Evil winter
4 августа 2018 г. в 08:15
Хеймитч не любил зиму, хотя раньше был без ума от этого времени года. Раньше. Да и не любил он её, в основном, потому что она её любила. А особенно он не любил один день. Двадцать второе декабря. Обычно в этот день он напивался до чёртиков, а потом целые сутки спал.
Пустая бутылка полетела в окно и со звоном разбилась. Узоры на стекле. Она любила их рассматривать. По стеклу поползла трещина. Она стремилась ввысь и ввысь, до тех пор, пока не достигла рамы.
Сегодня двадцать второе декабря. Сегодня её день.
Она любила зиму. Она, как заворожённая, смотрела на кружившиеся снежинки. Она любила валяться в снегу и, тихо подходя со спины, кидать за ворот снег. Хеймитч тогда смеялся. Он любил смотреть на её широкую улыбку. Он любил слышать её звонкий смех. Он любил её. Но теперь её нет. Теперь никого нет!
Мужчина закрыл голову руками, пытаясь спастись, закрыться, спрятаться от воспоминания, но тщетно. На дне одной из бутылок всё-таки осталась спасительная жидкость. Её было мало, но Эбернети хватит и этого, чтобы забыться. Хотя бы на время.
Хеймитч не любил зиму, хотя раньше был без ума от этого времени года. А особенно он не любил один день. Двадцать второе декабря.
И снова бутылка со свистом летит в окно. И снова дешёвый самогон, купленный на чёрном рынке, помогает забыться.
И так продолжалось из года в год. Каждое двадцать второе декабря. Снова и снова. Это был её день. Наверное, даже их. Хотя Хеймитч не был настолько эгоистом, что бы приписывать этот день себе. Он был только её.
Мужчина помнил её, когда она улыбаясь прибегала к ним в дом, а потом они целый день гуляли. Кидались снежками, валялись в сугробах. А потом, замёрзшие, приходили греться.
Она любила этот день.
Ведь в этот день она родилась.
И снова бутылка летит, но на этот раз Хеймитча не заботило куда полетела стекляшка. Скорей всего, в стену.
Хеймитч не любил зиму, хотя раньше был без ума от этого времени года. А особенно он не любил один день. Двадцать второе декабря. Но она этого не знала. Она раз в несколько дней приходила к нему, пополняя запасы алкоголя. Она пришла и двадцать второго декабря. Темноволосая девчонка даже не знала, что этот день бывший ментор всегда проводит в одиночестве. Впрочем, как и все.
Но она пришла.
Она проходила по гостиной, пиная в стороны мусор. А затем с грохотом ставила на стол драгоценную бутыль.
Мужчина лишь слегка поднял голову со стола, дабы рассмотреть принесённое. Волосы спадали на лоб, с щетины, не бритой примерно месяц, свисали крошки. Налив самогона и воткнув в стол не выпускавшийся из рук нож, мужчина облокотился на спинку стула.
— Сядь, — приказал он девушке, заплетающимся голосом. — Сядь.
И она села. Наверное, он хотел начать разговор, иначе зачем ему собственноручно нарушать своё одиночество. Девушка опередила его:
— Скоро Новый год. Мама хотела позвать тебя к нам, — мужчина усмехнулся. Семейные праздники были не для него.
— Я, солнышко, предпочитаю напиваться один, — девушка и не рассчитывала на согласие.
— Хоть для праздника приведи себя в порядок, — с губ мужчины сорвался ещё один смешок. Дверь со скрипом отворилась. Вошёл Пит.
— О-о-о, — отозвался Хеймитч, — ещё один пришёл жизни учить.
Парень, стряхнув снег с ботинок, прошёл в комнату. Положив на стол две буханки хлеба, он уже собрался взять нож, чтобы нарезать хлеб, но Хеймитч остановил его:
— Ну-ну-ну! — этот нож был предназначен для другого. Парень убрал руку с ножа. Хеймитч снова налил себе самогон. Повисла звенящая тишина. Её нарушил Пит:
— Как ты планируешь праздновать Новый год, Хеймитч? — железная кружка полетела в стену, от чего Пит отшатнулся назад. Вопрос выбил Хеймитча из колеи. Он не любил Новый год примерно так же, как и двадцать второе декабря.
Она любила Новый год.
— Пошли вон, — процедил ментор.
Хеймитч снова сел за стол. Положив голову на столешницу, он вновь обхватил её руками. Дверь со скрипом закрылась.
Они ведь даже не представляют, почему Хеймитч не любит зиму.