16 апреля 2014 г.
Водитель тяжело дышал через нос, поломанный вдоль и поперёк явно не один раз, и отстукивал пальцами по рулю незатейливо льющиеся из барахлящих колонок песни. Время будто бы разбилось на крошечные кусочки, которые, подобно последним оставшимся следам снега вне трассы, таяли и стекали по огромным рекламным щитам: щиты так напористо втемяшивали проезжающим мимо людям свою ненужную информацию — либо о надобности заскочить в расположенную неподалёку Пятёрочку, либо об очередных приближающихся выборах, в которых и так всё было давным-давно предрешено. Точно так же было предрешено и в жизни Лены: она уже несколько лет глупо следовала каждому шагу, нагло втираемому в её сознание, что хотелось только обратного — напористо пятиться назад, не оборачиваясь. Только жаль, что позади расположился глубокий обрыв, наступив в который пришлось бы падать чересчур долго — задевая оголённой кожей всей те острые выступы скал, которые Темникова так тщетно пыталась избегать всю свою жизнь. И сейчас вновь: она беспамятно сдирала восстановившуюся за такой короткий срок кожу, сидя в этой чёртовой машине, мчащейся по ночной трассе в неизвестном направлении. — Приведи свою рожу в порядок, — Ирма обернулась назад и, возмущённо покачав головой, продолжила дальше пялиться на несменяемое полотно дороги. — Чужой хлам себе не забираем, — охранник, с трудом вместившийся в столь низкий автомобиль-жук, кинул на колени Лены её же рюкзак и тёмно-синюю куртку и, оскалившись, наблюдал за всем происходящим. Будто это была некая шутка. Розыгрыш для простодушного народа, надрывающего свои животы от пустого щелчка сухими пальцами в воздухе. Кровь на лице понемногу запекалась, хотя чувствовалось, что вдоль скулы тянулось небольшое, но всё же едкое рассечение — неприятно щиплющее, с разрывающим ощущением изнутри. На пальцах остались бледно-алые следы, размазанные вдоль ладоней. Колени содрались чуть ли не до мяса. Тело перестало казаться чем-то важным. Тело — это лишь сосуд, наполненный немыслимыми разбитыми эмоциями. Лена устала реагировать. Устала. Просто устала. В рьяно рычащей на крутых поворотах машине она сидела неподвижно, опустив голову вниз и всматриваясь в собственные кроссовки, изрядно стоптанные за два года. И откуда они вообще взялись после боя на её ногах? Замученный ночными поездками водитель вырулил к одному из облезлых блядских заведений с такой же блядской неоновой вывеской — будто бы из типичных американских фильмов, в которых около подобных помещений постоянно происходили все городские криминальные несуразицы. На вывеске три кривые покачивающиеся буквы — MVS, и Темникова даже знать не хотела, что конкретно они означали. Так же, как не хотела знать тех, кто так пафосно разгуливал около входа, гордо задрав заросший недельной щетиной подбородок — будто этот чёртов клуб был администрацией самого президента, а не очередным сборищем тараканов и венерических болезней. Первой автомобиль покинула Ирма, не считая даже нужным за всю дорогу объяснить, куда конкретно они направлялись. И, самое главное, зачем. Охранник с тёмными кругами под глазами и столь глупо оттопыренными из-под шапки ушами последовал тут же её примеру и, толкнув Лену в плечо, оглушительно хлопнул трещащей от неплотно закреплённого окна дверцей. Ветер лишь усилился, и Лена, накинув на ослабшее тело куртку, нехотя вышла из салона: так глупо сжимая лямку рюкзака в руке, словно некую барсетку из девяностых с чересчур важными документами, и наступая в оставшиеся лужи. Этот пёстрый розово-фиолетовый свет сразу же ударил в глаза, и охранник надменно подтолкнул Темникову в поясницу, давая этим знаком понять, что задерживаться и ждать её никто не собирается. Здесь происходило всё не по её правилам. То, что это гниющий от тех самых тараканов и венерических болезней бордель, стало понятно буквально с порога: как только открылась пластиковая дверь, одна из шлюх, с короткой стрижкой и оголённым бюстом, не стесняясь, полезла к единственному представителю мужского пола — вилась вокруг охранника так, будто бы он был последним мужчиной в этом сошедшем с ума мире. Шлюхе нужны были деньги — наверное, на очередную дозу, от которой грязный секс в туалете показался бы ещё больше неземным чудом, — и она не отставала до тех пор, пока в грудь не последовал мощный грубый толчок. На испачканном стёртом полу эта девица лишь залилась нездоровым истеричным смехом. Лена всмотрелась в скривившееся лицо: жёлтые неровные зубы, явно начинающие уже прогнивать; источённые грязно-жёлтые волосы, похожие больше на солому; порванное в нескольких местах неглиже, через которое полностью просматривались все недостатки грушевидной фигуры. — Выбираешь себе замену Серябкиной? — продолжала злорадствовать Польских, получая от этого банального процесса действительно упоение, и кивнула охраннику в сторону лестницы, ведущей к цокольному этажу, недоступному для обычных гостей заведения. — Правильно, давно пора. В сжатых кулаках разрасталась дрожь. От тошнотворных запахов. От излишне напущенного дыма. От громыхающей из самого клуба-борделя музыки. Темникова шла туда, куда её постоянно подталкивали, абсолютно не вникая в эти петляющие лабиринты. На цокольном этаже было чересчур пусто. Огромный пустой этаж, ограниченный колонами для большей устойчивости клоповника, находящегося сверху. Непокрытые чем-либо обои и витающий запах сырой земли от такого же голого пола, а в углу — несколько стульев, выстроенных в линию, будто бы для честных бесед анонимных алкоголиков. — Свободен, — Ирма махнула охраннику рукой, и он исчез мгновенно — словно провалившись прямо под землю. — Главный сам разберётся. Лена шагала медленно по направлению к стульям, и с каждым новым шагом интуиция подсказывала, что весь начинающийся неминуемый пиздец только-только приближается. И действительно — так и оказалось. На одном из таких стульев расположился высокий мужчина: на крепкое для его возраста тела была надета обычная желтоватая рубашка с нелепыми запонками на закатанных рукавах, короткие седые волосы неаккуратно топорщились, жилистые руки скрещены на коленях. Мужчина всматривался в приближающиеся силуэты и, щурившись в повисшем сумраке, изредка проводил ладонью по такой же короткой седой бороде, находя в этом занятии некоторое спокойствие. Впрочем, спокойствие читалось в каждом его новом движении. Рядом, по левую руку от него, сидел ещё один мужчина — похожего телосложения, но уже в повседневной одежде, в куртке и джинсах. Руки оказались связаны тугой верёвкой прямо позади стула, и было заметно, как всё это положение для него казалось крайне напряжённым и крайне неприятным. Он, опустив засаленную голову вниз и почти не моргая, разглядывал собственную трость, лежавшую прямо на полу. — Ну добрый вечер… — седой, заметив подошедшую Лену, внезапно сделал паузу и опёрся на спинку, — или ночь? Молчание всегда казалось для Темниковой лучшим вариантом в любой ситуации, и потому сейчас она лишь сжала зубы, ощущая во рту металлический привкус, и продолжила нагло пялиться в эти тёмные, кажущиеся при таком слабом свете нескольких голых лампочек, чёрные глаза. Кто этот ублюдок — не важно, но уже хотелось въебать ему как можно сильнее между раздвинутых ног и выбить из-под задницы стул. — Всегда хотел с тобой пообщаться, Лена, — обладатель чёрно-смольных глаз улыбнулся — в отличие от шестёрки-Ирмы уже не настолько натянуто, ведь ситуация, похоже, ему казалась вполне любопытной. — Я так люблю смотреть твои бои. Ты отличаешься от других. В тебе есть… — он, вновь проведя ладонью по седой паутине волос на лице, задумался, — в тебе есть гордость. Статность. Ты знаешь себе цену в отличие от большинства тех, кто готов выйти на ринг за любые деньги. Наверное, поэтому мы тебя не оставили за решёткой. Как считаешь, Ирма, не зря? Польских лишь сделала вид, что согласна с произнесённым высказыванием, и утвердительно кивнула, хоть во взгляде этой стервы вновь читалось непреодолимое желание высказаться по полной, пытаясь задеть за то, за что, по сути, уже невозможно-то было и задеть. — Но все мы можем сломаться в один момент, верно? — Главный поднялся со стула и подошёл к Лене, останавливаясь для приличия на расстоянии вытянутой руки. — В жизни появляется что-то, и мы становимся подобно пластилиновой массе, из которой уже окружающие нас люди лепят нужные им фигуры, — обойдя со спины, он расположился напротив Ирмы и кивнул ей, отчего та отошла и скрылась в одном из углов этого огромного, на первый взгляд, этажа без окон. — Или кто-то. Появляется кто-то, а не что-то. Тихие спокойные шаги. Лена чувствовала на себе изучающий взгляд, так нагло проходящийся по каждой черте лица, тела, но старалась не обращать даже должного внимания: в углу, где скрылась Польских, что-то происходило, и через полминуты уже с того места приближались две фигуры — и одна из них была до боли знакомая. Та самая больничная рубашка. Босиком. Каштановые волосы спутались в один небрежный ком. Оля шла неторопливо, пытаясь оголёнными ступнями не попасться на разбросанное вдоль помещения стекло и остальную грязь, но Ирме было абсолютно безразлично и она только сильнее сжимала её плечи. Лена боялась смотреть в глаза и слишком глупо пялилась на руки, перевязанные на несколько кругов грязной тканью и, вероятней всего, неприятно натирающей и так повреждённые запястья. Одна из лампочек нервно зарябила, и этот резкий перепад света ещё больше действовал на организм. Серябкина опустилась рядом с тем же мужчиной, который всё это время безмолвно наблюдал за происходящим, и подняла голову: и в карих глазах разбитость, от которой загоралось непреодолимое желание вцепиться зубами в эти дрянные тряпки и, схватив за руку, скрыться хоть где, лишь бы подальше от всего этого дерьма. — Не похожи, да? — седой подошёл вплотную к Оле и, подняв её лицо за подбородок, повернулся в сторону Темниковой. — У моего брата выросла дочь — полная копия его безумной пассии. Этот нос, эти щёки, эти глаза. И такая же сумасшедшая. От нашей породы в ней ничего не осталось. Наверное, поэтому братик и скинул её воспитание на незнакомого человека, — разочарованный выдох, и он сел прямо на корточки, продолжая рассматривать черты лица, но уже связанного мужчины. — Сегодня я хотел тебе, Лена, предложить кое-что. Ты, наверное, за столько лет хочешь уже спокойствия, без боёв, без разбитого лица, да? Твой выбор. Но сначала хочу познакомить тебя кое с кем. Вась, тебе нормально? Мужчина рядом шумно сплюнул в сторону и попытался зачем-то дёрнуться, хоть и понимал, что верёвки туго сплетались на запястьях, не позволяя вырваться. Ирма начала тут же ухмыляться от очередных безуспешных попыток. — Это Василий. Василию не нравится, что я являюсь владельцем этого прекрасного заведения, в котором мы сейчас находимся, — у Главного взгляд моментально прошёлся по облезлым стенам этажа, который можно было бы давным-давно использовать в нужных целях. — Василий решил, что если сможет взять под свой контроль единственную мою живую родственницу, то сможет и завладеть этой территорией. Глупый Василий, глупый. Лазареву-то много денег пришлось впихнуть? — Я тебя на твои же кишки повешу, уёбок, — Василий со злости пнул собственную трость и скривился от простреливающей боли в левой ноге. — Ну ты не обращай внимание, он всегда таким был. Мы собрались обсудить кое-что более интересное. Нервная лампочка наконец-то перестала моргать и полностью перегорела. Только спокойнее Лене от этого не стало: она всё с таким же испугом смотрела на Олю, которая, опустив голову, даже не поднимала взгляд. Серябкина знала, что будет происходить в этом тошнотворном помещении со стонущими бабами в каждой из комнат наверху. Серябкина знала всё, на что её дикий дядя мог быть готов, и понимала, что адекватного ничего ждать не следовало. И оттого — опущенная голова и разбитый взгляд, проходящийся по полу. — Ближе к делу, — резко произнесла Лена и отпустила собственный рюкзак, который продолжала до этого момента зачем-то сжимать. — Какая нетерпеливая, — Главный размял левую руку и, подойдя к стулу, где сидел ранее, вытащил из внутреннего кармана пиджака револьвер. Револьвер выглядел несколько игрушечно — с небольшой ручкой, украшенной непонятно зачем ненужным для такого предмета узором, и довольно-таки широким стволом. Прокрутив оружие на указательном пальце несколько раз, мужчина протянул руку вперёд, прямо перед носом Лены, заставляя её чуть ли не вплотную лицезреть этот ёбанный кусок металла. — В барабане один патрон, для одного человека, — от нажатия к курку механизм довольно прохрустел, и заряд встал в готовую для выстрела позицию. — Кого конкретно ты решишь оставить — выбор за тобой. Оставляешь Васю — и мы от тебя окончательно отстаём. — Это сейчас шутка? — недоумевая, Оля внезапно поднялась со стула и решительно толкнула ногой стул, который сразу же упал деревянной спинкой на пол и издал жалкий глухой стук. — Где уверенность в том, что ты отпустишь её? — забрав револьвер, Лена спокойно осматривала оставленные на рукоятке сколы, хотя на самом деле было абсолютно безразлично, как этот ублюдский револьвер выглядел. — Сейчас твои обещания — пустой набор слов, бессмысленный. — Если не выпустишь пулю в кого-то из них, — Главный неожиданно обернулся к Оле и, подойдя к ней ближе, начал развязывать ей руки, — то эта пуля прилетит в тебя. Всё просто. Пять секунд на раздумья, пока я занят этими узлами. Пять. Лена закрыла глаза. Сердце сжалось невыносимо сильно в крошечную горошину, всё ещё бьющуюся с такой силой об грудную клетку, что казалось, она вот-вот треснет и расколется пополам. Прямо на виду у всех этих мерзостных рож. Им же и на радость. — Четыре. Лена выдохнула. На этаже прохладно, но лоб, щёки, ладони — всё горело с неистовой силой, будто весь организм облили тягучей лавой. Под ногтями осталась кровь, собственная кровь, но стоило Темниковой нажать на крючок — и уже чужая кровь оказалась бы под этим же ногтями. Оказалась под кожей. Оказалась везде, где только могла оказаться. — Три. Лена обхватила оружие двумя руками. Василий жалобно скулил и, словно молясь, лепетал себе под нос очередные успокаивающие слова. Слова о том, что всё наладится. Слова о том, что Темниковой не хватит смелости. И эти фразы впивались в барабанные перепонки, навязчивыми мыслями оставаясь в сознании. — Два. Лена открыла глаза. У Оли по щекам растекались едва заметные в такой полутьме слёзы, и она поднимала голову вверх, пытаясь скрыть собственные эмоции. Опущенные руки и тяжёлый разбитый взгляд, от которого внутри всё переворачивалось. — Один. Окончание фразы потухло. Молчание. Взмах руки. Темникова направила пистолет прямо на этого седого довольного уёбка и с силой нажала на тугой спусковой крючок. Тихий скрежет и щелчок. В тишине растворились все звуки, и казалось, что сердце, которое так предательски било изнутри по рёбрам, и вовсе с секунды на секунду перестало бы биться. Лена опустилась на и так содранные колени. Магазин оказался пустой. Никакого патрона. Никакого выстрела. Очередной ёбанный розыгрыш для простодушного народа, продолжающего надрывать свои заплывшие жиром животы. — Да, Ирма, ты была права, — Главный подошёл ближе, оставляя слишком сладкий для мужского парфюма шлейф, и вытащил револьвер из ослабших рук. — Привязанность — это настолько ужасно. До добра не доводит. Польских только цокнула языком, перехватив оружие, и толкнула Лену в плечо, заставляя подобным движением подняться с пола. У седого не было причин оставаться, и он, потянув за связанные руки того самого Василия, нехотя зашагал к выходу, из которого до сих пор доносились тяжёлые басы и яркий ослепительный свет. Оля боялась своим очередным движением усугубить ситуацию и потому молча наблюдала за происходящим, стараясь не смотреть в глаза Темниковой. — Не думай, что на этом конец, — Ирма опустилась рядом и начала произносить слова медленно, таким же мерзким хрипловатым шёпотом. — Готовь девчонку. Восемнадцатого числа мы ставим ей бой, и если она проиграет, то выбора у тебя больше не будет. По сырому полу сквозило. Наклонившись, Польских приблизилась к вспотевшему лицу Лены, на котором запекшаяся кровь оставалась нелепыми кривыми подтёками, и, сложив указательный палец вместе со средним, сделала невидимый выстрел из воображаемого пистолета в сторону Оли. — Игра только-только началась, а ты уже проиграла. Новый воздушный выстрел — и слепая пуля якобы прилетела в висок Темниковой. И лучше бы эта пуля была настоящей. Крупнокалиберной.***
18 апреля 2014 г.
Двигатель автомобиля молчал. На переднем пассажирском сидении Лена боковым зрение наблюдала за одурённой толпой с неким смущением — так, будто ей самой было стыдно за этих отморозков, рьяно ищущих приключения на собственные задницы. Старый разваливающийся завод, занявший приличную для плотно застроенной Москвы территорию, действительно разваливался, оставляя свои части-крупинки везде и всюду. Каждый, кто сейчас с довольной рожей пересекал линию из выстроенных около входа охранников, напрочь забывал о своей безопасности: эти пустоголовые начинающее бизнесмены, решившие навариться на чужих боях, вообще мало о чём думали и особенно — сегодня. Каким образом удалось привлечь столько народу — это оставалось огромным вопросом, на который, впрочем, Лена и не особо пыталась найти ответ. Она и не понимала, какая конкретно была выдумана история, но видела, что люди вползали в здание слишком активно, даже чересчур активно для обычного боя. Те, кому не хватало собственных денег, нагло наседали на охранников, слёзно прося их пропустить: они обещали вернуть в следующий раз, обещали принести позже, обещали даже поделиться долей, но в ответ получали немногозначительный взгляд, полный неодобрения, и резкий толчок в грудь. Мерзко. Всё выглядело слишком мерзко. — Повернись, — Темникова размазала на кончиках пальцев мазь, от которой тут же пошёл приятный леденящий холод. — Всё получится, — тут же последовал размеренный тихий шёпот, наполненный тягучей согревающей интонацией. — Не переживай. Лена посмотрела на пухлые губы и трепетно провела пальцами по контуру, неторопливо нанося мазь на тонкую кожу. Оля внезапно отвела лицо и положила свою ладонь поверх руки Темниковой, тем самым действием прося на несколько минут остановиться. Спокойно и так заботливо она дотронулась до острых запястий Лены — вдоль тонких выпирающих вен, вдоль напряжённых сухожилий — и вложила её кисть в собственные ладони, пытаясь таким образом согреть. — Тебе надо подготовиться, — Темникова резко выдохнула, заметив, как Оля вплотную приблизилась к её лицу и настойчиво посмотрела в глаза, абсолютно не моргая. — Егор говорил, что у тебя сегодня должен был быть день рождения. С днём рождения. Тёплый медовый взгляд, и веки опустились, скрывая весь тот накопившийся страх, который так открыто читался на тёмной радужке. Серябкина прикоснулась собственными губами к обветренным губам Лены, чересчур трепетно оставляя едва ощутимое чувство беспокойства. Пропитанный горечью поцелуй не казался чем-то лёгким, воздушным, не казался небрежным банальным касанием: Оля одним действием пыталась сказать, что всё наладится, наладится уже сегодня, но Лена и сама знала всю дерьмовую правду и окончательно задыхалась от собственных эмоций, которые моментально начинали переполнять изнутри. Только весь окружающий мир не терпел слабостей, и потому приходилось, переступая через себя, давиться этими блядскими эмоциями, засунув их куда-либо подальше внутрь, чтобы никто не мог воспользоваться показанными оплошностями. На щеке Темниковой горячая ладонь и такое же горячее касание, от которого хотелось схватить Олю и, обняв со спины, не выпускать даже из этого чёртового автомобиля, в котором из-за выключенного двигателя становилось уже прохладно. И вместо этого она, отстранившись, продолжила дальше наносить вазелин, смешанный с лидокаином. Может, хотя бы так она смогла бы помочь. Втемяшить за два дня все правила, которым следовало бы придерживаться во время боя, — крайне бесполезное дело, и потому Лена за всё это время пыталась хотя бы немного показать то, от чего каждая (почти каждая) баба, выходящая на ринг, могла бы тут же согнуться в три погибели и, глупо схватившись за ушибленную область тела, опуститься на колени. Оля внимательно слушала и, кивая затуманенной головой, впитывала всю информацию как губка, но смысла в этом, впрочем, никакого не было: подобные умения приходили только с опытом, и потому сегодняшний бой — это вновь очередное ёбанное издевательство, сюжет для новой комедийной постановки этих самодовольных сук. Темникова интуитивно чувствовала, что самый лучший вариант всё-таки был уехать, не собирая даже вещи, куда-нибудь подальше (например, в Лондон, который Оля так отчаянно хотела увидеть всю свою жизнь), однако парни, стоящие чуть ли не под самой дверью квартиры всем своим видом давали понять, чем конкретно подобная попытка могла бы рано или поздно закончиться. — Откуда столько народу? — Серябкина, выйдя на улицу, глубоко вдохнула влажный воздух и посмотрела на бешенную толкающуюся толпу, едва ли не вбегающую внутрь помещения завода. — И знать не хочу, — в голосе Лены скрываемое беспокойство, и интонация так предательски выдавала волнение. На улице неспокойный ветер продолжал бушевать, проходясь по лужам волнистой рябью и собирая на своём пути всё попавшееся. Поправив воротник куртки, Темникова надела чёрные очки, думая, что хотя бы так сможет скрыться от изучающих наглых взглядов, и последовала прямо за Олей. Охранники недовольно осматривали её, будто бы не понимая, кто конкретно стоял перед ними. — Вы чего зависли, парни, — сбоку раздался внезапный довольный щебет, и подошедшая девушка поправила яркие светлые волосы, рассыпанные вьющимися прядями на плечах. — Быстрее работаем, быстрее. Время — деньги. Даша вновь вырядилась так, словно вот-вот готова была выйти на показ брендовой одежды: в очередной несвойственной для середины апреля шубе такого же кремового цвета, как и волосы; с небольшой сумкой, сжимаемой в руках. На лице светлая улыбка с яркими для такого грязного заведения глазами, в которых читалась привычная трепетность. Девушка стояла рядом с парнем, которого Лена видела лишь однажды — после очередных соревнований в «Ракете», которые закончились поздней ночью, и звали это патлатое чудо, так же пафосно одетое в нелепые дорогущие шмотки, вроде бы Иван. — Спасибо, — Темникова благодарно кивнула, выдерживая расстояние после Оли, чтобы и дальше не привлекать к себе ненужного внимания. — Посмотреть пришла? — поинтересовалась Даша, и в ответ лишь ленивый кивок, а взгляд всё так же устремлён в чужую сутулую спину, постепенно скрываемую среди волнующейся толпы, переполненной фальшивым энтузиазмом. — Сегодня, кстати, ставки без имён. Никто не знает, кто выйдет на ринг. Грубо говоря, эти все товарищи ставят на повязки — либо красную, либо синюю. Некая рулетка, знаешь. Легче с такой новости Лене абсолютно не стало. Интуиция вновь твердила: такси – аэропорт – Лондон. И никак иначе. Без шансов на возвращение. Внутри завод оказался огромным. Настолько огромным, что Темникова и сама не помнила, когда подобные площадки вообще выпадали на бой. Разве что на международные, которые, производя недетский фурор для обычного московского зрителя, всегда собирали достаточно любопытных зевак — как и бедных с крошечными ставками, так и богачей, одаривающих организаторов немаленькими суммами иностранных валют. Ведущий, всё тот же мужичок, готовый ради бутылки виски провести здесь всю ночь, орал очередные мотивирующие речи, отчего толпа поднимала свойственные этому ору сумасшедшие крики. Отойдя к глупому подобию барной стойке, где бармен со сбитой на шее бабочкой прямо на обычном широком столе разливал по гранённым стаканам и бокалам крепкие напитки, Лена попыталась спрятаться хотя бы за всей этой алкогольной суматохой: с этого места действительно можно было без каких-либо проблем наблюдать за всем происходящим, но при этом, из-за вечно наступающей толпы, оставаться несколько незаметным. Разве что следовало опасаться тех, кто всё же уже перебрал и кому все эти бои абсолютно не важны. Продолжающая что-то щебетать Даша остановилась вместе с Ваней совсем рядом, но Лена, даже неожиданно для себя, поняла, что конкретно эта компания её не особо смущала — лишь бы не приставали с ненужными вопросами, ответы на которые абсолютно не хотелось давать. Лену, скорее, удивляло другое: что эта влюблённая парочка вообще забыла в этом зловонном заведении; но удивляло не настолько сильно, чтобы этим окончательно забивать себе голову — загруженная голова была забита уже абсолютно другим. Пальцами Темникова медленно отстукивала по лакированной поверхности стола, пока Оля, наконец-то пройдя весь плотно выстроенный круг народа, перелазила через верёвки ринга. Суета только нарастала с каждой секундой, постепенно заполоняя все свободные и даже несвободные сантиметры этого отвратного помещения, найденного за очередные баснословные суммы, явно не с тремя нулями на конце. Рядом с рингом, опираясь плечом на ледяную стену без какой-либо мало-мальской шпаклёвки, Фадеев легко общался с тем самым седым уёбком, уже как попугай выряженным в новую рубашку: этот пёстрый попугай с таким деловым видом наблюдал за тем, как Серябкина разувалась и беспокойно скидывала все вещи в одну нелепую кучу. Напущенный дым едко впивался в структуру воздуха, оставаясь в пространстве плотной мантией, и, как только пробирающий холод от кирпичных стен охотно забирался под одежду, сосредотачиваться на чём-то одном становилось крайне сложно. Стук ногтями по лакированной поверхности усилился. Невыносимое беспокойство внутри Лены вскипало резко, отчего она просто хотела, чтобы всё это блядство побыстрее закончилось — хотелось меньше оценивающих взглядов, меньше разрывающих разговоров за спиной. Казалось, будто люди даже через плотные чёрные стёкла очков пытались залезть в душу, вырвав все спокойствие с корнем — и особенно вырвать буквально зубами из глотки всё спокойствие желала Ирма, изредка поднимающая голову и отрывающаяся от записей в своём вечном блокноте, чтобы вновь подарить довольный оскал. — Итак, боец с синей повязкой, — тот самый неприятный голос ведущего выдернул Лену из собственных размышлений о том, как прекрасно всё же было бы размазать мозги этих тварей по стенам незнакомого здания, — справа от меня, молодая горячая кровь, молодая и немного сумасшедшая, в прямом смысле слова! Пожелаем удачи? От услышанного Оля лишь нахмурилась, и Темникова поняла, что весь этот глупейший текст был специально написан теми самыми тварями. Детский сад. Детский сад, но для многочисленной второсортной толпы этого было достаточно — тонкий пронзительный свист, глухой топот об бетонные плиты и рычащие выкрики. — А теперь, внимание! Впервые! Впервые вы увидите такое, — гнусавый ведущий замолчал и, поднеся микрофон ближе к своему рту, заорал ещё громче. — Не зря для вас, кто делал ставки, сегодня было два варианта без имён. Интересно? До жути. Итак, боец с красной повязкой… — молчание, и новая фраза подобно ослепительному фейерверку: — И его объявлю не я, Ирма? Польских мгновенно подошла — или, скорее, даже подбежала — к не совсем ровно очерченному рингу, который зачем-то уже начали освещать незнамо где найденным и откуда притащенным прожектором. Оля от прожектора только сильнее щурилась, через ладонь всматриваясь в людей, стоящих позади неё. У Ирмы в руках микрофон выглядел несколько нелепо. Намного симпатичнее было бы увидеть её с пистолетом, пуля которого летела бы по направлению к её наглой роже. — Боец с красной повязкой, твой выход, — женщина захлопнула блокнот и внезапно, с некой сахарной интонацией в голосе, добавила: — твой, Темникова. И от произнесённого Лена сломалась. Сломалась окончательно. Бесповоротно. На мелкие частицы.