Узы Алого пламени.

      Прощай.       От этого слова ей хочется кричать, биться в истерике и рвать и метать, потом вдруг падать, захлебываясь слезами и крича от боли, раздирающей ее тело и душу изнутри, и снова вдруг вскакивать и уничтожать все на своем пути, вымещая свою злость и горесть на окружающем ее мире. От этого слова хочется проткнуть себя насквозь иглой, и повесить бездыханное и ослабшее, словно тряпка, тело где-нибудь на одном из деревьев на Зеленой Тропе. От этого слова ей хочется закрыть глаза и не открыть их больше никогда. Особенно если это слово произносит Маэстро, его низким и хриплым голосом.       Прощай.       Его мрачный караван исчезает в темноте ночи, его труппа уходит из этого мира в другой, двигаясь по путям, предначертанным звёздами, двигаясь по кругу Ритуала. Они уходят, оставляя после себя лишь отблески алого пламени и длинные тени, но и те уже вскоре исчезают во тьме, утянувшись за уходящими циркачами. Он сам уходит под звук аккордеона, подергивающего лапками и дергающегося в конвульсиях на грани жизни и смерти. Она сейчас тоже на грани смерти, словно на тонком, тончайшем канате над пропастью, полной заражённых чумой оболочек. А внутри всё крутит и вертит, и кружится голова, и мир шатается перед глазами, и кажется, еще секунда — и она точно сорвется вниз.       Прощай.       Она повторяет это снова и снова, глядя в темноту, где еще сверкает едва видно пламя, вьющееся к небу от факелов уходящих. Она шепчет это слово, прокручивает его в голове, а по маске скатываются горячие слёзы. Она утирает их лапкой, отбрасывает от себя подальше, но не в силах держаться еще даже минуту, опускается на землю и, все еще смотря в даль, начинает рыдать, плакать навзрыд, стеная, крича и моля Всевышнего пощадить её, словно Серая Плакальщица, давно превратившаяся в пыль из-за своего горя. Смотрите, жители Халлоунеста! Ваша великая защитница плачет от неразделенной любви! Но ей всё равно. Пускай смотрят, сколько хотят.       Прощай.       Миллиардами игл прокалывает её душу, адским пламенем выгорает это слово на корке мозга, и жжёт, нестерпимо жжёт, так, что хочется опустить голову в холодную воду Голубого Озера и остаться там навсегда, но она боится, что вода выкипит из него от того, каким страшным огнем горит её голова. Внутри колет словно тысячами лезвий, её раздирает изнутри, и всё нутро как будто переворачивает и крутит, крутит, крутит… Мысли мелькают одна за другой, и постоянно только слышен его голос, да её собственный, который бормочет одну и ту же фразу: О Создатель, зачем ты научил меня чувствовать?       Прощай.       Огни растворяются во тьме ночи, безвозвратно исчезают за горизонтом. Густая и непроглядная тьма поглощает свет, впитывает его, словно губка, оставляя лишь саму себя вместо него. Маленькая воительница метается в непроглядной темноте, ища, упорно и долго ища свой свет, но не находит его, и натыкается лишь на шипы, которые протыкают её насквозь. И это повторяется снова и снова, а в голове всё то же слово крутится по сорока кругам, и она снова и снова слышит голос Маэстро, повторяющий одну и ту же фразу. Но вдруг… Во тьме вспыхивает фонарь.       Он, сам Маэстро, — но возможно ли такое, что он вдруг вернулся к ней? — выходит из темноты, держа горящий фонарь в руке, и она на секунду даже принимает это за реальность, но знает, что это не так, это лишь ее разыгравшееся, больное воображение зло и мерзко шутит над ней. Но как бы ей хотелось, чтобы это всё стало правдой, хоть на долю секунды. Она поднимает голову, и в отблесках, кидаемых огнем на её лицо, блестят прозрачные слёзы. Он наклоняется так низко, что их лица почти соприкасаются, и тьму прорезает его хриплый, едва слышный голос.       Прощай. Но я обещаю — мы встретимся снова.