18 апреля 2014 г.
— Твой, Темникова. И я даже не буду объяснять, почему для этого боя подобрали конкретно эту пару, — Ирма кивнула в сторону небольшой площадки, огороженной, по сути, тёмно-серыми верёвками и неровными следами грязно-красной краски на бетонном полу. По всему помещению прошёлся непонятный змеиный шёпот, который тут же сменился одобрительными возгласами, и Лена нервно оглянулась по всем углам: люди со своими голодными рассеянными взглядами насильно заставляли её отойти от этого стола, за которым она так неохотно пряталась, и выйти без какого-либо смущения на ринг. Для них это чёртова забава, чёртово нововведение. Они жаждали продолжения, жадно хлопая в ладони, и орали не самые приятные слова, думая, что таким образом только смогут подогреть как свой интерес, так и интерес тех, кто должен был принимать участие в бое. Темникова не успела опомниться, как со спины один из тех самых новых охранников, который не так давно стоял расписной статуей около входа, насильно толкнул в область лопаток и неожиданно заломил руки, неестественно скрестив их на пояснице. Руки тут же начали неметь, но этому высокомерному лбу, нацепившему на свои широкие плечи коричневую кожанку, было абсолютно всё равно: он, выполняя свою работу, вёл Лену к Оле, которая недоумённо следила за всей происходящей ситуацией, не понимая, каким образом вообще следовало реагировать. — И пусть бой будет честным, — Польских кинула на грязный, вымазанный в засохшем гудроне пол красную повязку, и отошла в сторону, ближе к тем, кто так радостно натягивал на свои мерзкие лица довольную улыбку. Из всех углов подобно извилистым лианам потянулись руки людей, которые так отчаянно пытались похлопать Лену по спине, плечам и даже по голове: кто-то хотел таким способом приободрить, кто-то просто ради развлечения тянулся поближе, но тут же получал рьяный отпор от позади идущего охранника. Темникова боялась даже дышать. Холодный воздух пробирал по молекулам и буквально впивался в оголенные участки тела. Очередной толчок в спину — и она уже стояла около ринга, в противоположной стороне от Оли, и, вцепившись ногтями в ослабленные верёвки пыталась привести сбитое дыхание в норму. — Ты знаешь, что будет, если она проиграет, — Главный, приблизившись, спокойно и без нелепых сожалений в своём низком, приятном для такого куска дерьма голосе произнёс так, будто рассказывал старую-добрую историю детства, абсолютно забывая о том, что на ринге стояла его же собственная племянница. — Можешь сразу попрощаться с ней тогда. Лене стало противно — настолько, что к горлу начал подкатывать ком, и она, попытавшись как можно быстрее отдалиться от этого уёбка, перелезла через ограду и сняла собственную куртку, продолжая всё так же неотрывно смотреть в пол. Испачканные в весенней слякоти кроссовки приземлились рядом с курткой, рядом с кроссовками — бесполезные теперь очки. — Все успели сделать ставки? — ведущий откашлялся прямо в микрофон и, подойдя к рингу, махнул рукой сверху-вниз. — Потому что мы уже начинаем. Погнали! Короткие волосы спадали, постоянно закрывая глаза, и, наверное, это было даже к лучшему. Лена на мгновение подняла голову вверх и всмотрелась в потолок, замечая вокруг довольные рожи, расплывшиеся в такие же довольные нахальные улыбки, и ослепляющий прожектор. Темникова знала, что обмануть этих ублюдков не выйдет никаким образом: они слишком давно находились в этом деле, чтобы сразу же распознать всех актёров погорелого театра. Подобные ребята появлялись редко и, как правило, тут же вылетали из системы, при этом оставаясь в долгу перед Ирмой, которая со своими цепными псами пристально отслеживала их дальнейшее местоположение и не давала спокойно жить дальше. Глубоко вдохнув, Лена наконец-то, впервые за всё это время, тянувшееся уже чуть ли не вечность, посмотрела на Олю — посмотрела в глаза, буквально умоляя взглядом делать всё то, чему она её сама же и обучала. Но в глазах Оли было совсем другое — смущение, смешанное всё с тем же испугом. Нелепая пауза затянулась, и народу, заплатившему свои кровные за красивое шоу, это абсолютно не нравилось: каждый свистел, топал ногами, кричал всё те же матерные слова, от которых в голове мысли путались ещё больше; и Темникова окончательно поняла, что план был один — тот, которого она боялась больше всего. Тот, в котором ей приходилось быть глупой грушей для битья, чтобы угодить больше не зрителям, а Главному и его вечной левой руке, ходившей за ним по пятам. Проблема лишь была в том, что сама Серябкина не рассматривала этот логичный вариант как вариант таковой: она, словно недавно появившийся на свет котёнок, пятилась к краям ринга и нервно вытаскивала из собственных бинтов торчащие нитки, кидая ошмётки себе под ноги. — Интересно, в чём причина такого промедления? — вновь залепетал ведущий, пытаясь хотя бы своим противным голосом внести новые оттенки в этот возникший хаотичный шум. — Мы ждём красивого боя, ну же девчонки! И от последнего предложения Лене захотелось засунуть этот микрофон ему куда-нибудь поглубже, чтобы наконец-то вся эта отвлекающая болтовня в один момент прекратилась, но вместо этого она стремительно подошла к Оле и внезапно притянула её к себе — с неимоверной грубостью обхватив за шею и ощущая под кончиками пальцев яро бьющуюся артерию. План всё тот же. Всё тот же ёбанный план. И она с силой прижала к себе тело спиной и как можно с большим безразличием в голосе прошептала на ухо: — Хочешь правды? Сейчас деньги мне важнее, чем твоё лицо, — она выдохнула и прикрыла глаза, понимая, насколько сложно буквально выдавливать из себя подобные фразы. — А обещали мне за твою дряблую тушку хорошо. Серябкина даже не пыталась вырваться и спокойно слушала всё то, что Лена пыталась втереть в доверчивое сознание. — Или ты думала, я не в курсе всей этой якобы необычной ситуации? — Темникова как можно сильнее надавила на горло, пытаясь всё же не так сильно причинить боль, как это делала в обычных боях с обычными соперницами. — Ирма была так рада, когда я ей предложила эту идею. Но сложнее всего было сделать подставу с пистолетом. Оля со всей силы оттолкнулась от пола и прямо пяткой зарядила по намеренно выпиравшему в её направлении колену Лены, отчего последняя лишь несколько присела, но продолжала всё так же ненасытно сжимать шею. — Я понимаю твою тактику. Но это не может. — Да ты что, какая сообразительная. Только кто тебе сказал, что мне нужны такие психопатки, как ты? Лена с силой прошлась костяшками по правой стороне тела, прямо по рёбрам, зная, как сильно Серябкина ненавидела удары по этим местам — такие цепляющие, которые, казалось, залезали чуть ли не под органы, выворачивая все внутренности наружу, и толпа восторженно ахнула, наконец-то дождавшись хоть каких-то красивых событий в этом чёртовом помещении. — Ты мне не поможешь так, Лена, — Оля закашляла и, схватившись за грудную клетку, упала на пол, царапая оголённые колени неприятной поверхностью. — И не собираюсь помогать, — Темникова в ответ толкнула пяткой прямо по выпирающему позвоночнику, а внутри — будто кто-то насильно, точно так же, зарядил самым тяжёлым камнем, разрушая весь трепет, всю заботу, выстроенную за несколько месяцев. — Мне просто стало похуй на тебя. Похуй, понимаешь? Конец истории. Твой любимый родственник подтвердит, когда я съебусь наконец-то из всей этой системы. Новый толчок со всей силы по лопаткам, и Лена вытерла скопившийся пот на лбу, к которому так противно прилипали распущенные волосы. Голова опьяняюще шла кругом от одного этого вида: Оля продолжала всё так же стоять на коленях, жадно вдыхая затхлый воздух, и, сжав одной рукой правый бок, а второй — собственные шорты, будто бы мысленно успокаивала себя. Все попытки этих успокоений явно были напрасны: как только удалось подняться, она резко вцепилась ногтями в плечи Лены и, занеся колено, ударила её по животу — так аккуратно и слишком слабо. Пошатнувшись и опустившись для приличия на одно колено (ни о какой боли от подобного удара даже не могло идти и речи), Темникова подняла голову, а в глазах — всё то же наигранное безразличие, которое Оля всё ещё принимала за поддельное, неестественное. Сегодня кому-то всё же не удалось сыграть свою роль — хоть и фальшивую, — с такой дорогой ценой, которой можно было бы перечеркнуть всё то, что так искренне тянуло из той ямы, наполненной лживыми чужими обещаниями. Пока что не удалось, но Лена и дальше пыталась вызвать злость, зная, что нездоровая психика может сломаться в один-единственный момент от внезапной фразы: — Ну бей. Чего медлишь? — она неискренне улыбнулась и, облизав пересохшие губы, насильно выдавила из себя новые бьющие по здравому рассудку предложения: — Я всё равно тебя никогда не любила. Или ты правда поверила? Глупая. Лена не просто хотела — Лена желала прижать к себе Серябкину и, уткнувшись в рассыпающиеся волосы, извиняться за каждое блядское слово, произнесённое с этой блядской интонацией равнодушия, но понимала, что иначе не смогла бы вызвать ту самую агрессию, которая так требовалась в данный момент. Поддаваться и нагло врать — единственные правила сегодняшнего вечера. Поддаваться и нагло врать — единственные правила, которые помогли бы сегодня Оле, но сама Оля этого из-за затуманенного несоизмеримой злостью сознания не понимала, и непонятно: к счастью это было или всё же к несчастью. Новый удар пришёлся по икрам — всё же Оля действительно была хорошим учеником, запоминая всё то, чему её так преданно и с такой заботой обучали. Ноги тут же свело, и теперь уже Лена стояла на обоих коленях, пачкая нелепые для такого занятия джинсы в сухой пыли, парящей в здании бывшего завода, и, опустив голову вниз, ждала дальнейших действий без какого-либо сопротивления. Уже было плевать на то, как она выглядела со стороны. Было плевать на то, сколько денег было поставлено. Хотелось, чтобы всё это дешёвое представление побыстрее закончилось, и можно было, сжав в содранных ладонях знакомое лицо, вытереть кончиками дрожащих пальцев едва заметные блестящие слёзы. — Скажи мне, что ты врёшь. В ответ — разрывающее молчание. Не выдержав, Оля тут же села на её бёдра и с вопрошающим взглядом сжала горло рукой, или, скорее, просто провела вдоль напряжённых мышц ладонью, на что Лена сделала лишь одно — повернув голову в сторону, чтобы не видеть эти глаза, спокойно смотрела в мелькающие на фоне силуэты. Силуэты и не понимали самой проблемы, довольно продолжая хлопать в ладони или же наоборот — безрадостно сжимая с силой собственные стаканы, наполненные доверху пенистым алкогольным напитком. В скулу внезапно пришлись острые казанки, отчего по лицу прошлась резкая судорога. Темникова сплюнула в сторону и, скорее для окружающих зевак, предприняла наигранную попытку хоть как-то выйти из такого неприятного положения, резко сбросив со своей шеи чужие руки, но в ответ Оля, словно мёртвой хваткой, впилась ногтями ещё сильнее. Тяжёлый гул от грубых ударов повис в сознании, а тёмные пятна пеленой застилали всё окружающее. Лена чувствовала, как щека постепенно распухала изнутри, а тягучая кровь капала из носа, постепенно стекая — либо на бетонный пол, не устеленный даже ради приличия хотя бы тонким матом, либо прямо в полуоткрытый рот. Уши тут же заложило, и Темникова закрыла глаза, вслушиваясь в происходящее вокруг. Ирма что-то одобрительно втирала Главному, но все слова превращались лишь в типичный набор звуков, мгновенно растворяющийся во всей этой суматохе. Люди кричали по полной, срывая свои ублюдские голоса, дальше стучали ногами по затхлому полу завода и ненавистно свистели, оставляя этот оглушительный свист в таком же затхлом воздухе. Лена, продолжая лежать с закрытыми глазами и абсолютно не двигаясь, мысленно считала секунды — по одной, разбивая каждую предыдущую цифру об угасающие воспоминания. И похуй было на то, что по лицу приходились удары, от которых точно не было никакой нежности, присущей Серябкиной ранее. Внезапный резкий хлопок, от которого уши заложило ещё больше, и испуганный народ тут же засуетился, шумно шоркая подошвой своих лакированных ботинок. Удары закончились моментально: Лена почувствовала, как кто-то подошёл ближе и буквально снял Олю с её бёдер. Левый глаз видел плохо — всё происходящее размывалось в одну заполонённую мутной пеленой картинку, и Темникова, приподнявшись на локтях, всмотрелась в окружающих людей. Круг возле ринга резко расчистился, и от очередного, уже более звучного хлопка в помещении повисла пелена из белоснежного едкого дыма. Плотные жёлтые маски, ядовито-чёрная даже в таком помещении форма и слишком шумные возгласы. Лена не успела перевернуться, как один из таких ребят, явно крепкого телосложения, перевернул её на живот и, прижав коленом к полу, завёл её руки за спину. — Опустить оружие, работает СОБР. С трудом подняв голову, Лена увидела, как Главный, оказавшийся неожиданно прямо посреди ринга, вцепился намертво в плечо Оли и, приставив к её шее серый пистолет, держал палец на спусковом крючке. Темникова дёрнулась, но мужчина, находившийся над ней, ещё сильнее прижал её к полу, насильно отворачивая голову от представшего вида. — Шаг, и я пристрелю её, — послышался нелепый возглас, похожий больше на тяжёлый рык. Из-за нависшей пелены Лена видела происходящее слишком плохо, но чувствовала страх — страх за человека, к коже которого поднесли это блядское дуло, вот-вот готовое выплюнуть очередную использованную гильзу и выпустить в тело роковую пулю. Она резко ударила пяткой по нависшему мужчине, но ему, казалось, подобная выходка и вовсе была неинтересна, и он всё так же надавливал на её спину. — Опустить оружие, — повторилась фраза, но уже другим голосом и из другого угла. Повторение в данной ситуации оказалось бессмысленным: седой, наплевав на все родственные связи, продолжал сжимать Серябкину с силой за выбивающиеся из-под резинки волосы и не отводил руку с оружием. В помещении дым начинал понемногу рассеиваться, и Лена, стиснув со всей силы зубы, как банальная и ненужная кукла лежала на полу и смотрела со стороны на всё это ёбанное представление. — Я невнятно объясняю? Я пристрелю её без… В воздухе хлопок. Ваня, стоящий в самом углу завода, опустил кисть, в которой сжимал собственный пистолет. Главный, всё так же вцепившись в острые плечи Оли, мгновенно опустился на колени, и, с невыносимым трудом подняв не раненную руку, нажал на спусковой крючок. В воздухе новый хлопок. Очередной ёбанный хлопок, от которого зубы сжимались ещё сильнее: у Серябкиной стеклянный взгляд, устремлённый прямо в бирюзовые глаза, и она, проведя ладонью вдоль собственной ключицы, за несколько секунд пропитавшуюся ярко-алой кровью, мгновенно упала на пол.***
20 апреля 2014 г.
В широком коридоре, пропитанном насквозь разнообразными незнакомыми запахами, толпился народ, так преданно ожидавший свой очереди наконец-то покинуть это помещение. Лена сидела на железной скамейке со столь жёсткой спинкой, упираясь затылком в светло-голубую стену, и, закрыв глаза, пыталась осмыслить последние полгода, выстраивая все произошедшие моменты в одну ровную хронологическую линию. События постоянно путались, всплывая статичными вспышками и разбавляя друг друга абсолютно разной атмосферой. Сейчас она смотрит на то, как Оля играет на пыльном синтезаторе, нажимая неведомые простому человеку аккорды и нехотя улыбается Егору, который не заинтересован в этой улыбке, брошенной ради приличия. Через несколько секунд Темникова в нескольких сантиметрах лежит рядом на кровати и, мягко касаясь носом сухой щеки, вдыхает запах кожи. Медленно проводит ладонью по виску, убирая мешающиеся пряди, и видит в глазах всё ту же больную разбитость, от которой и у самой Лены в грудной клетке разбиваются все эмоции об хрупкие рёбра, за всё время выдержавшие сотни ударов снаружи, но так и не привыкшие к ударам изнутри. — Проходите, — внезапный голос Вани вырывает из собственных размышлений, и Лена тут же открыла глаза, ощущая, как яркий свет начал резко ослеплять. Парень распахнул дверь и, поправив на шее явно душивший тёмно-синий галстук, столь размеренно сочетающийся со всей этой важной формой, кивнул в сторону кабинета. Всё, что произошло после того боя, словно превратилось в неведомую кашу событий, и единственное, что Темникова помнила — как скорая увозила Олю в неизвестном направлении, а Ваня, договаривающийся с мгновенно прибывшим СОБРом, аккуратно записывал информацию в несколько альбомных листов. И всё это приходилось лишь лицезреть со стороны, сидя на мерзком полу в сковывающих наручниках и воображая себе самый худший исход событий. — Елена Владимировна, — официально начал парень, понимая, что отношения его девушки с людьми, которые оказывались в его участке, на него никаким образом не распространяются, — так как всё расследование было начато не нашей службой, мы вынуждены вас попросить обсудить происходившее с другими силовыми структурами. Только вот Лене уже было плевать, с кем конкретно ей пришлось бы это обсуждать. Ей хотелось понять, как можно было в конце концов попасть в больницу, где непонятно в каком положении лежала Оля уже второй день. Эти банальные правила, правила, правила. И кому в голову вообще могло прийти мысль о запрете посещении тяжёлых пациентов кем-либо, кроме родственников. Темникова пыталась несколько раз попасть в это разваливающееся здание, но каждый раз встречалась с тупым недовольным выражением лица дамы, вальяжно расположившейся в окне регистратуры. И вновь: правила, правила, правила. Лену вся сложившаяся ситуация раздражала, и, достав пачку сигарет, она начала нервно отстукивать ею по лакированному столу, не пытаясь даже рассмотреть что-либо вокруг. Напротив — пустой стул, ожидавший, похоже, того самого следователя, который должен был появиться с минуты на минуту, в кабинете — чересчур прохладно. Вся необходимая информация. Даже было всё равно, когда Ваня раскрыл окно нараспашку и начал наблюдать за происходящим на улице. Хоть кому-то было дело до этого бешеного мира. Бесполезный стук в дверь. Темникова даже не стала оборачиваться, не особо вникая во всех этих внезапно появляющихся и так же внезапно исчезающих блюстителей порядка, подобно голодным тараканам бегающим по участку. Пачка сигарет резко ударилась ребром об стол, и крышка упаковки приоткрылась: внутри лишь жёлтая зажигалка без каких-либо узоров и последние две сигареты, несколько смятые, с чуть порванной бумагой. — Ты же ненавидела, когда кто-то курил, а теперь и сама начала? — глубокий знакомый голос, и стул напротив резко скрипнул. — Надеюсь, только сигареты. Да? Лена подняла голову и со злости швырнула пачку на прямо на пол, абсолютно забывая, что зажигалка от такого удара могла и взорваться. В этот раз повезло. Не повезло только в другом. — Ты, блять, издеваешься, да? — она провела рукой по лицу, нехотя закрыла глаза и тут же опёрлась на спинку собственного стула, осознавая, что в очередной раз осталась обманутой. — Скажи мне, что я сейчас где-то в больнице под лошадиной дозой лекарств и ты — лишь очередная ебанутая галлюцинация. — Лена... — начал тихо и спокойно мужчина, отчего Ваня, поняв, что здесь несколько лишний, закрыл дверь снаружи. — Что Лена? Дима, что Лена?! — злость в каждом атоме тела Темниковой накалялась до предельного градуса, абсолютно сжигая изнутри. — Ты хоть понимал, в какое дерьмо я ввязалась из-за тебя? Самое главное — ведь именно ты и понимал. — Если бы я вышел с тобой на связь, то не смог бы прикрыть всю эту систему сейчас. Мне пришлось полгода восстанавливаться в закрытом госпитале, пока не предложили поработать над этим делом, — Дима протянул ладони, пытаясь обхватить девушку за запястья, но Лена тут же убрала руки. — Я должен был остаться инвалидом. Кто бы оплатил мне ту сумму за лечение с шестью нулями? Ты, аспирант математических наук? Организм не выдерживал. Глаза закрывались от усталости, и в тяжёлой голове теперь уже всё окончательно спуталось. Казалось, будто Лена сходила с ума, а происходящее лишь было очередным плодом больного воображения. Мужчина точно так же облокотился на спинку стула и, перекинув длинный галстук за собственное плечо, взял в руки подготовленную стопку бумаг, в которых фигурировала вся информация, касающаяся системы подпольных боёв за несколько лет — включая даже то время, когда он сам выходил на ринг ради нескольких сотен долларов. — Что ты знаешь про девушку, в которую стреляли? — Дима решил всё-таки перейти к тому, из-за чего им пришлось встретиться, но видел, что в этих голубых глазах, в которых когда-то ловил знакомый трепет, ярость только-только закипала. — Что тебя интересует? — стараясь как можно безэмоциональнее произнесла Темникова и с пустым взглядом посмотрела на ту самую кучку полностью исписанных бумаг. — Нам известно, что её родственники были одними из самых важных людей в системе — сначала родители, потом брат отца, — мужчина, нахмурившись, прочитал что-то в одном из альбомных листов — и это ему не особо понравилось. — Возможно, и она тоже. — Она не была, — тихо, спокойно и так размеренно последовал вслед ответ. — Откуда такая уверенность? Доказательства? У неё очень интересная история — куча административных правонарушений, два уголовных: кража с незаконным проникновением и незаконное приобретение и хранение наркотических средств. Признана невменяемой и было назначено принудительное лечение, но никакого лечения, по нашей информации, не произошло. Официально, конечно, направлена она была, но кто-то из своих уже вытащил, — он наконец-то отложил всю бумажную кипу в угол стола и беспокойно прокрутил несколько раз кольцо на безымянном пальце. — Тебе что-нибудь известно про это? С окна вновь сильнее подуло: ветер был уже вечерним, холодным, от которого хотелось закутаться в махровое одеяло и, сев поближе к нужному человеку, согреваться тёплыми напитками и заботливыми прикосновениями. Хотелось раствориться в чужом взгляде, скрывая собственные эмоции. И Лена многое бы отдала, чтобы наконец-то это уже получить, но каждый раз, как только она пыталась добиться спокойствия, появлялось что-то, что окончательно рушило построенный за такой длительный период времени замок. — Зачем ты скрывала её в психиатрической больнице Подольска месяц назад? — Потому что так надо было, — в этот раз решила всё же ответить Лена, хоть и чёткого ответа толком не последовало. — Ты же понимаешь, что возбудить на тебя уголовное дело — это вопрос времени и желания? — на этих знакомых до боли плечах форма выглядела слишком напыщенно и пафосно: будто кто-то насильно нацепил на тело неподходящую кожу и выдал это за оригинал. — Этого не произошло лишь из-за того, что в глубине души я до сих пор отношусь к тебе так же, как относился тогда, несколько лет назад. — Когда я могу уйти уже? — Помоги следствию, и мы поможем тебе. — Каким образом вы поможете? Подарите машину времени и отберёте у её ёбанного сумасшедшего дяди пистолет? — мгновенно поднявшись, Темникова положила вспотевшие ладони на стол и впилась взглядом в эту идеальную для такой идиотской ситуации рубашку — такую непомятую, будто её только-только погладили. — Она в слабом состоянии, на искусственной вентиляции лёгких. Без сознания. Каким образом ты собрался помогать, Дима? Я тебе сказала: она и её родственники — это разные стороны баррикад. Фадеев пихал в неё какое-то психотропное дерьмо, чтобы затащить в бои, а её дядя это одобрял. Всё, что я знаю. Всё, что сможет сказать тебе она, когда придёт в сознание. Лучше бы ты сделал мне разрешение на посещение в больнице, чем появлялся таким образом после собственной же инсценированной смерти. Мужчина тяжело выдохнул: сейчас что-либо узнать от Лены было совсем бесполезно — ей было не до него. — Я знаю этот взгляд, — Дима, не отрываясь, своим аккуратным мелким почерком выводил очередные слова в альбомных листах. — Спасибо за информацию. Разрешение будет готово через час. Мягкие шаги по застеленному ламинату, и Темникова осторожно остановилась около двери, понимая, что всё же не совсем правильно поступала в данной ситуации: ведь не одной ей пришлось пройти весь этот путь, до крови стирая ноги об торчавшие булыжники вранья, когда в сотый раз удаляешь номера, чтобы не набрать по новой уже несуществующий набор цифр. — Как давно ты женился? — едва слышимо произнесла Лена и всё так же — не поворачиваясь, чтобы не видеть эти привычные глаза, ставшие за несколько лет уже не совсем родными. — Два года назад, — без какого-либо промедления последовал ответ, будто бы Дима заранее ожидал подобного вопроса. — Она была моим лечащим врачом. — Дети? — Сын. Такое нелепое молчание, будто они вновь стояли на том самом балконе, вдыхая запах друг друга, и существовало теперь лишь одно банальное «но»: сейчас каждый вдыхал уже другой, абсолютно чужой запах. И пусть это было давно, но старые воспоминания всё равно давали знать о себе, неприятно зудя где-то на подкорке и заставляющие волноваться так, будто это всё происходило с ними впервые. — Ты всегда хотел сына. Дверь захлопнулась, жёстко встретившись с и так уже сбитым косяком. Лена ударила ладонью по деревянной поверхности, не обращая ни капли внимания на оставшихся вокруг людей, суетливо ожидающих собственного освобождения. Да и кому вообще было до неё дело? Никому. Все были слишком озабочены своими делами. Впрочем, как всегда: всем всегда было плевать на неё, только осознание этого факта приходило чересчур долго и, наверное, чересчур больно. Невыносимо больно.