, чего действительно хотелось, только, увы, не получалось. По крайней мере, треть того самого прекрасного месяца она уже жила без привычных боёв, в которых теперь разбивались чужие кулаки об чужие лица. Действительно, апрель — месяц перемен. В динамике телефона женский голос вновь вещал о том, что «аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети», и Темникова недовольно поправила капюшон, сползающий от порывов ветра. Погода успела испортиться буквально за день — на смену яркому лучезарному солнцу пришли массивные тёмно-серые тучи, заполонившие собой весь небосвод. Понемногу появляющаяся трава намокала от падающих капель, и запах зелени, рассаженной вдоль территории больницы, только усиливался. Лена так и не дождалась ответного звонка Лазарева и решила действовать прямо: зайти внутрь, не обращая внимание на привычную суету вокруг, и, если кто-то посмеет что-либо сказать в её адрес, молчать до тех пор, пока сможет увидеть человека, к которому она, собственно, так и пыталась попасть. Около лестницы курили два санитара — для этого была специальная курилка в прогулочном дворе, но они, казалось, не так уж и стремились попасть на улицу: им не было дела до случайных прохожих, до собственных пациентов; ведь намного увлекательнее было обсуждать под лестницей прошедшие ещё два месяца назад Олимпийские игры, ругая сборную по хоккею за глупый проигрыш финнам. Этаж нужного отделения пустовал, и лишь около окна, выходящего во двор, стояла блондинка, медленно считающая капли на стекле. Она, нервно ругаясь вслух, часто сбивалась со счёта, и приходилось начинать по-новому — что, похоже, и не особо беспокоило, ведь это своего рода игра, а играть — это всегда весело. Подойдя к нужной палате, Лена ещё раз взглянула на незнакомку и потянула на себя ручку двери. — А её нет, — внезапно вскрикнула девушка у окна и, развернувшись, шёпотом произнесла: — Её… увезли. — Куда увезли? — точно таким же шёпотом поинтересовалась Темникова. Пациентка решительно закачала головой и тут же закрыла уши руками, щурясь и опускаясь на пол вдоль стенки. — Опять эти поцелуи, — голос перешёл на визг. — Я не хочу. Не хочу! Схватив её за локоть, Лена оглянулась по сторонам, понимая, что лишняя реакция медицинского персонала сейчас была бы крайне неуместной в её положении. Выкинуть её из отделения как ненужный мусор — дело простое. — Тише-тише. Как тебя зовут? — Оля, — и вновь тихий шёпот. В голове промелькнула лишь одна-единственная мысль — существуют ли вообще психически здоровые носители этого имени, и Темникова, приложив собственную ладонь ко рту потерянной девушки, задала новый вопрос: — Оля, где твоя соседка? — Какая соседка? — в карих глазах изумление, смешанное с недопониманием, и она убрала руки с головы, с любопытством вслушиваясь в стучащий о наружную раму дождь. — Вот здесь была, — Лена указала пальцем на палату, где должна была лежать Серябкина, и подняла брови, ожидая услышать ответ — но его не последовало, и пришлось уточнять ещё подробнее: — Она с тобой шоколадкой делилась. Помнишь? Ответа вновь не последовало: этот бешеный изучающий взгляд прошёлся по стенам, от которых обсыпалась старая извёстка, и девушка провела пальцем вдоль чёрной царапины на поверхности. — Про кого ты в самом начале говорила? — Темникова выдохнула, абсолютно не понимая, что вообще случилось в этом чёртовом месте. — Кого тогда увезли? — Её, — и вновь — загадочный шёпот, будто кто-то из государственных секретных служб подслушивал их разговор. — Хорошо, другой вопрос: куда её увезли? — Они несли её на руках. Ей стало плохо... А потом… — девушка вновь накрыла уши ладонями и села на бетонный пол, сгорбившись. — Зачем вам нужны эти половины?! Зачем?! Спустя минуту она подняла глаза и, глядя снизу-вверх, серьёзно произнесла: — А потом её забрали, увезли. В огромной машине. Большой машине. Гигантской машине! Лена не вытерпела — кулак пришёлся прямо по той самой двери, за которой должна была вальяжно сидеть Оля, ожидая её собственного прихода. Так должно было быть. В реальности всё было абсолютно иначе, и из-за этого хотелось разнести эту ёбанную больницу — так, чтобы от неё вообще не осталось никакого следа. Что вообще могло измениться за несколько дней, пока её не было здесь? Куда делся Лазарев? Может, это просто был сон, кошмар? — У вас всё хорошо? — за спиной послышался приятный знакомый голос. — Блять, — Лена испуганно обернулась. — Почему у тебя дверь закрыта? — Меня переселили к людям, — Серябкина держала в руках найденную непонятно где газету и деловито жевала яблоко. — Я теперь в другом конце коридора с двумя такими же, как я, живу. Здесь батарею прорвало. — Почему ты на телефон не отвечала? — вцепившись в плечи, Темникова растерянно задала новый вопрос и стала будто бы изучать мелкие детали стоящего перед ней человека — вдруг это уже у неё галлюцинации и всё это видится в нарисованной мозгом картине. — Потому что кто-то принёс мне втихаря мобильный, за что я благодарна, но забыл к нему зарядку. И ведь справедливо: Лена действительно решила сделать доброе дело и скрасить больничные будни, принеся телефон, который был, собственно, запрещён в этом месте. Принести сотовый она принесла, но вот про то, как его заряжать в отделении, где больше ни у кого не было средств связи — об этом почему-то не подумала. — Где ты вообще сейчас была? — продолжился опрос. — Ты чего истеришь-то, успокойся, — Оля снова откусила яблоко и посмотрела на свою бывшую соседку, которая вновь начала считать капли, сползающие по стеклу. — Я тоже хочу иногда свежим воздухом дышать. Четвёртую неделю здесь сижу, надоело, мягко говоря. Встречать день рождения в психушке — это как-то не очень, согласись? — У тебя сегодня день рождения? — Нет, послезавтра. Газета, которую Серябкина так крепко сжимала в руках, вновь об одном и том же: отношения России и Украины, очередные катастрофы в Подмосковье, вузы лишились лицензии для обучения — каждый день одна и та же информация, разве что фотографии менялись. Просто, чтобы глаз человеческий не привыкал и не сразу осознавал, что ему пытаются влить однотипные новости. — Да, люди увезли, — будто бы отвечая стеклу, промолвила блондинка и провела по потрескавшейся раме пальцем, собирая накопившийся слой пыли. — На большой машине. Гигантской. — Да она про батарею, её вчера грузчик вытаскивал, — Серябкина улыбнулась, пытаясь окончательно сгрызть оставшийся в руках фрукт. — У тебя всё хорошо? — Не знаю. Интуитивно чувствую, что что-то не так. Лазарев не отвечает на звонки. Полина скоро уедет. Ирма до сих пор молчит, — оглядевшись по сторонам, Лена заметила молодого парня в середине коридора, несущего огромные коробки в руках. — Договаривались, что тебя положат на две недели, не больше. В итоге ты лежишь уже почти месяц. Это странно. — Ну, вдруг ещё лечение не закончилось. Или ты соскучилась? — довольно выпалила как автомат Оля. — Скройся вместе со своей тёзкой. Быстрее. В здании резко потемнело, и медицинскому персоналу пришлось включить лампы, чтобы хоть как-то можно было видеть происходящее в дальних углах. Лампы, впрочем, светили слишком блёкло. Складывалось ощущение, что включили их больше для вида, и на самом деле никому не было дела до нелепо разгуливающих в неположенное время больных. Лишь один трудяга, вытирая пот со лба, пытался работать — работать для того, чтобы в конце концов в его дневник по практике по получению профессиональных навыков беззаботные врачи отделения поставили необходимое «отлично». — Молодой человек, подождите. Добрый вечер, — Лена натянула на себя кошачье выражение лица и чуть ли не вплотную подошла к парню, с трудом удерживающему пустые коробки от лекарств. — Вы можете мне помочь? — Конечно, — парень утвердительно кивнул и расплылся в довольной улыбке. — Я прохожу тут практику. — Да вы что, — Темникова положила руку на его плечо и засмеялась как типичная глупая бабень, у которой в голове были только две мысли — с кем распить очередной дикий напиток от бармена и с кем переспать сегодня ночью. — Вам так идёт этот костюм. Вы такой подтянутый, качаетесь? Она аккуратно поправила воротник, и на пол тут же упали все коробки вместе со смятыми бумажными полотенцами. Слишком неловко. — Ну, бывает иногда, — заикаясь, попытался ответить парень. — Моя сестра лежит здесь. С ней всё хорошо? — Лена расстегнула на его груди самую первую пуговицу, расположенную едва ли не под самым горлом, и услышала тяжёлый выдох. — Я так переживаю, если честно. Сестрёнка подавала большие надежды, спортсменкой хотела стать, а потом… — она закрыла лицо руками и отвернулась в сторону, будто бы ей стало сложно говорить, — а потом попала сюда. Уже лежит здесь незнамо сколько. Сколько уже можно! — Кто ваша сестра? — раздался нелепый вопрос. — Серябкина Ольга, — шмыгнув носом, ответила Лена и провела рукой вдоль собственной щеки. — Да-да, помню, — актриса, конечно, отвратная оказалась в своей нелепой роли, но этот смазливый студентик всё же вёлся — и это самое главное. — Сергей Вячеславович сказал, что с понедельника её переводят в другое отделение. Вроде меняют лечение. — Неужели улучшения? — вцепилась Лена в запястье, от чего коробки вновь попадали на пол. — Мама будет так рада. — Это же та, низенькая такая девушка, верно? Вроде всё хорошо, но лечащий врач сказал переводить на первый этаж, а там только неотложка, как правило, и тяжёлые пациенты. И лекарства другие в плане стоят, — парень понял, что мог сболтануть что-то лишнее, и тут же решил дополнить свою важную речь: — Но вы не переживайте. Ещё могут быть улучшения. — Спасибо, — Лена якобы вытерла слезу с щеки и развернулась в конец коридора. В спину впился изучающий взгляд, буквально раздевающий её уже прямо здесь и прямо сейчас, в этом чёртовом отделении, где каждый мог думать о своём, грязном — пусть это были здоровые мысли или больные. Темникова не особо переживала о том, что напридумывал этот прыщавый мальчишка: пусть лучше бы лишний раз прочитал учебник по психиатрии, чем представлял в своей голове сцены из типичных порнофильмов, которые он смотрел каждый вечер перед сном. Лена оглянулась ещё раз и, увидев, что коридор отделения вновь опустел, свернула к разбитой лестнице, где её уже ждали. Резко схватив Серябкину за руку, она тут же начала спускаться по ступеням, пристально всматриваясь в происходящее вокруг. Казалось, предатели были везде. Везде были те, кому нужны были именно они, вдвоём. Это казалось настолько явно, что, в принципе, можно было бы спокойно взять одну из свободных палат и лечь в неё к постоянным пациентам — и разницу между Леной и этими пациентами мало кто заметил бы. — Мы куда? — внезапно поинтересовалась Оля, чувствуя, как пальцы грубо сжали её ладонь, впиваясь с силой в костяшки. — Хоть куда, — толкнув дверь ногой, Лена протиснулась через вход и оказалась на улице: дождь всё так же продолжал падать, соприкасаясь с уже отсыревшей землёй. — Здесь не безопасно. Кто-то вновь обманул. Доверие к людям — это главное, чего боялась Темникова: она верила часто, но так же часто этим пользовались те, кому было выгоднее наконец-то слетать в Европу, нежели сдержать данное ранее обещание.***
12 апреля 2014 г.
На единственном раздвижном диване, прижавшись лопатками к стене, сидела Оля и, согнув ноги в коленях, читала книгу, оформленную в толстый бордовый переплёт. Настенная лампа ярко освещала небольшую комнату, которую старые хозяева успели скоропостижно обклеить бежевыми обоями. На стене висели какие-то небрежно нарисованные картины, больше похожие на крик души сумасшедшего, а в углу — кресло с неудачной для такого интерьера чёрной обивкой. В кресле комом лежали все вещи, которые Оля сняла с себя после больницы. Вроде бы следовало ещё позавчера, как только она покинула стены этого ненавистного помещения, выкинуть эти тряпки (или вовсе сжечь на ближайшей свалке), но что-то заставляло их хранить, будто это некий сувенир, полученный за определённые успехи. — Читай вслух, — внезапно раздалось в комнате, и Серябкина испуганно подняла голову. На пороге стояла Лена — такая неопрятная, но при этом до жути домашняя: с мокрыми слипшимися волосами, в одном нижнем белье и наспех наброшенной на плечи любимой синей рубашке, из которой, казалось, девушка никогда не вылазила дома. Без какой-либо косметики она была похожа на ребёнка — с такими же детскими миловидными чертами лица и с такой же счастливой улыбкой, от которой внутри становилось тепло. — Есть женщины. — Их волосы, как шлем. Лена откинула намокшее полотенце в кресло, всё равно его уже нужно было стирать, и шагнула в полумрак комнаты. — Их веер пахнет гибельно и тонко. На кровати смятая простыня, на плечах Оли — широкое одеяло, усыпанное глупым узором в виде горошка. — Им тридцать лет. Голос распадался на яркие составляющие, смешиваясь с царящим спокойствием. — Зачем тебе, — Оля аккуратно закрыла книгу и отложила её на прикроватный столик, стараясь не так открыто пялиться на исхудавшее тело, — зачем моя душа спартанского ребёнка? Лампа озаряла помещение всё так же — ярко и беззаботно, оставляя своё детище, свет, на доброй половине комнаты. Из приоткрытого окна поддувало. Лена отдёрнула загнутый воротник рубашки, прикрывая ключицы, и опустилась рядом с Олей, которая резко выпрямила колени. — Как чувствуешь себя? — Темникова пододвинулась ближе и забрала половину одеяла себе. — Рядом с тобой — спокойно, — последовал такой же спокойный, будто подтверждающий расслабленное состояние, ответ. Ветер с улицы умоляюще завывал: словно времена года перепутались между собой и старый дедушка Январь, выгнав молодого Апреля, приносил в подмосковный городок ворчащую вьюгу, от которой тряслись оконные рамы, и деревья, ещё не надевшие на себя зелёную мантию, прогибались от очередных порывов. — Это всё... — Лена даже не знала, как произошедшее за последние месяцы стоило правильно называть, и потому несколько замялась, подбирая нужные слова, — это может повториться? — Может, — а в ответ слабый кивок, от которого хотелось только кричать во всеуслышание, что нет, это лишь выдумки для банальных фильмов и ничего подобного больше не случится. — Полтора года назад было хуже. Намного хуже. И взгляд устремился в стену, словно Серябкина мысленно прокручивала то, о чём никогда не хотела говорить — и пусть даже с Леной, которая постепенно вытягивала её из подобного дерьма. Она тут же опёрлась спиной на твёрдое костлявое плечо и заботливо посмотрела в глаза, на радужке которых из-за лампы отражался собственный силуэт. Ресницы застыли в одном положении — неподвижно раскрыты, оголяя всё те мысли, которые скрытно застыли в сознании в этот момент. В голове ярко всплыло воспоминание, когда Серябкина, сжимая в руках незнамо где найденное полотенце и несколькими днями назад купленные перчатки с бинтами, смотрела ей в глаза точно так же — с любопытством, смешанным с неловким смущением. — Я вспомнила, как ты впервые появилась в «Ракете», — Лена убрала каштановые пряди, открывая шею и всматриваясь в тонкие напряжённые мышцы. — Ты такая наивная была. Надеялась всех победить. — Зато ты сразу захотела меня выгнать, — в голосе недовольные нотки. — Скажи спасибо Даше, она предложила поспорить — продержишься ты четыре минуты или нет. Или три. Не помню. — Серьёзно? — с обидой прозвучал вопрос, и Оля повернула голову, оказавшись чуть ли не вплотную к лицу Темниковой. За окном заморосил хлипкий дождь, стуча в стекло мелкой непрерывистой дробью и разбивая об поверхность небесные слёзы. По щеке в качестве извинения прошлось лёгкое, едва уловимое касание, и, будто бы получив таким действием ответ на заданный вопрос, Оля расслабленно закрыла глаза. — С днём рождения, — сознание начинало подкидывать очередные события из прошлого. — Прости, что без подарка. Повернув одним пальцем лицо Оли к себе, Лена выдохнула прямо в губы, но касаться их всё-таки не стала. Внутри что-то останавливало — возможно, боязнь разрушить то, что так аккуратно и так долго собиралось по мельчайшим деталям. Впрочем, через несколько секунд Серябкина сама поддавалась вперёд, и резкий шумный выдох смешался с одурманивающим сквозняком, гуляющим по съёмной подмосковной квартире. На губах Лены — всё тот же терпкий привкус табака, на губах Оли — мягкий привкус ромашкового чая, который она каждый вечер пила в своей огромной кружке перед сном. В этот раз всё шло настолько естественно, без каких-либо смущений и резкости, что ни одна не пыталась доминировать, покорно следуя всей ситуации. Темникова резко закусывала нижнюю губу девушки так, что та не всегда могла сделать новый размеренный вдох — лёгкие словно перекрыло и нехватка воздуха опьяняюще ударяла в голову. На несколько секунд Лена открыла глаза и, коснувшись носом щеки, попыталась запомнить навсегда этот уже знакомый запах кожи — слабый, но с тонкими свежими нотами. Руки, опустившись с её шеи, грубо вцепились в ворот синей рубашки, оттягивая вниз плотную ткань. Темникова продолжала вбирать в себя аромат, понимая, насколько сильно смогла привязаться к человеку: в её жизни обычно происходило только обратное — когда приходилось прятаться от каждого, кто слишком настойчиво пытался влезть со своими ненужными советами; когда приходилось бояться раскрыться, чтобы никто не смог воспользоваться её слабостью. Сейчас же всё было по-другому: разум — подобно одиноко плывущей таящей льдине, все действия — словно на автомате. Оля опускалась спиной на высокую подушку и всматривалась в каждое новое движение нависшей над ней девушки: она аккуратно проводила ладонью по голым плечам, от чего на коже оставался мелкий столп мурашек; она бережно сжимала в своих руках ещё не восстановившиеся запястья, оставляя на них следы собственных поцелуев. Приблизившись к напряжённой шее, Лена властно впилась губами в выпирающие костяшки и резко закусила тонкую кожу, которая, казалось, намертво впитала в себя больничный запах лекарств. — До сих пор не влюбилась? — сквозь улыбку произнесла Оля, так и не услышав ответ на заданный вопрос. Мелкие пуговицы рубашки с трудом расстёгивались — было бы намного быстрее просто разорвать эти тугие застёжки, вцепляясь в них зубами, но хотелось иначе — размеренно и неторопливо. Серябкина провела рукой вдоль талии и зацепилась за края распахнутой рубашки. На её щеке вновь воздушное прикосновение, и Лена лишь одним пытливым взглядом попросилась приподнять руки: длинная майка с кровати тут же упала на пол. По животу, груди, ключицам — по всем открытым местам тут же рассыпались влажные поцелуи, расчерченные горячими губами. На тумбе зазвонил телефон, неприятно вибрируя на твёрдой поверхности. — Не отвлекайся, — новый гудящий звук, и Оля отклонила вызов, не сразу попав по кнопке блокировки. А Лена и не планировала отвлекаться: правой рукой она уже оттягивала шорты, цепляясь за края остальной, ненужной в данный момент одежды, и острыми коленками упиралась в матрас постели. Экран мобильного потух, и Оля, решив, что в комнате слишком ярко, отвернула лампу к потолку — свет тут же упал мантией на потолок, слабо попадая на участок кровати. Спокойствие. Лена не торопилась, в крошечных подробностях изучая обнажённое тело — изучала взглядом с этим характерным прищуром глаз, изучала прикосновениями: медленно проводила пальцами вдоль талии, щекотливо вырисовывая линии пресса, и, опуская руку ниже, продолжала вести свой невидимый узор — от чего Серябкина прикусывала щёку изнутри и растягивала уголки рта в блаженной улыбке. — Я люблю тебя, — неровно произнесла Темникова и средним пальцем, будто бы спрашивая разрешение, дотронулась до уже увлажнённой кожи. Касание — и Оля ещё сильнее сжала спадающие на её грудь волосы и прогнулась в пояснице. Лена мягко целовала грудную клетку, стараясь как можно аккуратнее оставлять свои следы на чужом теле, и языком проводила вдоль каждого выпирающего ребра. Пальцами, уже средним и указательным, размеренно очерчивала внутреннюю поверхность бедра, и Оля ответно ещё сильнее разводила ноги в стороны, инстинктивно поддаваясь вперёд. Лена опустилась ниже и, оцарапав ногтем все чётко заметные мышцы, поцеловала в живот. — Посмотри на меня, — Серябкина провела рукой по тёмным волосам и, вцепившись в острые скулы, притянула лицо к своему. — Я хочу видеть твои глаза. На несколько секунд каждая замерла, покорно повинуясь растянутому моменту — в комнате было прохладно, ветер ещё сильнее начал задувать. Лена, постепенно выдыхая, поднялась к виску и начала шептать что-то невыносимо спокойное и при этом жадное — оставляя обжигающее дыхание около каштановых волос. Ещё секунда — и один палец проник внутрь. Оля резко откинула голову назад, забывая про свою же просьбу: в теле кровь усиленными потоками зациркулировала по венам. Сердце с силой билось об грудную клетку — ровными, но тяжёлыми ударами. Лена, приблизившись к её искусанным губам, специально не целовала и лишь ловила томные выдохи, которые от каждого нового движения становились напористее, и как только она вошла сразу двумя пальцами, с губ сорвался стон, наполненный яркими оттенками и хриплой интонацией. — Дети спят, потише, — прошептала на ухо Лена и только усилила напористые толчки. — Открой глаза. И в карих глазах заиграл недетский интерес: Оля пыталась что-то сказать, но что конкретно — было не совсем понятно. Дрожащие ресницы прикрывались до самого зрачка. Одной рукой она сжала смятую простыню, второй — вцепилась в шею, чувствуя, как по виску стекали злосчастные капли липкого пота. Лена внезапно замедлилась и всё той же дорожкой прошлась от шеи до самого низа живота — где уже достаточно было вязкой влаги. Трепетно и спокойно губы прикасались к разгорячённой коже. Язык медленно очерчивал каждую линию и, как только Оля смогла сделать новый глубокий вдох, проник внутрь. И дыхание вновь перехватило. От каждого нового движения тело разрывалось на мелкие искры, которые вот-вот бы заставили загореться всё вокруг. Пусть даже за окном и хлещет бешеным потоком дождь: они вдвоём и остальное уже было не так важно. На губах Лены — тот самый вкус. Кислый. Но её. Человека, ради которого она сейчас готова была бы сделала многое. Человека, который опять, не пытаясь даже сдержаться, произносил её имя в тысячный раз и, обращаясь к Всевышнему, просил растянуть их момент как минимум на всю вечность. На губах Лены тот самый вкус, которым она делилась с Олей, целуя её трепетно и аккуратно. Серябкина облизывалась и прижимала к себе чужое тело вплотную, ощущая, что уже не в силах спокойно реагировать на все эти действия. Лена толкнулась ещё глубже и с силой нажала на нужную точку. Бёдра резко поддались вверх, и Оля продолжительно выдохнула. — С днём рождения, — Темникова обрисовала влажным пальцем контур пухлых губ и, отстранившись, блаженно посмотрела на ослабленное тело. — Мне кажется, я влюбилась. Улыбаясь, она легла рядом на подушку и положила правую руку на ровно вздымающийся живот Оли, продолжая касаться каждой заметной линии. Спокойно. За окном. В комнате. На душе.***
13 апреля 2014 г.
В дверь кто-то стучал. Несильно, будто бы и не особо пытаясь дождаться нужного человека около порога. Серябкина открыла глаза, вытягивая занемевшую ногу, и вслушалась в неприятный звук, тянущийся из коридора. Стук не прекращался. Словно в подъезде неожиданно поселился дятел, нервно выискивающий себе и своим детям пищу в чужих дверях. Подниматься абсолютно не хотелось — настолько, что Оля, выжидая ещё секунд тридцать, неохотно потягивалась в кровати. Рядом, повернувшись спиной, Лена прижимала колени к груди и, легко дыша, сминала угол сбитого одеяла. Во сне она постоянно мёрзла. И не только во сне. Серябкина провела пальцем по контуру выступающих из-под ткани лопаток и едва заметно, чтобы не разбудить, поцеловала в выпирающие позвонки. Столь поздний ночной гость и не думал покидать свой пост после нескольких неудачных продолжительных попыток связаться с кем-либо, живущем в квартире. Пришлось в темноте отыскивать шорты и напяливать на оголённое тело ту самую кофту из больницы, поскольку остальные вещи найти в данный момент было бы чересчур тяжело. Оля, приподнявшись на носках, посмотрела в глазок: на пороге мирно стояла женщина лет сорока, держащая ключи и перебирающая каждый металлический стержень в руках. Женщина выглядела неприметно, как обычная соседка — в такой привычной домашней одежде, с привычными тапочками в форме полкруга. Щеколда невинно хрустнула, замок прокрутился трижды, и Серябкина, потирая заспанные глаза, осторожно, чтобы не ударить столь позднего гостя, открыла железную дверь. У женщины на лице тут же появился испуганный взгляд, в котором читалось лишь одно слово: «Простите». Мгновение — и кто-то резко потащил Олю в сторону за кисть и, прижав её к стене, поднёс ко рту потную ладонь. Серябкина попыталась выкрутиться, но хватка была слишком грубой. Женщина тут же скрылась в лестничном проёме, собирая на белые тапки апрельскую грязь. — Заорёшь, и твоей мирно спящей бляди прилетит пуля в голову, — тихо приказал мужчина и завёл руки за спину. Оля нервно сглотнула, чувствуя подступающий к горлу ком — тошнота и этот запах пота заставляли невыносимо сгибаться. Толчок в поясницу, и кто-то, вцепившись грубо в плечи девушки и подставив пистолет к шее, направил её к лифту, в котором стоял ещё один молодой парень, с расчерченным вдоль щеки шрамом. — Что с той, беззубой делать? — поинтересовался первый, продолжая держать приставленный пистолет, и нажал необходимую кнопку лифта. — Живой сказали привести только эту, хотя я бы и её пристрелил, — у другого парня оказался спокойный глубокий голос, и он провёл по лицу Оли грязным ногтем, от чего девушка резко отвернула голову в сторону. — Видишь, какая неженка, и сколько вас таких уже было. Говорю: пристрелил бы. Трупы не выёбываются. «Трупы не выёбываются» — напоследок пронеслось в сознании, и Серябкина почувствовала, как в уголках глаз начали скапливаться блядские слёзы, от которых хотелось скорее избавиться. Ведь казалось, что всё только-только начинало налаживаться. Жаль, что казалось. «С днём рождения» — и в мыслях Лена трепетно касается её губ. Теперь уже, возможно, в последний раз.