Когда цветут липы

В шесть утра после очередной проверки он все же выключил надоевший будильник и сразу провалился в сон. А проснулся от тепла. Где-то между явью и сном мягкое и пушистое облако окутывало его, покачивая в осторожных объятиях, и Андрей лениво улыбнулся. Как же хорошо, и никуда не надо спешить, можно ещё понежиться вот так, в тепле. Лёгкое прикосновение к виску, тихий голос, а в нем — улыбка: — Не спишь уже. Я вижу. — Сплю, — хрипло пробормотал Андрей. — Совсем на меня начальство забило. Пальцы не показывает, в глаза не светит, вопросов не задаёт. — С тобой не интересно, — глаза открыл, но не полностью. Различил над собой Димино лицо, бледное, но довольное. — Ты все время правильно отвечаешь. Ученик-отличник. — Есть у меня такая слабость. А почему мы валяемся? Почему на работу не идём? — Потому что я отправил эсэмэску Николаю. Чтоб ты знал, я сегодня работаю из дома, а ты болеешь. Снова лёгкое прикосновение к виску, к щеке, к губам. Слова, сказанные почти серьезно: — Отчаянный поступок. Поработать пришлось, причём, как всегда, — допоздна. Дима не мешал, периодически появлялся в кабинете, приносил кофе, обед — бэнто из японского ресторана, зелёный чай, аккуратно порезанное яблоко. Но к ужину все же вытащил его на кухню, где извлёк из скороварки что-то полезное, хоть и не слишком вкусное, но, несомненно, низкокалорийное. Но и это было прекрасно, особенно если залить острым соусом, Андрей и так не сумел бы приготовить. Не было у него кулинарного таланта, да и лень, если честно. За ужином Дима заметил, будто внезапно вспомнив: — Кстати, на следующей неделе День святого Валентина. Я уже забыл, когда отмечал в последний раз. Но теперь мне хотелось бы. Теперь мне есть что праздновать. Пойдём куда-нибудь? Хочешь, я закажу столик в нашем «Париже»? Андрей едва не застонал в голос. Да, они несколько раз бывали в этом кафе, расположенном не так уж далеко от бизнес-центра, и даже в какой-то степени признали его «своим» местом. Но одно дело — появиться там в любой обычный день, и совсем другое — если кто-то застукает их сидящими за одним столом на этого блядского Валентина! Он никогда не любил этого придуманного праздника, насквозь фальшивого и приторного. Сказал: — Солнце, я почему не люблю ходить на Валентина в кабаки. Народу всегда полно, обслуживание жуткое, еды приходится ждать часами, потом приносят лишь бы что, и буквально стоят за спиной, и дышат в затылок, и ждут, когда ты уже свалишь, наконец. Потому что в фойе уже толпится полсотни таких же влюблённых. И кто-то уже закатывает скандал то ли друг другу, то ли администратору, но в любом случае громкий, с душой. Давай лучше дома, а? А в выходные можем поехать в Бояровичи, там, говорят, новый грузинский ресторан открыли. Типа, фьюжн, грузинская и средиземноморская кухня. Хочешь? Так сказал и постарался не заметить быстрой болезненной гримасы, промелькнувшей на милом лице. Впрочем, Дима не подал вида, ответил, небрежно пожав плечами: — Конечно, Андрюш, как хочешь. Тогда, если не возражаешь, у меня? Обещаю приготовить что-нибудь получше этого объедения. Как ты относишься к седлу барашка под брусничным соусом? — Очень положительно, — засмеялся Андрей с облегчением. — Особенно если на десерт мне удастся оседлать одного знакомого барашка. — Барашек готов в любое время. Хоть сейчас. Впрочем, при условии, что в процессе ты не будешь мне показывать пальцы и спрашивать, какое сегодня число. Вместе мыли посуду, тихо, по-семейному смотрели телевизор, и секс в ту ночь получился таким же: неторопливым, осторожным и очень нежным. Какой бывает только между очень близкими людьми. Засыпая, Андрей подумал: «А что, если и вправду жить вот так? Буря пройдёт, всё рано или поздно уляжется. Зато вот так тепло будет всегда». На Валентинов ужин полагалось идти с подарком. И подходящий у Андрея был: шарф и перчатки из Лондонского магазина, не самого гламурного, но очень приличного, «Пикетт», кажется. Стоил этот комплект, как билет в Лондон в оба конца, но в то время магазин проводил какую-то акцию, и пятидесятипроцентная скидка подкупила Андрея. Комплект предназначался в подарок шефу, который, не будучи ни стяжателем, ни взяточником, тем не менее подарки любил. Но когда Андрей вернулся из поездки, Николай был в отпуске. А после сам факт такого подношения показался бы, пожалуй, нелепым. Теперь же стоило признать, что светло-серые мягчайшей кожи перчатки и чуть более тёмный кашемировый шарф с едва заметной белой клеткой намного лучше вписываются в классический облик его аристократичного возлюбленного. Праздничное настроение все же пробилось через плотный заслон природного цинизма. Андрей заволновался, и порадовался, и заспешил. Приготовился с особой тщательностью, побрился. Переоделся дважды: сильно приталенная белая рубашка, удачно подчеркивающая ширину плеч, показалась чересчур блядской, в «Арлекине» такие на каждой второй давалке. Нашёл темно-красную, из тяжёлого матового шелка, тоже на работу не наденешь, а на свидание — как раз. И к празднику подходит, там же вроде красное положено? Внезапно пришла приятная мысль: «А может, этот Валентин не такой уж и отстойный праздник? Лишний повод сказать «люблю», поблагодарить святого, судьбу, случайность за то, что больше не один. Может быть, это только одиночки не любят этого праздника по причине вполне понятной?» Машину оставил довольно далеко от Диминого дома, решил немного пройтись по уже темной, но все равно людной улице. Казалось ему, что все встречные глядят на него с доброй улыбкой, с пониманием: вот идёт молодой мужчина, идёт на свидание со своей любовью, и не все ли равно с парнем или с девушкой? Главное, что сердце прыгает, и земля чуть плывет под ногами, и не стихает радостное волнение. Волновался и Дима. Андрей это понял по голосу в домофоне, по заранее распахнутой двери, по быстрому жесту, которым Дима коснулся его плеча. В квартире было тепло и пахло сдобой. Андрей удивился: — Неужели ты тортик испёк? Все, у меня передозировка положительных эмоций! Я практически в коме. — Да брось, готовый пакет из супермаркета, приготовлено точно по рецепту. Так что ни претензий, ни похвал не принимаю, все вопросы к изготовителю! Дима смеялся, Дима взволнованно блестел глазами и был чудесно, невероятно красив. На нем как раз была белая рубашка, едва сходившаяся на тонкой талии, и как же это было привлекательно, причём без малейшего блядства. А вовсе наоборот: подчёркнутая строгость и элегантность. Сунул в руки деревянную коробку: — Вот, подарок. С Днём влюблённых, солнце. Быстрый и очень ласковый поцелуй, а сам уже потянулся к подарку, осторожно откинул крышку, развернул тонкую бумагу. Тихо ахнул, смешно сложив губы в восторженное «о». Будто кошку, погладил кончиками пальцев мягкую ткань. Поднял глаза и уставился на Андрея с таким восторгом, что тому даже стыдно стало. — Ты примерь. Я не уверен, что угадал с размером. Перчатки подошли почти идеально. Дима долго разглаживал тонкую кожу, теребил круглые пуговки на запястье. Наконец, сказал: — Андрей, милый! Это такой чудесный подарок и, несомненно, дорогой. Я не могу тебе выразить… Мне даже снимать не хочется! Да к таким перчаткам мне теперь понадобятся новые пальто, машина и квартира! — Надеюсь, новый парень тебе к ним не понадобится? — усмехнулся немного смущенный Андрей. Ведь даже не ему покупалось… — Нет! — решительно затряс головой Дима. — У меня и так парень, до которого мне ещё расти и расти. Даже в таких перчатках. Но, знаешь… Мне теперь неудобно дарить тебе свой. Он такой… Ну, специфичный. И, разумеется, близко не такого уровня. Может быть, лучше не надо? — И слушать не хочу! — возмутился Андрей. Его не забыли, ему тоже приготовили подарок! — Как это, в такой день оставить меня без подарка? Влюблённые мы или нет? Хотя, если там красные розы… — Нет, что ты! — засмеялся Дима. — На это даже у меня хватит ума! Подарок оказался действительно специфичным. Андрей в некотором смущении перебирал нитку нефритовых шариков, меньший из которых был размером с вишню, а больший — с теннисный мяч. — Мне кажется, ты меня переоцениваешь, — пробормотал он, проводя пальцем по глянцевой поверхности сексуального гиганта. — Но ведь не обязательно использовать самый крупный… Да ладно, дай сюда, я просто выброшу это!.. — Я тебе выброшу! Моё, не отдам! — Андрей телом заслонил трофей. В суматошной и радостной возне удалось поцеловать расстроенное солнце в глаз и прикусить розовую мочку уха. Достиг бы и большего, но Дима вдруг сделал страшные глаза и трагически воскликнул: — Мясо! В духовке! Бараньи рёбрышки и в самом деле передержались. Андрей любил с кровью. Но Дима зажёг свечи, из невидимых колонок полилась негромкая музыка, а вино было действительно превосходным. Хороши были также рассыпчатая картошка и зелёный салат, но лучше всего были сияющие глаза его собственной мечты, которая все ещё продолжала сбываться. А надолго ли, лучше не загадывать. Не сейчас, когда так безмерно хорошо, что даже немного грустно и пронзительно жалко тех, для кого такая мечта так и останется мечтой. Андрей поднял бокал, поглядел на пламя свечи сквозь темное, почти лиловое. Вдруг понял, что может вот так, прямо сейчас пустить слезу ни с того ни с сего. — За тебя, Дима. Ты открыл мне глаза на многое. В том числе и на этот праздник. — И за тебя, Андрей, — очень серьёзно ответил Дима. — Я люблю тебя, и это тоже огромное открытие. Ведь я считал себя совершенно неспособным на это чувство. Они выпили и, перегнувшись через стол, поцеловались. На Диминых губах вкус вина показался другим, волнующим, прекрасным. — Когда уже мы опробуем мой подарок? — поинтересовался Андрей. — Такую игрушку показали, а не дают. — Погоди, мы ещё не все съели. Знаешь, мне так хорошо сейчас… Трель домофона прервала ласковую болтовню. Дима поморщился: — Да ну их, не стану подходить! Но настырный гость все названивал, и игнорировать его становилось все труднее. В конце концов Дима все же вышел в переднюю, откуда донеслось бойкое: — Дмитрий Калиновский, Грибоедова, 12–147? Служба доставки! Андрей решил пока убрать со стола, отнёс на кухню тарелки, сложил в мойку. Было действительно хорошо. Каждым вдохом он ощущал странное тепло, поселившееся где-то под рёбрами, немного щекотное, очень живое и странно трогательное. Он даже приложил ладонь куда-то к желудку, пользуясь, что никто не видит. Направился в гостиную за очередной порцией грязной посуды и замер. Из коридора доносились голоса. Один — мурлычущий, с опереточной пошлостью рокочущий, другой — Димин — звонкий, возмущённый: — Артур, ты не имеешь никакого права врываться ко мне в квартиру! Я, кажется, объяснил тебе вполне доступно: между нами все кончено. Да и нечему было кончаться, если честно. Так что забирай свои цветы и ступай своей дорогой! Понять непрошеного гостя было труднее. Доносились лишь обрывки, и Андрею они очень не нравились: — …Смотрю, свечи, то да сё… тоже динамишь или хоть иногда даёшь?.. драгоценную жопку на запоре?.. Надо было вмешаться, прятаться на кухне было трусостью и низостью. Да, надо было выйти и спустить нахала с лестницы, пару раз приложив об стенку, чтоб неповадно было, чтоб кровавыми соплями… Но что-то удерживало Андрея. Голос незадачливого кавалера казался чем-то знакомым, и это парализовало волю. Это приклеило его подошвы к гранитной плитке пола. Андрей уставился на эту плитку, провожая взглядом изгибы её рисунка, чувствуя, как поднимается в груди душная, тяжелая горечь. — Пусти! Я сказал тебе: убери руки! Это проигнорировать было нельзя. Ярость не вспыхнула, как тогда, на катке. Андрей признал неизбежность своего вмешательства как печальную и неприятную необходимость. Нарочно громко топая, вышел в коридор. Сначала увидел огромный, целый сноп, а не букет тёмно-красных роз, ненадежно балансирующий на небольшой тумбочке под вешалкой. А уж потом перевёл взгляд на темноволосого выродка, прижавшего его парня к стенке. Пальцы Димы, обхватившие запястья выродка, побелели. Не глядя, не думая, ударил основанием ладони в бритый висок. Темноволосый отлетел к стене, ошеломлённо потряс башкой. А потом вдруг расплылся в похабной улыбке, будто и не получил сейчас по башке: — Да быть того не может! Наш чемпион! Андрей, блядь, Дымов собственной персоной! Одного только не пойму: чего целку строил? — Сейчас я тебе, блядь, объясню, щенок, — рванулся Андрей, но Дима удержал его, крепко схватив за локоть. — Не надо! Пусть он просто уйдёт! — Да уж конечно, ухожу! Оставляю двоих голубков. Хотя мне интересно, Дымов, тебе хоть иногда перепадает или ты тоже только жопу подставляешь? В этот раз Андрею удалось вырваться, но щенок оказался проворней, ужом выскользнул за дверь, загрохотал по лестнице. Преследовать показалось глупо. Да и знал он, что этот Артурчик бегает хорошо, не догнать. Точно знал, без сомнений. Дима стоял, прислонившись к стене, закрыв лицо ладонями. Андрей осторожно отвёл руки, тепло поцеловал, прижался лбом ко лбу. Золотое солнце сияло перед ним и заполняло его мир, заполняло горечью и болью. Он чувствовал эту боль физически, без всяких преувеличений. — Ну, что ты, солнце. Ну, спустили уёбка с лестницы, и ладно. Что он сделает? На коврик тебе насрёт? Дима лишь молча кивнул. Прошли на кухню. Возвращаться за праздничный стол расхотелось. Андрей поставил чайник, достал чашки. Дима стоял у окна, прислонившись лбом к стеклу. Он заговорил первым: — Мы с ним расстались задолго до того, как я начал встречаться с тобой. Да и не было ничего особенного. Так, легкий флирт, секс без обязательств. Он звонил несколько раз, предлагал встретиться. Я, разумеется, отказывал. — Мудак тот ещё, — отозвался Андрей, снимая с кривоватого торта стеклянную крышку. — Не переживай. — Да мне плевать! — неожиданно резко ответил Дима. — Но ведь он тебя знает откуда-то! Назвал тебя по имени-фамилии. И знает теперь, что ты — мой парень. — Да, знает, — Андрей принялся разрезать торт. Руки не дрожали. — Мы с ним вместе на кроссфит ходим. Представляешь, щенок сопливый, он меня в душе за жопу схватил! Получил по морде, естественно. — Ходили, — поправил Дима. — Вы с ним ходили на кроссфит. Ведь ты теперь туда не вернёшься, не так ли? — И хрен на тот кроссфит, я так или иначе хотел уйти, — чайник закипел, Андрей бросил в чашки шёлковые пакетики, залил кипятком. И только тогда подошёл к Диме, обнял его сзади поперёк живота, опустил подбородок на плечо. — В бизнес-центре UMA клуб открылся, давно хотел туда записаться. Это в разы круче кроссфита, к тому же совсем рядом с работой. — Прости меня, — вздохнул Дима, поворачиваясь, прижимаясь щекой. — Я испортил тебе праздник и вообще все испортил. И потом, знаешь, он ведь прав. Я увечный, умею только брать, от одной мысли, что могут взять меня, замираю в ужасе, меня просто парализует. Но если ты захочешь… — Хочу чаю, торта и мой подарок. И совершенно не хочу говорить про всяких сопливых уёбков. Сели за чай. Андрей хвалил торт, Дима улыбался довольно вымученно. Потом сделал ещё одну попытку покаяться: — Знаешь, я до встречи с тобой никогда не верил в то, что смогу полюбить. Воспринимал это без истерики, как данное. Поэтому и не особенно привередничал в связях. А когда познакомился с тобой, стало как будто ещё хуже. Ведь если нельзя быть с тобой, не все ли равно — с кем? Артур так Артур. Этот хотя бы подтянутый, сильный. Не чувствуешь себя в постели с перезрелой девой, как с некоторыми. — Это вы про кого? — грозно сдвинул брови Андрей. — Это я про котов! — нерешительно улыбнулся Дима. И дышать стало немного легче. — Да ладно! — фыркнул Андрей. — Я, например, отдался массажисту в спа-салоне. Не веришь? Честно! Правда, руки у него были — м-м-м-м! — что-то особенное, да и хер ничего. А вот лица не видел совсем. И к лучшему. Вечер продолжился. Сначала они вместе пошли в душ, где без затей друг другу отсосали, чтобы ночь была длинной, чтобы не иссяк порох в пороховницах. Потом уже в постели опробовали подарок. Бусы Андрею не понравились. Мелкие бусинки оставались и вовсе не заметными, а крупные вызывали возбуждение, но немного болезненное, какое-то неестественное, нежеланное, что ли. Таким же был и оргазм, реакцией тела на внешние раздражители, приведением в действие заложенной природой функции. Кончая, он даже вспомнил Анну и сам себя застыдился. Мучился и Дима, долго не мог кончить, двигался со скоростью и ритмичностью бездушного автомата, мычал, покусывая губы. В конце концов Андрей его остановил, уложил на спину и довёл ртом. Потом лежали обнявшись, сжав друг друга с такой силой, что трудно было дышать. Будто пытаясь закрыть трещину, которая пролегла между ними в тот вечер. Едва заметная, но, сука, пролегла!.. И уже засыпая, Андрей подумал, что Валентин все-таки не его праздник. И даже довольно связно обосновал такой вывод: слишком многого ждёшь. Слишком многое обещает тебе День влюблённых, а жизнь не может и не хочет соответствовать таким высоким ожиданиям. Сноп бордовых роз так и остался лежать на полке, и надо непременно спустить его завтра в мусоропровод. Впрочем, чем виноваты цветы? Ведь им тоже обещали праздник, обещали радость и всеобщее восхищение, за которое и жизнь отдать не жалко. Вот они и отдали.