***
Маханон шёл по окутанному предрассветными сумерками лесу, наложив стрелу на тетиву лука, иногда оглядываясь, чтобы убедиться, идёт ли отец следом: тот ступал совершенно бесшумно, и Маханону казалось, будто он остался один. Сегодня Маханону впервые предстояло выследить добычу самому. Он помнил излюбленные места оленей и уверенно двигался на запад: в том направлении были две большие поляны с ягодами, широкий ручей и несколько особо заросших сочными молодыми кустами прогалин — оставалось только выбрать, где искать следы в первую очередь. Он замер на краю ягодника: поляну пересекали следы животных. Тратить время на их изучение было бы глупо: примятая трава почти поднялась и вновь покрылась росой, значит звери проходили здесь около середины ночи, и Маханон двинулся дальше, в сторону ручья. Раньше он был бы невероятно взволнован тем, что отец доверил ему самому выследить добычу, и наверняка оглядывался бы на него, ожидая одобрения, пытаясь понять, верно он поступает или нет. Раньше он видел красоту и очарование леса, любил запах свежести и ночных цветов перед рассветом, наслаждался часами тишины. Потом была смерть Бекки. Теперь он старательно вспоминал, чему его учил отец, и шёл вперёд, не ожидая подсказок, не снимая стрелы с тетивы, пристально вглядывался в постепенно светлеющий лес и был готов выстрелить на любое движение или звук, неважно, зверь это будет или человек. Лес стал опасным, Маханон знал: засада может быть где угодно, поэтому замирал каждый раз, когда ему мерещился блеск клинка. Однажды он учуял неподалёку человеческих охотников — от них несло дымом, кровью и потом, и метнулся на запах, решив, что это разбойники, и только отец, перехвативший стрелу, которую Маханон уже готов был отпустить, остановил его от кровопролития. Тогда удалось разойтись миром, а Маханон на целый месяц был лишён выходов на охоту, но запахи так и не перестали делиться для него на привычные и опасные. След у водопоя был уже интереснее: четкая тропа среди блестящей травы, несколько объеденных на уровне груди Маханона кустов. Он поднял руку, подавая знак, чтобы отец не шёл за ним, убедился, что ветра нет, крадучись приблизился к месту, где прошёл зверь, опустился на колено. Трава местами была подрезана почти под корень, срезы были свежими и ярко пахли соком. Он наклонился к самой земле, разглядывая отпечаток округлого раздвоенного копыта, настороженно вскинул голову, почувствовав дуновение ветра. Бросил взгляд в сторону, определяя, куда ушёл зверь, и тихо вернулся назад, встретив немой вопрос в глазах отца. — Самец. Недавно прошёл, можем взять. — Уверен? — Маханон лишь кивнул в ответ, и отец согласно наклонил голову. — Веди. Менее, чем через час, он уже выцеливал свою первую серьёзную добычу, притаившись за камнем. Самец косули стоял на краю опушки и казался почти чёрным в тени дерева, перебирал тонкими ногами, тянул вперёд изящную голову, объедал понравившийся кустик. Маханон дотянул тетиву до уха, отпустил стрелу и, коротко выдохнув, сразу потянулся за следующей. Олень дернулся, услышав глухой щелчок, и не успел еще испугаться, когда шею ожгло болью. Над лесом раздался высокий протяжный крик подранка. Добыча качнулась на ослабших ногах, присела на задние и прянула в кусты прежде, чем Маханон успел выстрелить ещё раз. Маханон медленно вернул оттянутую тетиву на место, убрал в колчан стрелу. Его трясло, лицо горело от стыда: он промахнулся! Он упёрся лбом в холодный камень, размеренно дышал, стараясь унять колотящееся сердце, пока мысли беспорядочно метались в голове: его отец лучший охотник клана, и промах сына — это позор для него! Но подранка в любом случае надо добить, разведчики не могли не услышать его крик, а вернуться после попадания с пустыми руками будет не только ещё большим позором для них обоих, но и оскорблением Андруил, даровавшей ему возможность взять этого оленя. Маханон боялся поднять голову и посмотреть на отца, боялся увидеть в его глазах стыд за него. — Нужно дать ему время лечь, иначе придётся гнать его несколько миль — просипел Маханон, то ли объясняясь перед отцом, то ли убеждая себя. Когда его плечо ободряюще сжала ладонь отца, Маханон вздрогнул и резко обернулся: тот приблизился неслышно и, кажется, совершенно не злился на него. — Ещё пара минут и он будет ложиться. Пора проверять след. Маханон кивнул, благодарный, что отец не стал его отчитывать и поучать, и, поднявшись, отправился к месту, где несколько минут назад стоял олень. Крови было много, и вся по одну сторону от следа, значит стрела не пробила шею и, скорее всего, осталась в ней, мешая зверю и продолжая причинять боль. Маханон вздохнул: отец всегда брал добычу с одного выстрела, не нарушая Путь Стрелы: «…добыче не причиняйте мучений…». Нужно будет вознести молитву Андруил и попросить прощения за страдания, причинённые её детищу. Он пошел не прямо по следу, а чуть в стороне, чтобы не потревожить оленя раньше времени. Тропа становилась все заметнее и шире: постепенно олень терял силы, его шатало, а значит вскоре обнаружится и место, где он лёг. След уходил в густые заросли. Маханон передал лук отцу, вытянул из ножен кинжал и зашёл в чащу с другой стороны, чтобы подойти к животному со спины, надеясь, что если олень поднимется и побежит в обратную сторону, отец всё же добьёт его. Зверь лежал на боку, хрипло дышал, неловко запрокинув голову, почти касаясь рогами спины. Маханон оцепенел, глядя, как дрожит залитая кровью шкура, как подёргиваются тонкие ноги, словно даже сейчас обессилевший и истекающий кровью олень старался сбежать от него. Он подумал, что ему стоило бы идти по следу медленнее, зверь бы все равно не ушел далеко, но тогда был бы шанс найти его уже мертвым и не видеть этого испуганного и обречённого взгляда, не слышать стонущих хрипов. Маханон сглотнул ком в горле и приблизился к добыче на внезапно ослабших ногах. Крепко схватить за рог, прижать коленом шею к земле, чтобы не дёрнулся, и перерезать горло. Пара секунд, и его мучения будут окончены, но Маханон медлил, не решаясь сделать последний шаг. Голова оленя была откинута назад, словно он специально подставил горло. Он ослаб настолько, что даже не в силах был поднять голову, чтобы попробовать отмахнуться рогами от преследователя, его, наверное, можно даже не держать, но почему так дрожат руки, почему не хватает сил занести клинок? Маханон сжал зубы, взялся рукой за рог, надавил, прижимая голову добычи крепче к земле. Он видел, как под шкурой зверя едва заметно бьётся артерия, и глаза заволокло слезами. Маханон упёрся коленом в шею оленя и ему показалось, что он чувствует тепло его тела сквозь броню. Кто из них дрожит сильнее, он или его добыча? — Прости. Кинжал легко рассёк горло, олень застонал, несколько раз дёрнулся и затих, а Маханон выронил оружие, отодвинулся назад, сел на землю, судорожно обтирая окровавленную ладонь о траву. Его душили слёзы, и он всхлипнул, глядя в замершие глаза зверя, протянул руку, закрыл ему веки. Он никогда не думал, что убить животное может быть так трудно: когда он подходил к подстреленным зайцам, они всегда были уже мертвы, только лапы дёргались в посмертных конвульсиях. Он никогда не задумывался, почему порой отец так медлит, прежде чем выстрелить, когда наблюдал за ним. Его ошибка принесла сегодня страдания невинному существу. Он извлечёт урок и впредь не повторит её, но вряд ли забудет этот взгляд и предсмертный стон. Отец не сказал ни слова, обнаружив его рыдающим над трупом оленя, даже если такое поведение было недостойно мужчины, и Маханон не знал, сумеет ли когда-нибудь вслух поблагодарить его за это.***
Эллана затянула подпругу на вьючном седле рыжей кобылы. Мать со своей серой лошадью удалялась в сторону реки, а рядом с Элланой осталась её живая проблема: — Я всё же хотел бы пойти с вами и помочь, — ученик Хранителя стад подал ей бурдюки, огладил крутящегося рядом жеребёнка. — Благодарю, мы справимся сами. — Но… — Нет. Пожалуйста, не надо! Она позвала лошадь и почти бегом направилась следом за матерью, отчего-то чувствуя себя виноватой. Этот юноша с валласлином Гиланнайн смущал её попытками ухаживания, а, главное, она совершенно не могла разобраться, нравится он ей или нет. Среди девушек он считался завидным женихом, был красив и довольно силён — Эллана видела, как он грузил торговый аравель наравне со взрослыми. Умел обращаться с луком, и она слышала, как Хранитель стад хвалил его работу. Правда он одного с ней роста, а Эллане всегда казалось, что мужчина должен быть выше женщины. Вот папа выше мамы почти на голову… Пока она была уверена только в том, что испытывала неловкость, когда он пытался помочь ей, или дарил её какую-нибудь безделушку, сделанную своими руками. Так и должно быть? С этого начинается любовь? Кобыла пошла было за ней, но остановилась, обернулась, заржала. Юноша обнимал жеребёнка за шею, чесал буланую холку. — Отпусти его! Ты же знаешь, моя мама не носит оружия, я должна быть с ней. — Эллана, я ведь просто хочу помочь! Почему ты постоянно отказываешь мне в этом? — в его голосе слышалась обида, но он всё же отпустил жеребчика и тот запрыгал вокруг матери, смешно вскидывая длинные ноги. — Потому что я этого не хочу, — пробормотала Эллана, поманила лошадь и побежала следом за матерью, чувствуя, как горят щёки. Она не хотела помощи и она от неё отказалась. Ведь всё правильно, так? Почему же ей тогда стыдно перед ним? Лес был тих и спокоен, но она привычным движением закинула бурдюки на седло, вытянула из-за спины оружие, сосредоточилась. Магия послушно отозвалась, хлынула в посох, и их с матерью окутало голубоватое свечение барьера: без него Эллана больше не выходила из лагеря, если рядом не было Маханона. У реки, когда кони напились, а жеребёнка удалось убедить, что скакать на берегу ничуть не менее весело, чем баламутить воду, она всё же решилась завести разговор на волнующую её тему: — Мама? — Да, da'len? — Папа ведь не из нашего клана. Как вы познакомились? Мать улыбнулась, вытащила из воды листок, норовивший попасть в бурдюк, немного помолчала, словно раздумывая, с чего начать рассказ: — Я впервые отправилась на ярмарку, когда была немногим старше тебя. Ходили слухи, что долийцев не любят не только люди, но и местные эльфы, и мне было очень страшно: я на шаг не смела отойти от кланового мастера, пусть остальные и посмеивались. Но пока я выставляла баночки и пузырьки на прилавок, он куда-то исчез, и я осталась один на один с незнакомым городом и чужаками, которые вот-вот придут. Но как только открылась ярмарка, появился он, — мать нежно коснулась янтарного кулона на груди, — высокий статный лучник в превосходной броне. Он посмотрел на меня… ах, милая, ты же знаешь, у твоего отца такой взгляд, словно он смотрит прямо в душу. Он поздоровался и попросил несколько припарок и бальзам, а я растерялась, дуреха, и все посыпалось у меня из рук. Тогда он ловко помог мне заново расставить все по местам, рассмеялся искренним чистым смехом и заметил, что это, наверное, мой первый выход во внешний мир. Я согласно кивнула и как на духу выпалила, что мне ужасно не по себе, что кроме долийцев никого никогда не видела, что хочу сбежать отсюда прямо сейчас обратно в лес. Тогда он мягко сжал мои пальцы и сказал, что бояться нечего, что торгующих долийцев здесь уважают, и особенно травниц, но, чтобы мне было спокойнее, он постоит тут какое-то время. Сердце мое застучало, но я ответила — нет, как бы мне не хотелось обратного: просто стало стыдно, что он решит будто я трусиха. А когда он попытался настоять на своём… не знаю, что на меня нашло, da'len… я в сердцах велела ему убираться, пока не решила, что он пытается меня обидеть, — она тихо рассмеялась, закупорила наполненный бурдюк, передала его дочери и погрузила в воду следующий. — И он ушёл. Ох, как же мне потом было стыдно! Повела себя как девчонка! — Как ты узнала, что влюбилась? — Эллана затаила дыхание, задав главный вопрос. — Когда поняла, что жду его возвращения каждую минуту, каждый день, пока продолжалась ярмарка, что высматриваю его в толпе, а когда не нахожу — сердце сжимается и мне становится так тоскливо… Как же мне хотелось увидеть его, поговорить с ним! Я никак не могла забыть его голос, глаза, улыбку… как он склонил голову, прощаясь, и уходил, скользя среди людей. Он был так грациозен! Мне было тяжело от мысли, что я, скорее всего, больше не увижу его. Когда я вернулась в клан, я начала избегать двух юношей, которые ухаживали за мной, и хоть обоих я знала с детства и оба мне нравились, после встречи с твоим отцом, мне стало тошно на них смотреть. А потом я услышала, что в лагере появился незнакомец. Он пошёл прямиком к Хранительнице и попросил разрешения остаться на некоторое время. Тогда нас было намного меньше, мы собирались просить эльфов у других кланов на ближайшем Арлатвене, поэтому Дешанна приняла его с радостью. Казалось бы, желание сбылось — вот он, рядом, и я могу расспросить его обо всём на свете, но я невероятно робела с ним заговорить, хоть он несколько раз и пытался подойти ко мне. Я стеснялась его, боялась подпустить, а когда клан собирался у костра, садилась подальше. Я даже смотрела на него украдкой… — А он? — А он меня приручал, как дикую галлу, — улыбнулась она. — Осторожно и ненавязчиво. Искал повод пройти мимо, пересаживался чуть ближе, поставил себе навес неподалёку от аравеля моих родителей: когда вечерами к нему приходили элвен и он начинал рассказывать о своих путешествиях, это было немного слышно. Я потихоньку подбиралась поближе, чтобы послушать и остаться незамеченной. — Наверняка он знал, что ты там. Маханон учит меня следить незаметно, но у меня до сих пор не получается, а ты ведь не училась. — Тогда я думала, что он меня не замечает, а он делал вид, что всё так и есть. Я с упоением слушала его рассказы, казалось он успел побывать во всём Тедасе! У меня было столько вопросов, что в один из вечеров я не выдержала, подошла и всё же заговорила с ним. — Много времени прошло? — Почти две недели. Эллана тихо вздохнула: мама оказалась решительнее Маханона. Он потерял несколько месяцев, просто наблюдая за понравившейся девушкой… — Когда влюбляешься, всё совсем по-другому, и даже просто подойти и заговорить бывает действительно страшно, — в голосе матери послышалась грусть, словно она поняла, о чём подумала дочь. — Значит, я не влюблена, — Эллана пожала плечами. — Тот юноша, — понимающе кивнула мать. — Он не нравится тебе? — Наверное, дело в том, что я знакома с ним с детства, как ты с теми ухажёрами. — Видимо, это у нас в крови. Твоя бабушка тоже не из нашего клана, она пришла сюда за моим отцом, — мать улыбнулась. — Значит, ещё просто не время. Когда-нибудь и я встречу своего высокого и статного лучника, — улыбнулась ей в ответ Эллана, — и он придёт за мной в наш клан.***
— А если храмовник всё-таки подберётся, а сил на заморозку не останется — коли остриём посоха сюда, — Маханон показал на внутреннюю сторону бедра, -пока он не кинул в тебя кару. Чем ближе к паху — тем лучше. И старайся, чтобы остриё было повёрнуто горизонтально, так рана будет шире и больше шансов рассечь артерию. — А если он со щитом? — Тогда беги, — буркнул Маханон. Сестра нахмурилась, а он недовольно вздохнул: он не питал иллюзий по поводу храмовников. Маханон ещё ни разу не видел их, но много слышал от учителя о прочности их доспехов. Найти брешь в них сложно. — Главное не пытайся бить сюда, — он ткнул щепкой в низ живота схематично изображенного на земле храмовника, — там под поясом очень узкая щель между кирасой и гульфиком, её не видно, и ты, скорее всего, промахнёшься, а второго шанса не будет. — Предпочту, чтобы ты вообще их ко мне не подпустил, — искоса глянула на него Эллана. — Я могу погибнуть и тебе лучше знать, куда ударить, — он пожал плечами, сестра поджала губы и неодобрительно покачала головой. — Маханон! Эллана! — они одновременно обернулись на эльфа, вышедшего на их тренировочную поляну, — вас зовёт к себе Хранительница. Дешанна ждала их в своём шатре. Она оторвалась от реагентов и склянок на столике, повернулась к близнецам: — Как ты себя чувствуешь, Маханон? — Хорошо, — удивлённо ответил он и почувствовал, как сестра взволнованно сжала его руку. Дешанна улыбнулась, глядя на неё: — Я заметила, что ты пришёл в порядок. Немного изменился, но всё же окончательно вернулся к нам. Вы оба стали серьёзнее, вдумчивее, вы весьма осторожно ведёте себя за пределами лагеря… Маханон настороженно глянул на Хранительницу, и она усмехнулась: — Я должна была удостовериться, что вы не станете делать глупостей после… того происшествия с людьми. Клан должен быть в безопасности, а пара подростков, решивших мстить непонятно кому, могла спровоцировать людей на ответное нападение. Маханон покачал головой, опустил взгляд. И он думал, что сумеет защитить себя и сестру? Неизвестно сколько времени за ними следили, а он даже не заметил! Хорош разведчик… — Итак, я считаю, что вы готовы принять валласлин. Завтра на рассвете вы уйдёте с родителями на берег реки. Вы должны будете очистить свой разум и душу, и решить, чей валласлин вам нанесут. Подумайте, что для вас важнее всего, чего желают ваши души и чьи пути вы изберёте, поклонитесь богу с почтением и открытым сердцем, и выбранный покровитель присмотрит за вами, направит и убережёт на жизненном пути. — Дешанна немного помолчала, оглядывая близнецов, и повернулась к столику с реагентами, — мне нужна ваша кровь для изготовления чернил. Маханон, подойди. Маханон послушно шагнул вперёд и протянул левую руку. Он рассеяно смотрел, как Хранительница протирает его ладонь влажной тряпицей, как лезвие кинжала касается кожи, как кровь капает в подставленную склянку, и пытался понять, почему не чувствует ровным счётом ничего. Он оглянулся на Эллану: она радостно улыбалась, дрожащей рукой стягивая левую перчатку, нетерпеливо переминалась с ноги на ногу. Наверное, он должен вести себя так же. Наверное, он вёл бы себя так же, будь жива Бекка, ведь тогда валласлин означал бы, что он волен покинуть клан, чтобы стать её мужем. Теперь ему было некуда стремиться, весь смысл его жизни свёлся к обереганию семьи и клана. Его решение принято давно, и подготовка к ритуалу не займёт много времени. Эллана поморщилась, когда остриё прокололо кожу ладони, и Маханон довольно кивнул, поймав на себе её взгляд: он был уверен — она выдержит, не проронит завтра ни звука, не опозорит семью. Если потребуется, он сам будет стоять рядом с ней и держать её за руку, и плевать, что скажет клан, ведь они одно целое. Маханон вышел из аравеля Хранительницы первым, зажав в кулаке пропитанную настойкой эльфийского корня тряпицу. — Надо найти родителей, рассказать! — Эллана радостно обняла его со спины, повозилась, фыркнула. — Хан, давай попросим мастера сделать тебе другие ножны для кинжалов? Он удивлённо покосился на неё через плечо, и сестра хохотнула, крепче сжала руки вокруг его пояса: — Мне не нравится так. Мне нравится виснуть у тебя на плечах, а с твоими кинжалами это проблематично, я скорее останусь без рук. Как ты их выхватываешь, не промахиваясь мимо рукоятей? — Пару раз промахнулся и запомнил, где они, — не сдержал улыбки Маханон. — А лечила значит не я, да? Всё с тобой ясно, братец! Ты перестал доверять моим способностям! — Эллана отпустила его, сложила руки на груди, притворно надулась, но веселье в глазах выдавало её с головой. — Поговорим об этом потом. Пойдём, найдём маму с папой! Маханон сделал приглашающий жест рукой, и Эллана радостной галлой метнулась в сторону столов травников, где виднелась фигура матери. Он двинулся следом, пытаясь понять, как он пропустил момент, когда сестра стала ведомой. Когда она перестала возмущаться его попытками уберечь её? Когда перестала злиться, что он не отпускает её за пределы лагеря одну? Когда она нашла положение за его спиной естественным и комфортным? Она, как и раньше, мечтала о путешествиях, хотела увидеть мир, объехать, подобно отцу, весь Тедас, но теперь её идеи и мысли сопровождались вопросительными взглядами в его сторону. Она словно спрашивала, пойдёт ли он с ней? Будет ли рядом? И Маханон был уверен, что она скорее откажется от своих замыслов, чем покинет его. Это осознание приносило тепло в сердце и одновременно сжимало горло тревогой: она доверяет ему, чувствует себя рядом с ним в безопасности, и это возлагало на него ещё больше ответственности. И он должен быть к ней готов. У него просто нет выбора. Эллана смеялась, демонстрировала матери укол на руке, словно уже он являлся доказательством её совершеннолетия, и выглядела абсолютно счастливой. Когда Маханон подошёл и радостная мать обняла его, он с удивлением обнаружил, что она почти на полголовы ниже. Раньше он не обращал на это внимания, но сейчас она казалась такой маленькой и хрупкой — он без труда мог спрятать её за свою спину, и её не было бы видно. Маханон бросил взгляд на сестру: немного выше матери, может чуть шире в плечах — кажется, они оба пошли в отца, но и её он мог бы заслонить собой. Боги, как же страшно потерять их! Возможно он не замечал, когда что-то вокруг него менялось, но он точно знал, после какого момента его счастье стало смешано с тревогой и страхом. Навсегда ли? Способно ли время исцелить эту рану? Мог ли кто-то ответить на этот вопрос?***
— Ты была так взволнована, как будто тебе впервые сказали, что ты можешь принять валласлин. Лагерь давно затих, но близнецам не спалось. Эллана нервно перебирала браслет из янтарных бусин на левой руке, подаренный братом взамен «потерянного». — Я не хотела принимать его одна, когда Хранительница решила, что я готова. А сейчас… конечно, я взволнована, хоть и знаю, чей символ завтра нанесут мне на лицо. — Митал, разумеется. — А ты не передумал? Повисшая в темноте тишина показалась густой и давящей. — Нет, — едва слышно выдохнул Маханон. — Клан не поймёт. Они ведь до сих пор считают, что ты был просто болен, — Эллана покачала головой, как будто брат мог это увидеть. — Я делаю это не для клана.***
Эллана сидела на берегу реки, прикрыв глаза и подставив лицо солнечным лучам. Ей полагалось медитировать, размышлять о своей жизни и думать, чей валласлин ей сегодня нанесут на лицо, но в голову лезли совсем другие мысли. Её тревожило, насколько изменился брат. Казалось, он открыт только своей семье, а с остальным кланом практически не общается, словно пытается отстраниться от них и ни к кому не привязаться. Вместе с тем, что теперь он спал, положив рядом с собой кинжалы, это пугало. Её тревожило состояние матери, которая несмотря на то, что Маханон оправился после возвращения из предгорий, постепенно слабела, будто что-то изнутри съедало её, и невыразимая боль и тоска в глазах отца, когда он глядел на свою жену. Её невероятно пугало, что Маханон вернулся к жизни только после её молитвы Фен’Харелу. Каждую ночь, засыпая, она страшилась, что в её сон шагнёт огромный чёрный волк и потребует её душу в уплату за то, что брат очнулся. Каждое утро, просыпаясь, она благодарила Митал за то, что этого не произошло. Сегодня она примет валласлин и будет считаться взрослой. Она сможет отправиться в путешествие вместе с Маханоном и найдёт, что возложить на алтари Ужасного Волка, которые ей встретятся. Даже если брат, узнав, что происходит, будет недоволен её поступком, он всё равно примет его, Эллана была в этом уверена. Но что потом, когда они вернутся в клан? Подношение даров Фен’Харелу не останется незамеченным надолго, и клан, без сомнения, осудит её, а не приносить ему жертвы означает нарушить обещание. Какие беды тогда настигнут её и кого ещё затронет ярость оскорбленного бога? Солнце поднялось высоко над вершинами деревьев, но мать, которая сидела поодаль, не прерывала её раздумий. Так было заведено: ритуал начнётся только когда все избранные юноши и девушки будут готовы. Возможно, ей стоит покинуть клан. Наверное, будет проще поселиться в какой-нибудь маленькой человеческой деревне. Она сможет выращивать целебные травы и заработать деньги, продавая бальзамы и зелья, и там никто не помешает ей сдержать данное богу слово. Может быть, она найдёт мужчину, который не осудит её и станет ей мужем, может быть Маханон уйдёт следом за ней. Если она решится на это, отец и мать наверняка не поймут её. А если рассказать причину… отец, видимо, ничего не сказал матери, скорее всего не захотел тревожить её. Тогда он не стал ругаться, но Эллана иногда ловила на себе его задумчивый взгляд, и отец выглядел… недовольным. Она до сих пор помнила, как он смотрел на каменного волка: в его взгляде смешались скорбь, боль и, кажется, злость, словно Фен’Харел был виноват в том, что Эллана молилась ему. Как будто отец не боялся бога-предателя. Эллана вздохнула, опустила голову, усмехнулась: сегодня был её праздник. Её и брата. Сегодня не стоило забивать голову подобным, это должен быть день радости и счастья, песен и танцев, последний шаг ко взрослой жизни. — Мама… Что делать, если взрослая жизнь пугает? Тихие шаги, ласковые руки на плечах: — Очиститься, da'len. Войди в воду, позволь ей унести все твои тревоги и страхи. С сегодняшнего дня твоя жизнь будет принадлежать только тебе, и ты будешь вольна принимать собственные решения, которые никто не оспорит. Тебе не нужно бояться, милая, — мать повернула к себе её лицо, заглянула в глаза, — мы с папой любим вас, и что бы не ждало впереди, куда бы вы не пошли — вам всегда будет куда вернуться. Всегда будут те, кто примет вас такими, какие вы есть. Эллана поднялась, скинула штаны и тунику и вошла в воду, старательно очищая кожу — сегодня это не просто ежедневное действо, но часть обряда. Когда она вновь ступила на землю, мать молилась, прося богов очистить тело, душу и разум дочери, направить её по жизненному пути, даровать силу и мудрость, проследить и уберечь от опасностей. Она окуривала дочь травами, чтобы скрыть её запах от Ужасного Волка, помогла облачиться в светлую одежду, предназначенную для ритуала, заплела каштановые волосы в косу: — Насладись своим праздником, Эллана. Взрослая жизнь отличается от той, что была раньше, но это вовсе не означает, что впереди ждёт что-то плохое. Вчера ты заговорила о любви… это тоже часть взрослой жизни, и она прекрасна, милая. Ты хотела отправиться в путешествие, увидеть человеческие города, другие страны — и теперь ты сможешь сделать это. В жизни много радости, da'len. Da'len… — мать наклонила голову, глядя на её чистое ещё лицо и грустно улыбнулась, — с сегодняшнего дня все станут называть тебя lethallan. Эллана покачала головой, когда заметила грустный взгляд матери, как будто с нанесением валласлина между ними может что-то измениться, и коснулась её щеки: — Мама, не смотри на меня так! Для тебя я всегда буду da'len, этого ничто не изменит, и мне будет приятно, если ты продолжишь называть меня так. — Даже когда ты передашь мне на руки моего внука или внучку? — её улыбка стала весёлой. — Даже тогда, — с облегчением кивнула Эллана и рассмеялась следом за матерью.***
Близнецы встретились в лагере — облачённые в светлое, плечом к плечу подошли к месту, где было установлено высокое ложе и ожидали Хранительница и клановый мастер. Сородичи собирались вокруг них, вставали на почтительном расстоянии, словно на земле была начерчена линия, за которую не должно было заступать. Вперёд протискивались любопытные подростки и дети, сохраняя, тем не менее, полнейшую тишину. Сколько раз они с братом так же рвались поближе, желая разглядеть в подробностях, каково это — когда тебя признают взрослым? Отец с матерью замерли рядом с близнецами, обнявшись и счастливо улыбаясь. — Подойди, Маханон, — Хранительница протянула руку, указывая на ложе, покрытое шкурой. — Чей валласлин ты избрал? — Я приму валласлин Фалон’Дина. Тишина над поляной словно сгустилась, замерла Дешанна, с горечью глядя на него, соклановцы тревожно переглядывались, и, кажется, с трудом сдерживались, чтобы не начать шептаться. Дети смотрели на Маханона с суеверным страхом, а он стоял, твёрдо глядя в глаза Хранительнице, упрямо сжав челюсти, и только играющие желваки выдавали его волнение. Эллана оглянулась на родителей: мать прикрыла рот ладонью, словно боясь, что иначе нарушит ритуальную тишину, отец крепче прижал её к себе, грустно опустил голову. Она понимала реакцию клана: знак Проводника Мёртвых почти не встречался на лицах долийцев. Она поймала взгляд брата, улыбнулась ободряюще, слегка кивнула, и ей показалось, что она почувствовала его благодарность, тёплой волной прокатившуюся по телу. Маханон расслабился и вновь обратил взгляд на Хранительницу, ожидая её решения. — Да будет так, da'len, — наконец прервала молчание Дешанна, в её голосе звучала грусть. Эллана смотрела, как склонился над лицом Маханона мастер, уверенной рукой делая первый укол тонкой длинной иглой, как постепенно на светлой коже появляется рана, складывающаяся в узор, похожий на переплетение корней. От середины носа вверх, сплетаясь и вновь расходясь в стороны на лбу, отдельные элементы прошли от верхних век через брови к вискам — брат не издал ни звука. Отец задумчиво наблюдал за ним, вздохнул, погладил встревоженную жену по спине, пытаясь успокоить. Мастер влажной тряпицей утёр кровь с лица Маханона и отошёл в сторону, уступая место Хранительнице; та оглядела припухшую, покрасневшую кожу, убедилась, что не осталось пропущенных участков среди извивающихся линий, и обмакнула кисть в маленький фиал с чернилами, аккуратно и быстро нанося краску поверх свежих ран. Губы Маханона дёрнулись, сжались кулаки, но на поляне продолжила стоять тишина. Эллана затаила дыхание, глядя на брата, желая оказаться рядом, взять его за руку, воспользоваться магией, чтобы унять его боль — но делать этого было нельзя. — Встань, lethallin, — Дешанна убрала склянку в сторону, не отрывая взгляда от поднимающегося Маханона, — ты станешь гордостью своей семьи. Настала её очередь, и Эллана вышла вперёд, обмирая от страха, услышав зов Хранительницы. — Чернила самое болезненное, — успел шепнуть ей брат. — Я приму валласлин Митал. — Да будет так, da'len. Эллана опустилась на шкуру, ловя ободряющий взгляд Дешанны, и закрыла глаза, чтобы в них не било солнце. Укол в переносицу был неожиданным, быстрым и не очень болезненным. Рука кланового мастера была тверда, а остриё иглы хорошо заточено. Повреждённая кожа горела, явно вспухала, кровь потекла с носа по щеке, а когда мастер перешёл на лоб — попыталась залить глаза, поползла липкими струйками по вискам, пачкая волосы. Эллана кусала губы изнутри и старалась глубоко дышать, вцеплялась пальцами в густой мех под собой: казалось, что чем дальше — тем больнее становятся уколы, и соблазн воспользоваться магией казался непреодолимым. Всё лицо было охвачено жаром, и аккуратные прикосновения прохладной влажной материи, терпко пахнущей эльфийским корнем, обтирающие подсыхающую кровь с кожи, а затем бережно промакивающие узор, показались благословением богов. У Элланы из головы напрочь вылетело предупреждение брата и, когда исколотой кожи коснулась кисть, она шумно вдохнула сквозь стиснувшиеся зубы: чернила не просто жгли, они словно прожигали кожу насквозь, до самого черепа, и она могла думать лишь о том, как смолчать и не опозориться перед всем кланом; к счастью, это мучение скоро закончилось, и её руки коснулись тёплая ладонь Хранительницы: — Встань, lethallan, — Эллана села, испытывая сильное желание потрогать саднящий лоб, — ты станешь опорой для близких, я вижу это. Она улыбнулась сквозь слёзы, а Дешанна повернулась к клановому мастеру и его ученику: — Вручите молодым элвен полагающиеся доспехи. Эллана соскользнула с ложа, покачнулась на неожиданно ватных ногах, испуганно огляделась — не заметил ли кто? Не сочтут ли это позорной слабостью? На невысказанные вопросы ответила Хранительница: придержала её за локоть, помогая обрести равновесие, успокаивающе погладила по плечу: — Это бывает, lethallan, всё хорошо. К Эллане подошел ученик кланового мастера, вручил новую броню, поздравил, принял благодарность и отошёл, позволяя увидеть замершего на краю круга между ней и родителями юношу с валласлином Гиланнайн. Ей резко стало неуютно. Он явно ждал её, радостно улыбался, теребил в руках небольшой свёрток, и сердце Элланы моментально ушло в пятки, её словно окатили ушатом ледяной воды. Святая Митал, там же не свадебные браслеты?! Эллану затрясло, она бросила взгляд на брата, но тот благодарил кланового мастера и не смотрел в её сторону, а отец, заметив её испуганный взгляд, только наклонил голову набок, чуть нахмурившись, словно спрашивая, что не так. Если она пойдёт к семье в обход него, это будет выглядеть странно в глазах клана, появятся вопросы и их обоих начнут обсуждать на каждом углу: в спокойной жизни клана любое мало-мальски интересное событие воспринимается с тем же любопытством, что и новости «снаружи». Боги, она ведь столько раз просила его прекратить за ней ухаживать, почему же он отказывается это принять, почему настаивает?! Если он попытается сделать ей предложение, у неё не будет иного выбора, кроме отказа, и тогда клан не просто будет их обсуждать, тогда его назовут неудачником, неспособным завоевать сердце девушки, а её будут считать слишком гордой, раз отвергла такого юношу. Не может же он быть настолько глуп, чтобы не понимать это? — Lethallan? — голос Дешанны заставил её вздрогнуть и выйти из оцепенения. -Все хорошо? Она лишь нервно кивнула в ответ. — Твоя семья ждет тебя, дорогая. Хранительница жестом пригласила её пойти к родным, и Эллана обречённо сделала первый шаг в сторону своего ухажёра, продолжавшего стоять на её пути. Казалось, что его радость становится сильнее с каждым её шагом. Казалось, что с каждым шагом её ноги становятся всё тяжелее. — Поздравляю, — ученик Хранителя стад тепло смотрел на неё выразительными карими глазами, — ты проявила восхитительную выдержку. — Благодарю, — Эллана прижала вещи к груди и постаралась как можно быстрее проскользнуть мимо него. — Подожди! — он схватил её за предплечье, — я хотел… — Эллана, — появившийся рядом Маханон обнял её за плечи, и Эллана мысленно вознесла благодарность Богам, — не заставляй родителей ждать. — Я не отниму много времени, — голос юноши стал твёрже, он сделал шаг к близнецам, Эллана испуганно взглянула на брата. — Впереди ещё половина дня, весь вечер и ночь, у тебя будет время, — брат хмурился, в его голосе звенел металл. — Ты должен понимать, что отец и мать важнее знакомых и друзей, — он перевёл взгляд с лица юноши на его руку, всё ещё лежащую на предплечье Элланы, и тот нехотя разжал пальцы. Маханон повёл её прочь, и Эллана, облегчённо выдохнув, последовала за ним. С сердца как будто упал тяжёлый камень, но надолго ли? Он наверняка не оставит своих попыток вручить ей свой подарок, и лучше бы это была какая-нибудь безделушка… — Спасибо, — шепнула она, — я боялась, что ты так и не заметишь, что он опять хочет ко мне пристать. Брат промолчал, и только играющие желваки выдавали, насколько он был раздражён. Эльфы, собравшиеся вокруг, всё ещё хранили молчание, но, видимо, их потрясение выбором Маханона прошло, они держались почтительно и радостно улыбались. Хранительница обратилась к ним: — Сегодня ещё двое детей клана Лавеллан вступили во взрослую жизнь. Мы приветствуем нового разведчика и повзрослевшую Первую, и пусть боги одарят их мудростью, силой и терпением, направят и охранят в трудный час. Возрадуйтесь, элвен, и встретьте их шумным праздником! Зазвучала музыка, сородичи зашумели, наперебой выкрикивая поздравления, счастливой толпой потянулись к близнецам: кто-то надел им на головы душистые венки из ярких цветов, кто-то радостно обнимал, в конце концов развеселившиеся эльфы вскинули на руки сначала Эллану, а потом и Маханона, качая и смеясь. Эллана покрепче прижала к себе подарок мастеров, решив, что сопротивляться себе дороже, и только взволнованно ахала, когда её подкидывали вверх, а вот Маханон неподалёку раздраженно требовал поставить его на землю. Предусмотрительно отошедшая в сторону Дешанна тихо посмеивалась, глядя на расшалившихся долийцев. Через некоторое время признанных взрослыми близнецов отпустили переодеться, а затем утянули к разожжённым на большой поляне кострам. Бой барабанов сливался со звоном лютен и гитар, на столах с лихвой хватало угощений, несли сладкое вино, среди поляны уже кружились пары, и Эллана знала: чем ближе к ночи, тем чувственнее будут становиться танцы. Успеть бы незаметно сбежать, прежде чем её попытается увлечь в такой настойчивый ухажёр… Время дозоров сегодня было сокращено, чтобы все воины и разведчики успели побывать на празднике. Неподалёку от костров стояли корзинки с фиалами, полными отрезвляющего отвара. Наверняка споры, кто пойдёт в дозор, а кто останется танцевать, были горячи. К ним подходили с пожеланиями и небольшими подарками, то и дело завлекали танцевать, и Эллана со смехом наблюдала, как Маханон раз за разом старается ускользнуть от толпы и всеобщего внимания, чтобы усесться где-нибудь в сторонке и наблюдать за всеобщим весельем. Она плясала с подругами и весело отшучивалась на их предположения о том, что вскоре клан будет справлять её свадьбу. Они заплели ей в волосы яркие ленты, украсили косу цветами, уговаривали проколоть уши, убеждали что каждая девушка должна носить серьги. Эллана попыталась отговориться тем, что серёг у неё нет, но подруги, кажется, восприняли это как знак согласия и принялись наперебой обсуждать, какие серьги они могут ей подарить и чьи подойдут Эллане больше. Вот брата снова поймали ровесники, когда он уже почти отошёл в сторону, и утянули обратно, и Эллана сбежала от девушек, подхватила брата за руку, закружила в танце, избавляя их обоих от чужого внимания. — Они сведут меня с ума! — фыркнул он. — Слишком много вокруг тех, кто может заметить скрывающегося разведчика. — Это жалоба? — хихикнула она. — Это досада, — буркнул в ответ Маханон. Почему-то ей показалось, что он не так недоволен, как хотел показать. Когда совсем стемнело, Дешанна сотворила множество магических огоньков, зависших в воздухе. Радостные дети, которым в эту ночь позволили не спать, бойкой стайкой сновали от одного стола к другому, радуясь разнообразию вкусностей, а старшие эльфы постепенно отходили к кострам: в центре поляны начинали свои сладостные танцы юноши и девушки. Когда близнецы наконец перестали привлекать внимание сородичей, родители отвели их в сторону, и мать достала два амулета на длинных кожаных шнурках, поочерёдно надев их детям на шеи: — Такие амулеты носят воины, — близнецы оторвались от созерцания небольших медальонов с чеканным узором, от которых Эллана чувствовала ровный фон магических чар, — спрячьте их под одежду. Они не отведут стрелу, но могут сберечь жизнь, если владелец окажется на грани гибели, — она порывисто обняла детей. — Я надеюсь, они никогда вам не пригодятся, мои хорошие. — Они тоже могут спасти жизнь, — отец протянул им ножи в украшенных тиснением ножнах. — Нож — крайнее средство, и я хочу верить, что вам никогда не придётся вынимать их из ножен для защиты. Близнецы постояли с родителями ещё немного и, когда те с улыбками предложили вернуться к всеобщему веселью, не сговариваясь, согласно кивнули, смешались с толпой, а затем, ухватив со столов пару бутылок вина, уселись на ящики поодаль от костров вместо того, чтобы присоединиться к танцам. Уснули уставшие дети, старшие эльфы разошлись по шатрам, погасли магические огоньки, и в неверном свете прогорающих костров, едва разгоняющем ночную мглу, было неясно, действительно ли танцы молодых элвен балансируют на грани пристойности или это только кажется. Маханон отставил вино в сторону, достал из подсумка на поясе небольшой свёрток и протянул ей: — Я думаю, ты знаешь, кто просил тебе это передать. — О, значит это точно не свадебные браслеты, — нервно пробормотала Эллана, принимая подарок и не решаясь сразу посмотреть, что там. — Всё же он достаточно умён, чтобы не ставить вас обоих в глупое положение, — хохотнул Маханон, — не бойся, там ничего страшного. — Ты видел? — Он сам показал мне, чтобы я не беспокоился, что подарок может тебя как-то задеть или обязать. Он, кажется, действительно влюблён и хотел тебя порадовать. Эллана хмыкнула и всё же развернула мягкую ткань, склонила голову набок, удивлённо приподняла брови: в свёртке оказались короткие бусы. Она коснулась их пальцами, с удивлением почувствовав знакомое тепло круглых бусин: — Подожди-ка… — Эллана зажгла магический огонёк и удивлённо выдохнула, — это янтарь! — Она поднесла к бусам левую руку с браслетом, — и даже цвет, кажется, одинаковый! — Элл, — протянул со смешком Маханон, — кажется, ты зря зажгла светлячок, тебя заметили. Она вскинула голову и испуганно погасила огонёк, увидев пробирающегося к ним сквозь толпу ученика Хранителя стад. Эллана почувствовала, как кровь прилила к щекам: ей не нравилась его навязчивость, но сегодня она, получается, совершенно напрасно обидела его. Может быть он даже специально поехал на прошлую ярмарку, несмотря на то, что не любил людей, чтобы найти для неё подарок, и ждал подходящего случая, чтобы его вручить, но в результате ему пришлось передать его через Маханона. Сгорая со стыда, она вцепилась в руку брата: — Хан, сделай что-нибудь! — она умоляюще заглянула в его глаза, — я не могу с ним поговорить, только не сейчас! Я извинюсь и поблагодарю его потом! Маханон хохотнул и потянул её прочь с ящиков. Эллана задержалась на мгновение, чтобы схватить бутылку вина, решив, что это именно то, что ей сейчас необходимо. Они выбежали за пределы лагеря и обосновались на небольшой поляне, слушая музыку и смех за спинами. Маханон открыл протянутую бутылку и сделал глоток, Эллана задумчиво перебирала в пальцах бусы. — Это просто подарок, Элл, ты ничего не должна взамен, — Маханон протянул руку, — дай. Эллана вздохнула, отдала украшение и наклонила голову, убирая косу в сторону, позволяя брату надеть на неё бусы: — Он наверняка думает, что после этого я стану к нему лучше относиться. Всё-таки украшение — это не резная фигурка или букет цветов. — Это его проблемы, — уверенно ответил Маханон. Эллана забрала бутылку, глотнула сладкого вина. Скорее всего она действительно слишком серьёзно отнеслась к ситуации. Ей передали подарок, он ей понравился, зачем усложнять? — Ты прав. Но поблагодарю я его всё равно потом. Брат весело фыркнул в ответ, и Эллана, краснея, попыталась оправдаться: — Я стесняюсь. Это нормально, мне не каждый день дарят такие подарки. — Он правда тебе так не нравится? — Он хороший, — вздохнула Эллана, — но… я не знаю, если честно, не могу понять. Просто я не чувствую к нему ничего особенного. — А он весьма упорен, — Маханон приподнялся, вглядываясь в пробирающуюся меж деревьев фигуру, вытащил из кармашка на поясе твёрдую тёмную палочку спрессованных порошков, разломил пальцами и кинул в сторону эльфа, хватая Эллану за руку. Она успела только зажать горлышко бутылки пальцем, едва не выронив её, когда брат рывком поднял её с земли и потянул дальше в лес, рассмеялась, быстро перебирая ногами, слыша разочарованный окрик окутанного плотным дымом ученика Хранителя стад.***
Они устроились среди толстых корней старого дуба. Вино закончилось, и Эллана прижалась к боку брата, откинула голову ему на плечо, разглядывая звёзды в просвете крон, наслаждаясь уютом. Маханон обнимал её за талию, и, хоть с ней не было посоха, она чувствовала себя в безопасности: брат не расстаётся с оружием и в случае опасности сумеет её защитить. К тому же творить магию она может и без посоха. Она была счастлива. Казалось, что сегодня Маханон снова стал прежним: он вновь смеялся, шутил и даже танцевал вместе с остальными. Эллане хотелось думать, что ему снова стало хорошо с ними, и дело вовсе не в том, что он убедился в тщетности попыток скрыться. Но сейчас он молчал, рассеянно глядя перед собой, горестно сведя брови, и Эллана могла с уверенностью сказать, о чём он думает и что в левой руке он держит выцветшую атласную ленту. Эллана повернулась к нему, притянула к себе, обняла, уткнулась носом в пахнущие травами волосы, и Маханон в ответ сжал её в объятьях, тяжело вздыхая. Слова им были не нужны.