Когда цветут липы

Подъехал на хорошей скорости, лихо затормозил, только в самом конце взмахнув руками. Не смог сдержать мальчишеской, жутко довольной улыбки. Не стал прикидываться и Андрей. — Ну, ты даёшь! Вот же врун! Чего это ты мне впаривал, что никогда не катался? — А вот и не впаривал! — рассмеялся Дима. — Я просто брал уроки. Уже три недели. — Да ладно, — не поверил Андрей. — За три недели ты так научился кататься? — Я способный, — скромно заметил начинающий фигурист. — У меня баланс и координация движений. Конечно, за три недели он не стал ни Плющенко, ни Телегиным, но и за бортики не держался, за Андрея не цеплялся и падал не чаще прочих. Да и вообще, держался на льду получше половины разношерстной толпы, собравшейся провести воскресный полдень на катке в парке. Выходило, что зря Андрей волновался, рисуя в воображении невыносимо голубые картины их ледового позора. Они ничем не отличались от прочих, просто друзья, просто каток, а потом — на пиво и смотреть по телеку хоккей… — Отлично, — развеселился Андрей. — Давай по кругу, ты — впереди, я за тобой. Не части, старайся подольше ехать на одном коньке. У тебя отлично получается! Поворачивал способный юноша ещё не слишком уверенно, но зато по кругу заскользил вполне сносно. И вообще, с раскрасневшимися от мороза щеками, в белой дутой безрукавке, с растрёпанными светлыми волосами, но особенно — с этой задорной детской улыбкой он был чудо как хорош. Да и день выдался настоящим зимним, морозным и солнечным, большая редкость в их сопливых широтах. Андрей скрестил руки за спиной, неторопливо двинулся за своим Димой, помимо воли любуясь длинными ногами, аккуратной поджарой задницей, старательно держа дистанцию, чтобы невзначай не наехать на мальчика, если тот запнётся. И только в последний момент, когда было уже поздно, увидел вдруг коренастого подростка, с уверенностью дворового хоккеиста рассекающего навстречу. Заметил злой хищный огонёк в прищуренных глазах. И поздно, слишком поздно увидел короткий и сильный толчок плечом. Дима опрокинулся на спину, даже вскрикнуть не успел. Резко развернулся на месте, по-хоккейному прижал мелкую шпану к бортику. Прошипел в перепуганную харю: — Урою, уёбок, по льду размажу, блядь! — Да что вы, я ж случайно, что за дела… — залепетал стремительно бледнеющий пацан. Оправдание не впечатлило. Взял его за грудки, двинул спиной об бортик сильнее. — Удушу, сучёныш… Сильная рука легла на плечо, знакомый голос прогнусавил: — Аддрей, осдавь его, ду чдо ды. Дима стоял рядом, зажимая нос пальцами, алые капли пестрели на белой груди. Андрей вдруг испугался. — Как ты, Дим? Где болит? — Дигде, бойдем! Бошли одсюда! И увёл его, как ни странно. Но ударом плети, плевком полетело в спину: — Пидармоты! Пидарасы сраные! Он действительно почувствовал оскорбление чисто физически: плечи будто обожгло. Но пугаться времени не было. Нужно было усадить Диму на скамейку, принести снежок, заставить держать на переносице. Побежать в раздевалку за вещами, вернуться, снять с него коньки, надеть ботинки. Дима слушался, снежок держал, заботу принимал с молчаливой покорностью, и это напугало больше всего. Лишь тогда заспорил, когда Андрей заявил, что везёт его в отделение скорой помощи. — Андрюш, ты преувеличиваешь. Ну, упал, ударился затылком. Вот, уже и кровь не идёт. Я чувствую себя совершенно нормально. Волноваться не о чем! — И слушать не хочу! Ты понял меня? Будешь ерепениться, позвоню Лере и Надежде Анатольевне! Сдам с рук на руки. Или прямо сейчас едем! — Хорошо, — вздохнул Дима, — едем. Если так тебе спокойнее. — Да, мне так реально спокойнее! — рявкнул Андрей, поддерживая Диму под локоть, направляя к машине. — Просто в разы! — Если ты откроешь передо мной дверцу, я двину тебе в челюсть, — раздался неожиданный ответ. Ладно, дверцу открывать не стал, но смотрел больше на пассажира, чем на дорогу. Дима, такой бледный, такой неожиданно ранимый, откинул голову на подголовник. Тени от ресниц казались неестественно темными и глубокими. Стало вдруг трудно дышать: а ведь именно так и теряют любимых. Когда все кажется ерундой, пустяком. И точно так же бегут по дорогам машины, и светофоры подмигивают жёлтым, и никто не знает, что жизнь уже закончилась, уже сошла с рельсов, полетела под откос… — Как ты, солнышко? Не молчи, Димка. Говори что-нибудь. — Все хорошо, Андрюш. Только спать хочется. Это плохо, Андрей знал по себе. Это очень плохо. А в приёмном покое народу полно, воскресенье же. Орал какой-то пьяный, весь в окровавленном тряпье, рыдала дородная тетка, уронив мощную грудь на стойку регистратора, мелькали медсестры, катили носилки парамедики. Андрей усадил сонного Диму на подоконник, достал из бумажника все деньги, до последней купюры, вперемешку, сунул туго свёрнутый комок регистратору. Проговорил с нажимом, соврал, не поморщившись: — Сильное сотрясение, возможно, внутричерепная травма. Все симптомы: рвота, потеря сознания, судороги, дезориентация. Срочно. Через минуту Диму погрузили на каталку и увезли. Как глупо он сказал: «Срочно». Он что, действительно так сказал? Почему нельзя было пойти с ним? Почему он не настоял, не потребовал, не устроил скандала? Ведь он никогда не боялся конфликта, как бык, опускал рога к земле и шёл напролом, если не получалось иначе. Отчего же сейчас просто дал его увезти? И вообще, они, что, сговорились? Только-только удалось вытащить Антона, даже и в долги не влез особенно, хоть и остался без копейки. А в прошлые выходные отвёз родителей в Москву. Для отца, ничем не примечательного пенсионера, нашлось место в институте клинической кардиологии. Помогли Димины знакомые из фонда. В навороченной клинике не орали пьяные, да и рыданий не слышалось, но и там точно так же пахло бедой, страхом, болью. А ещё — ожиданием. К счастью, ждать пришлось недолго. Дима вышел своими ногами. Он выглядел скорее пристыженным, чем больным. Медсестра, сопровождавшая Диму, бойко отчиталась: — Подозрение на лёгкое сотрясение. Никаких физических нагрузок и занятий, которые могут привести к повторной травме в течение двух недель. За больным есть кому присмотреть? — Да, конечно! — торопливо отозвался Андрей. — В течение суток требуется наблюдение. Будите каждые три часа, проверяйте рефлексы. Вот брошюра, здесь написано, что нужно делать. Если заметите вот эти симптомы, немедленно вызывайте скорую. Всунула в руки буклет, окинула обоих быстрым взглядом. Добавила: — Мы сделали томограмму, пока нет оснований подозревать травму. Внутричерепное давление в пределах нормы. Все будет хорошо, просто наблюдайте. — Ну вот видишь, а ты боялся, — Дима с улыбкой взял его за руку. — Я же говорил, что здоров. Так они и вышли на улицу, держась за руки. А потом Андрея будто кипятком обожгло. Он дёрнулся, Дима разжал пальцы. В машину садились молча. Сердце колотилось, как сумасшедшее, от недавно пережитого волнения, от того, что едва не засыпались. Впрочем, засыпались. А в этом гребаном приёмном покое вполне могла быть какая-нибудь мамина подруга с гипертоническим кризом… Увидев Андрея за ручку с парнем, она и умирать забыла. — Не спи, солнце, — обратился он к Диме, выруливая с больничной стоянки. Тот снова закрыл глаза, лицо мрачное, губы крепко сжаты. — Я не сплю. Просто… Ты останешься со мной? Я могу Лере позвонить, если ты не можешь. — Я тебе сейчас позвоню! — возмутился Андрей. — Ну, серьёзно, Дим! — Я не знаю, Андрюш, — вздохнул он в ответ. — Я уже ничего не знаю… А впрочем, прости меня. Такой день был хороший и так кончился. А я готовился, думал, как удивлю тебя, какой сюрприз тебе сделаю. Ну что ж, сюрприз удался. — Да, Дим, давай. Самоирония — это наше всё. Тебе сейчас только спать нельзя, все остальное можно. В Диминой квартире наблюдался нехарактерный бардак: на диване лежали разноцветные куртки, горнолыжные штаны, черно-оранжевая бини с надписью «49-ers». Дима виновато развёл руками: — Вот, не мог решить, что надеть сегодня… И выбрал беленькую безрукавку, которая на микрорайоновского братана подействовала, как красная тряпка на быка… — Так, спать ты мне не дашь, есть не хочется… А не сходить ли нам в душ? — предложил радушный хозяин. — Иди один, Дим, — устоял перед искушением Андрей. — Только дверь не запирай, а ещё лучше не закрывай её совсем. Оставалось только прислушиваться к шуму воды за послушно приоткрытой дверью да складывать в аккуратную стопку разбросанные по комнате вещи, Димины, а оттого — особенные. А потом они устроились на диване, при этом поменявшись ролями. Димина сотрясенная голова лежала на коленях Андрея, и он осторожно трогал короткие светлые волосы и пытался большим пальцем разгладить складку между бровями. — Андрюш, можно я все-таки спрошу?.. — нерешительно начал Дима и замолчал. Пришлось дать ответ на риторический вопрос. Предчувствуя, что следующий будет неприятным. — Конечно, солнце. Давай. — Вот этот мальчишка, с которым я столкнулся. Ты ведь его совершенно не боялся. Ты готов был на месте его придушить, даже не считая его соперником. Абсолютно бесстрашно. — И надо было придушить щенка. Вы не столкнулись, солнце, он нарочно ударил тебя плечом. Я видел это отлично, только не успел тебя подхватить. Маленькая мразь, из которой непременно вырастет мразь большая. — Я не к тому. Ты его не боялся. А вот когда он выкрикнул своё оскорбление, ты испугался. Я почувствовал, как ты вздрогнул. Но ведь это был тот же самый мальчишка. Тот же самый, которого ты был готов размазать по стенке. Отчего же одно слово сделало его сильнее тебя? Снова это. Они как будто говорят на разных языках. Или живут в разных странах. Но говорить надо, чтобы когда-нибудь друг друга понять. И говорить надо совершенно честно. — Потому что это слово — правда. В противном случае я бы просто развернулся и сломал ему челюсть. Но он сказал правду, и с этим одним словом он перестал быть одиночкой. Он мгновенно собрал вокруг себя стаю. На этом ёбаном катке не было ни женщины, ни мужчины, ни ребёнка, который бы не смотрел нам вслед. Это слово повесило на наши спины мишень. А человеку с мишенью на спине не грех и испугаться. — И все же, Андрей, практически. Что они могли нам сделать? Побить? Этого ты не стал бы бояться, да и я — не особенно. К тому же это маловероятно. Посадить в тюрьму? За это уже двадцать лет не сажают. Уволить с работы? Чёрта с два. Так чего же бояться? Нет, он никогда не поймёт. Не стоит и пытаться. Дима между тем продолжал: — Это как у Карнеги: нужно придумать самый худший вариант развития событий и составить план, как действовать в таком случае. И чаще всего оказывается, что даже с самой неблагоприятной ситуацией ты в состоянии справиться. — Самый страшный вариант, Дим, это если узнает моя семья. Я тебе уже говорил, они не примут меня таким. Не смогут. Я уже потерял лучшего друга, не могу теперь и их потерять. Боюсь, тебе этого не понять. — Ну да, конечно, — горько усмехнулся Дима. — Ведь я вырос в детдоме. Мне не понять. — Прости, солнце, я не хотел тебя обидеть. У тебя есть мать и сестра, просто они совсем не такие, как мои. Я это имел в виду. — Ладно, не имеет значения, — дёрнул плечом Дима и осторожно поднялся, освобождаясь от его рук. — Слушай, если уж мы с тобой так проводим воскресенье, то давай я покажу тебе один алгоритм: расчет стабильности микросателлитов. При отсутствии парного анализа крови. Пойдём, мне нужно твоё мнение. Андрей охотно последовал за хозяином в тесный, но разумно устроенный кабинет. Говорить о микросателлитах было на порядок легче. Димина модель оказалась интересной, хоть и не слишком точной, и представлялась скорее прототипом, чем рабочим алгоритмом. Андрей вспомнил о статистическом пакете, который мог подойти для обработки данных, и они просидели до темноты и, кажется, нашли неплохое решение. А потом Дима уронил голову на руки и шумно вздохнул. Проговорил жалобно: — Голова не варит. Уже почти девять, можно хоть сейчас лечь спать? — Можно, солнце, — позволил Андрей. — Но имей в виду, через три часа я тебя разбужу. — Вы самодур, господин замдиректора… Буду жаловаться на вас в отдел кадров, так и знайте. В спальне спросил: — Не ляжешь со мной? Тогда хотя бы посиди, пока я не усну. Обещал смотреть за мной, вот теперь и смотри. Сначала не смотрел. Лёг рядом, не раздеваясь. Стараясь соблюдать минимальную дистанцию, легко обнял за плечи, коснулся губами душистой, влажной после душа макушки. Думал: «Вот так бы и лежать долго-долго, до самого утра. Просыпаться в этой постели каждое утро и никогда не разлучаться надолго». Сердцем чувствовал: ничего не может быть лучше, и правильнее, и теплее. Лишь когда замедлилось дыхание спящего и плечо под ладонью утратило упругость, стал смотреть на него. Заметил глубокие тени под глазами, крепко сжатые губы, все ту же складку между бровями, которую ему так и не удалось разгладить. Он виноват. И даже не в том, что потащил Диму на этот дурацкий каток, любой может упасть на льду. А в том, что не делает его счастливым. Кажется, их связь для Димы болезненна. А для него самого? Все с тем же чувством вины Андрей признал: он счастлив. Так, как не был счастлив ещё никогда в жизни. Да, пока рядом дышит вот этот, светлый, он счастлив. И это осознание собственного счастья как будто ещё усилило вину. Чтобы отвлечься, пошёл в кабинет, сел за компьютер. Человечество не придумало лучшего способа укрыться от реальности, чем его бело-голубой экран. Нашёл исходник этого статпакета, разобрал его на модули, откомпилировал те, которые могли им пригодиться для нового алгоритма. А тут и телефон запищал будильником: полночь. Дима, как и положено больному, капризничал, просыпаться не желал. Отворачивался к стенке, натягивал одеяло на голову, хныкал. Андрей одеяло стянул, заговорил успокаивающе, как с Николой: — Просыпайся, маленький, ну, давай поворачивайся. Открывай глаза, посмотри на меня. — Какой я тебе «маленький»… Я выше тебя ростом… — Конечно, ты жуть какой большой. Вот и просыпайся, не капризничай. Открывай глазюки свои. Вот так, хорошо. Теперь следи за моим пальцем. Нормально, жить будешь. Сколько пальцев? — Два… — А теперь? — Три… — Прикоснись к кончику носа. Так, теперь левой рукой. — Станцевать не надо? — Юморист ты у меня. Голова не болит? Пить не хочешь? — Хочу другого. — Это шиш. Через две недели. — Нелюдь. Не буди меня больше… В полной темноте писк будильника. Просыпаться и самому не хочется, а Дима спит так самозабвенно, чуть приоткрыв рот и забросив руку над головой. — Просыпайся, солнце… — Выключи свет… — Не могу, мне нужно видеть твои глаза. Следи за моим пальцем. Сколько пальцев? А теперь? Коснись носа… — Андрюша, пожалуйста. Поцелуй меня. Не могу, когда ты рядом… — Дим, но ведь нельзя… — Кто сказал? Дай руку! — Ого! — Ну вот, а ты говоришь… Хотя бы погладь, Андрюш… — Я ведь тоже не железный, солнце… — Да, вот так… Андрей, ты такой… Самый лучший, мой, мой. Андрей, послушай… — Перестань завлекать меня беседой. Меня учили, что говорить с полным ртом некультурно! — Да, да, не отвлекайся. Да, Андрюш, да-а-а…