Запретное

Что?

Вальт был в глубоком замешательстве. То есть что, он тащился через пол Токио, накричал на самого Бога, и это бессмысленно? Зачем он сюда пришёл? Поговорить с ним по душам?        — Тебе вернёт крылья один учёный. Видешь ли, чтобы это сделать, надо смешать магию, как минимум, пяти сильных ангелов. Единственный способ – это смешать их кровь, так что группа крови и резус-фактора должен у них совпадать. Найти и уговорить таких будет сложно, а Наоки...        — Тогда просто скажите, где мне вернут память и я за ней пойду. Высшее существо расстроилось, что его мудрый и одновременно наивный собеседник вот-вот уйдёт, но он готов был его отпустить. Господь действительно любил полёт этого ангела, тот вкладывал в него душу и Бог очень хотел вновь увидеть это. Он с двойственным чувством назвал нужный ангелу адрес. И, пылко поблагодарив, неугомонный мальчишка выбежал из дворца, провожаемый едва грустным взглядом. Прямо на крыльце его, в буквальном смысле, выловила его мама, схватив за плечо и потянув его на себя. Кареглазый был вынужден остановиться.        — Это правда, что ты накричал на Него?! — Аой в панике его тряхнула. — Отвечай! Парень не на шутку разозлился. Он объяснил во всех красках то, что его отвращает от этого места, а его матери было на все доводы плевать? Его мнение совсем ничего не стоит?        — Ты же была там, всё видела и слышала, зачем ты снова это сделала?! Его родственники что, действительно его не понимают? Неужели, им важнее штампы и стандарты? Так хотят быть всегда счастливыми, и без разницы, что они так много упускают? Бескрылый с отчаянной надеждой в глазах обернулся на близнецов. В глазах Ники было удивление и испуг, а у Токо... Ему было грустно. На его лице было написано, что он полностью понимал всё вокруг, оно было осмысленным. Вальт ещё раз озвучил вопрос.        — Так зачем?! Почему ты меня не хотела слушать?! Бог принял мою точку зрения, он согласился, что это порок ангелов, что они сдают при виде «опасной» грусти, я не хочу этого! Вы...        — Перестань! Синеволосый снова взглянул на расстроенного брата. Он похож на него. Да, пусть, младший гораздо серьёзнее, но это ничего не меняет.        — Легко изменить мир, но трудно изменить себя. Пройдёт время, и все осознают, что ты прав. Нам гораздо сложнее, ты забыл, какого это – летать, а мы уже привыкли смотреть на мир через розовые очки.        — Тогда. Когда-нибудь.        — Да. Когда-то. И они молча согласились. Мисс Чихару и Ника не понимали тех слов и эпитетов, которые могли свободно претендовать на статусы девочек в социальных сетях, не имели представления о том, о чём толкуют их родные, и возможно, никогда не поймут. Это был очень маленький шаг на встречу отказа от забвенья. Он всё понимал. С легкостью в бренной душе, ангел молодой человек с карими глазами побежал вперед, осалив сестру, громко крикнув за спину        — Ты водишь! Та среагировала почти мгновенно, легко вспорхнув воробьём за ним, кинувшись догонять брата. Токонасу и его мама не сразу поняли, что происходит, а потом также, как и их родные, помчались вон из сада, который казался просто сладко-дурманящей ловушкой. Каким бы беспечным не казался в тот момент старший сын Аоев, он был научен действовать продуктивно. А куда лучше-то? Он сумел поднять настроение всем и быстро добраться до места назначения. Он встал как вкопанный у нужного здания, а остальные врезались в него и чуть не упали, как кости домино не ожидая резкой остановки. Подросток ожидал увидеть старое строение, а его хозяина и того старше, в очках, седого и хилого, но фантазии парня и рядом не лежали с реальностью. Дом был двухэтажным, и даже самим фасадом походил на лабораторию. Любой перфекционист просто упал бы на колени и сквозь слёзы благодарил застройщика, или же он бы очень громко ликовал. Абсолютно симметричное, а главное, ослепительно белое, словно покрытое бесцветным лаком. Настолько ослепительное, что снег вокруг него казался серым и блёклым. А ко всему выдри-глазно светлому образу стен добавлялись начищенные зеркала, которые были на том месте, где обычно на домах были окна. В общем, без слёз на это здание нельзя было взглянуть, и слёзы эти были вызваны больше рефлексом, чем стилем. Парень кое-как, жмурясь и немного прикрывая глаза, нащупал звонок. Нажав на него, он услышал по ту сторону мелодичный звон и торопливые шаги. Открылась дверь и перед семьёй встал молодой ангел, на вид, лет двадцати двух, с янтарными глазами, которые закрывали еле заметные очки в тонкой оправе, и лазурно-голубыми волосами. На нём был белый халат, а в руках планшет.        — Срочно перекрась дом, а то взгляуть больно. Первое, что сказал наш «вежливый» герой, когда ему открыли. Хозяин улыбнулся, словно это грубостью даже не могло считаться.        — Прости, Вальт, но я не могу. Белый помогает мне сосредотачиваться. Нет, никто не удивился его осведомлённости. И вы не удивляйтесь. Он пригласил ангелов войти, а сам прошёл во внутрь коридора. Вальт снял верхнюю одежду и его оголённую спину, как по щелчку пальцев, окатило холодным воздухом. Хотя для парня он казался ледяным. Тем не менее, его кожа через некоторое время привыкла, и больше не отзывалась на каждое движение стадом мурашек. Как только он ощутил, что он больше не мёрзнет, парень огляделся. То, что с улицы казалось зеркалами, оказалось окнами. Синеволосый стоял и пялился на них, как баран на новые ворота, в его голове произошёл сбой, что легко можно было прочитать на его лице, по которому прямо-таки большими чёрнами буквами бежащей строкой было написано «чо-о-о-о-о-о?..». Зрелище было довольно забавное, словно смотреть на реакцию кота, у которого из-под носа убегает заводная мышка. Сзади, как из ниоткуда, появился Наоки, натягивая на запястья тонкие медециские перчатки. Проследив за взглядом гостя, он улыбнулся и пустился в объяснения, словно рассказывая маленькому ребёнку, почему небо голубое.        — Это всего только зеркальная плёнка, ничего необычного. Она отражает лишь часть света, а остальное пропускает. И из-за этого, с улицы кажется, что это зеркальная поверхность, а изнутри всё прекрасно видно. Аой просто ненавидел вот такие вот физико-математические лекции и попытался перевести тему.        — Так это ты должен вернуть мне память?        — Да, но моя основная задача – заставить тебя снова летать. Знаешь, твои крылья – просто восхитительный материал для исследований! Они развивались точно так же, как и у ангелов твоего возраста! — не совсем знакомый учёный сделал скорбное выражение лица, нервно выламывая свои руки. — Так жалко будет с ними расставаться, но ты их хозяин, так что, похоже, у меня нет выбора. Сильно сокрушаясь, он жестом пригласил следовать за ним. Обычно, в коридорах темно, но этот дом отличается от обычных не только «окрасом» и его владельцем, но и яркостью освещения. Длинный проход заворачивался, будто какая-то квадратная улитка, а его стены были буквально утыканы разнообразнейшими лампами. Они были в нишах, как колбы, идущие через всю площадь покрытой белоснежной краской поверхности, и просто узкими полосками, ползущими, словно змеи от потолка до пола. Свет был гораздо ярче, чем требовалось, а все объекты были похожи на солнышки, отбрасывающие бесконечные лучи. Шли они слишком медленно, янтароглазый заегядывал в каждую комнату, либо что-то ищя, либо пытаясь тянуть время. Синеволосый вспомнил недавно состроенное лицо хозяина дома и у него в воображении всплыла забавная картина. Вот, на огромной сцене стоит элегантно одетый ведущий. Вокруг без перерыва щёлкают камеры, голливудские звёзды сияют улыбками, уже представляют желанную награду в своих руках. Мужчина на сцене начинает говорить. «Приз... за самую лучшую роль в номинации "драмма"… достаётся... Наоки-сану! Так давайте же поздравим его!» Парня рассмешила собственная фантазия и он тихо прыснул в кулак. На этот звук обернулся голубоволосый.        — Ты над моими крыльями? Вальт приподнял глаза и понял, что лицо собеседника грустно-серьёзное, он действительно думает, что парень смеётся над ним. Что он задел его за живое. Но он же не хотел этого! Парень так долго жил на земле, он не привык рассматривать первым делом крылья. Он увидел этот вид конечностей в первый раз только около года назад, у Шу, а затем были его друзья и похититель, и для него это уже было слишком много. И сейчас он даже не заглянул за спину к тому, к кому его послали. Он попытался оправдать себя.        — Нет-нет, что ты! Я просто вспомнил анекдот, честно! Я даже не...        — Да нет, что ты. Я понимаю. Не летающий ангел, который лечит крылья. Сапожник без сапог, как говорится на земле. За секунду Аой успел чуть ли не проклясть себя за неуместный смешок, коря за глупость и отсутствие умения сначала думать, а потом уже делать. Он предпринял последнюю попытку извиниться.        — Я не хотел, даже не видел твоих крыльев! А... Стоп. Ты разве не летаешь? Парень бесцеремонно схватил янтароглазого за плечо и резко повернул того к себе спиной. Даже не помня ощущения полёта, обосновывая своё мнение только на рассказах родных, снах, и на упрямом желании всех вокруг оторваться от земли, это не могло считаться верными чувствами, но всё же... То, что он увидел, больно резануло между рёбер тупым ножом. Почему он так невниматело относится ко всем? Это было невозможно не заметить, но он всё равно умудрился. Больше, широкие, белоснежные. Они просто обязаны были быть свободными, как же так получилось? Светлые перья были грубо сжаты чёрными ремнями. Их словно потрепал дикий зверь в порыве ярости. Руки сами тянулись к пластиковым застёжкам, которые, как замки удерживали ту силу, за которую цеплялось каждое сознание в этом мире. Наоки немного поморщился, будто от боли, когда пальцы старшего сына Аоев надавили на застёжки и когда они, тихо щёлнув, дали свободу крыльям. Вальт с тихим ужасом видел, как то воплощение свободы и мечт, безвольно упало на пол, словно это было не продолжение тела учёного, я всего лишь часть маскарадного костюма. Словно они были отягощены металлом. Кареглазый опустился на колени у самых краёв перьев и стал неосознанно сжимать в руках мягкий пух. В его голове что-то сломалось, не сходилось, будто в воздухе на его глазах исчезла целая гора, холодная и нерушимая, как и вера этого подростка в чудо. Он боялся признать, что эти крепкие два крыла не могут двигаться, что они почти мертвы. Из его глаз стали течь слёзы. Ангелы, следовавшие за ними, безмолвствовали, ничуть не делая легче молодому человеку с лазурными волосами, который до мурашек по спине ощущал всю тяжесть вины. Он не мог придумать ничего лучше, чем сказать и так достаточно понятное.        — Это паралич. Я всё испробовал, лекарства, пересадку, которая мне не помогла и мне пришлось делать повторную операцию, я даже пытался поместить в них воспоминания, надеясь, что это поможет их вылечить, ведь вместе с памятью, фактически, передаётся часть души, чувства, которые вызваны настольгией, но это не помогло. Я просто забыл то, что дал им, они до сих пор ничего не ощущают. Я всерьёз стал заниматься изучением крыльев после этого, в надежде на то, что когда-нибудь я смогу найти способ снова взлететь. А пока я помогаю другим лететь так же ровно, как они это делали до возникновения проблем. И тебе помогу. Если перестанешь лить слёзы и встанешь. Длинный монолог хозяина дома так растрогал Аоя, что солёные капли с новой силой хлынули из его глаз, наподобие весенних ручьёв. Но он вытер мокрые щёки плечом и бодро заявил, что он и вовсе не «разводил сырости». А с его ресниц всё ещё капелью стекали свидетельства обратного и все хором рассмеялась, включая несчастного учёного от неумелых оправданий. Они прошли всего пару шагов и вошли в комнату, которая выбивалась из общей картины. На фоне коридора, там было просто зловеще. Серая от потолка до пола, там было слишком пусто. Свет сильно приглушённый, болотно-зелёного цвета. А ровно по центру этого помещения стоял витраж. И в нём были они. Сильные, большие крылья. Кареглазый смотрел на них с немым восхищением.        — Так, мальчик остаётся, женщин, детей и людей с проблемами нервной системы и сердца попрошу удалиться, зрелище не для слабонервных. И учёный с подозрительным упорством буквально вытлкнул остальных из комнаты, что-то бормоча себе под нос. А шутка оказалась чистой правдой... Как только за Аоями закрылась дверь, послышался характерный звук щелчка замка. Вальт понял, что так не должно было быть. Едва дрожащим голосом он произнёс, уже опасаясь этой нависшей могильной тишины.        — А... Зачем закрывать её?.. Ответа на вопрос не последовало. Ни сразу, ни через пять, ни через пятнадцать секунд. Внутри парня всё перевернулось, стало необъяснимо холодно от страха. Животного. Сзади послышались тяжёлые звуки шагов. С каждым сердце синеволосого пропускало удар, словно его протыкали тонкой ледяной иглой насквозь. Это чувство проходило через всё тело, заставляя его застыть. Остаётся только молить глазами о спасении свои собственные крылья. Срывать голос в беззвучном крике. Почему ему страшно? Тот, кто за спиной, не сказал ни слова, ни звука. Он не опроверг его страха. Где его несерьёзность? Прошло не больше секунды с момента, когда тот, кто позади, стал медленно приближаться, а парню казалось, что это вечность. Но эта вечность длилась не бесконечно. И вот, жутко леденяще-горячее дыхание уже ощущается где-то у затылка бескрылого.        — Иди вперёд. Голос учёного звучал, как сталь, он не мог не заставить повиноваться. На подгибающихся ногах кареглазый шёл прямо к стене. Ему было страшно. Если бы прямо за ним не шёл Наоки, он бы точно не смог удержать истерический смех, не смог бы не упасть. Надо же, когда он был на земле, у него хотя бы была надежда, что Бог ему поможет в трудную минуту, поэтому горячо молился. А сейчас, когда он так близко всего в двух-трёх километрах от этого места, у него не было никакой веры в то, что он ему поможет. Молодой человек с голубыми волосами плавно провёл пальцами по стене на уровне своих глаз, словно что-то нащупывая. Под его ладонью просел квадратный участок поверхности и прямо перед ними открылась дверь в темноту. Он толкнул парня в сумрак.        — Мы идём туда, где гаснет свет. РОV Вальт. Страх потух, когда этот безумец нажал на кнопку и дверь громко захлопнулась. Но почему же тогда он не включит так им любимую лампу, почему не хочет, в буквальном смысле, прояснить ситуацию? Как же всё-таки трудно понять тех, кто тут живёт. Я сориентировался быстро, и постарался сосредоточить силы, чтобы лучше видеть в темноте. Тёмный силуэт ангела нагнетал атмосферу, дышать было трудно. Он стал медленно поднимать руку. Яркой вспышкой боли меня ослепил свет. Железно-холодный голос Наоки звучал так, как будто он читает приговор, или так, как могли бы оглашать грехи людей на Страшном суде. Я не мог открыть глаза и посмотреть на него, поэтому я даже не мог видеть его выражение лица. Оно такое же холодное, как и голос, или на нём красуется надменная улыбка. Я не знал.        — Вот видишь, как полезен бывает свет. Ты сейчас просто слепой котёнок и не можешь себе ничем помочь. Кстати, можешь кричать сколько угодно, тебе никто не поможет. Твои родные ушли уже пятнадцать минут назад. Тут хорошая звукоизоляция. И меня никто не сможет остановить, пока моя деятельность будет полезна Богу. Он схватил меня за плечо и буквально кинул на что-то плоское, похожее на операционный стол. Насильно перевернув меня на живот он сильно, до боли, стянул мои ноги, руки и спину в двух местах крепкими кожаными ремнями. Я не мог контролировать своё тело. Даже закрепленное, оно всё содрагалось. Слёзы текли из глаз уже не только от боли, но и от страха, я умолял его остановиться, обещал забыть всё, что было любыми способами. Но учёный словно не слышал моих криков. В запястье возникла острая боль. Когда я изловчился и увидел, что Наоки уже прикрепил катетор, я чуть не потерял сознание. Что он будет делать?! Он может ввести любой препарат, снотворное, наркотики, яды, не испытанные лекарства; я сейчас совсем как подопытный кролик. А безумец уже подключил трубку капельницы и по ней быстро потекло прозрачное вещество. Руку свело от холода и моё сознание стало стремительно угасать. Я не мог увидеть того, что сказал янтароглазый одними губами.

* * *

О боже... Я пришёл в себя от жуткой боли. Белая ткань одежды прилипла к моему телу, живот и бока были в чём-то липком и холодном. Ремни с моего тела пропали. Я решил, что сейчас есть единственный шанс сбежать от этого сумасшедшего. Но мне не удалось даже поднять голову. Меня оглушили громкий крик и от него мои лёгкие словно стянуло ледяной коркой.        — Даже не думай подниматься! Меня придавил страх, словно уже заколачивали крышку гроба над моей головой. Как удары молотка раздавались зловеще-тихие, как у кота на охоте, шаги. Наоки аккуратно сел рядом со мной, я сжался ещё сильнее.        — Прости меня. Он точно дал мне что-то галюциногенное. Просто не возможно поверить. Он только что сказал...        — Да, прости меня Вальт. У меня не было выбора, Господь очень просил меня. Твой полёт – это его единственная радость за тысячу лет. Как я бы не хотел сказать «нет», я не мог отказать, и дело не в авторитете. Я не расслаблялся. А если это снова всего лишь сладкая ложь? Он смотрел на меня и я ощущал кожей, как он смотрит на меня. С сожалением, с болью, с сочувсием. Он глубоко вздохнул.        — Мои исследования показали, что адреналин не только увеличивает свертываемость крови, как у людей, но и повышает скорость собственной регенерации организма во много раз. Поэтому если напугать ангела до почти что потери сознания, для такой сложной операции, как возврат крыльев может понадобиться только сила одного сильного ангела-хирурга, остальное сделает сам пациент. Я не хотел такого, но это был приказ и... Мне не нравится такой способ. Но кроме меня никто так не умеет. Я пойму, если ты тоже разозлишься на меня, как другие пациенты. Готов проклясть свою работу, из-за неё, мне пришлось причинять боль тебе. Прости. Я просто надеюсь, что ты скоро всё вспомнишь. Ни в коем случае не поднимайся, тебе сейчас опасно двигаться, ткани ещё не окрепли. Любой поворот туловища – и всё коту под хвост. Тебе ещё лежать... Пару часов хватит. Сейчас принесу обезболивающее и еды. Пока ты спал я наклеил зеркальную плёнку на стену по правую сторону от тебя, это чтобы ты мог разглядеть своё сокровище. Можно двигать только кончиками крыльев и головой. С этими словами он ушёл. Мне не верилось, было страшно повернуть голову. Но... Господи, какие же они красивые. Словно сотканы из утреннего тумана, белоснежные, хотя у самой спины были испачканы в моей красно-бурой крови, но всё равно самое чистое из того, что только может быть на этом свете. Я аккуратно подвигал кончиками. В голове всплыли самые первые воспоминания о детстве. Как я впервые увидел, как мои мягкие, как лебедый пух, пёрышки плавно ложились на воздух, и как они повиновались любому дуновению ветерка. Наоки вошёл умудряясь нести в руках и какую-то миску, и ампулы, и тарелку с супом. Буквально запихав в меня то, что он называл пищей, он подпилил горлышки нескольких ампул и вылил всё в воду, которая была в миске. Я очень сомневался, что это вода и обезболивающее, но мне, почему-то, очень хотелось доверять этому ангелу. Намочив в получившиеся растворе какую-то ткань, и стал медленно проводить ею по моей коже, смывая запёкшуюся кровь. Спина постепенно будто стала покрываться приятным инием, принося облегчение. Адская боль в спине и ломота в костях отступала с каждым движением руки янтароглазого, будто по волшебству. Я понял, что меня снова тянет в дремоту. Уверен, это бы мне только пошло на пользу, и я, широко зевнув, закрыл уставшие глаза. Это был очень странный сон. Я словно отделился от изнывающего тела, крылья стали ещё сильнее, а голова такой же лёгкой, как воздушный шарик, мне было хорошо. Я взглянул на настенные часы. Неожиданно их стрелки быстро побежали в сторону, обратную нужной, вокруг забегали тени и лучи света, словно кто-то перематывал назад видео. Наконец, всё остановилось. Я решил проверить, что с остальным домом. В одно из белых комнат сидел Наоки. Он перебирал какой-то кулончик в руках и ронял на запястье слёзы.        — Зачем? Почему я? Я так не хочу делать Вальту плохо... Как жестоко. Он шептал так, будто его может кто-то услышать. Так и являлось, но это же только сон? Вопрос застыл у меня на губах. Что, он всё-таки меня знает? Всё снова стало мелькать, только уже в хронологическом порядке. И вот я уже в операционной, с заплаканным лицом, усыплён чём-то, крылья уже у меня на спине. В руках ангела сверкнули лазурно-золотые ленты света и они проникли в голую кожу спины и почти сразу же белые перья засияли внутренним светом. Время резко ускорилось, но так, что я видел, как учёный меняется. Два дня он не смыкал глаз, не ел, и только пил воду, измучненно, но с надеждой смотря через каждые два часа в комнату, где я спал, и внимательно наблюдал за мягким свечением моих крыльев. Я очнулся, потом вновь уснул, даже не заметив того, как измучен парень, которого я, на тот момент, так боялся. А он, обессиленный, свернулся калачиком на диване за стеной, чтобы через час вновь проснуться и продолжить отдавать себя без остатка тому, кому это важно. Очнувшись ото сна я ощутил себя совсем другим человеком. Столько чувств сгустилось в воздухе, воспоминаний, они были почти осязаемые. Моё сознание воспринималось это как явь, как неопровержимую реальность. И я был... Как бы странно это не звучало, абсолютно целым. И дело не только в крыльях, я ощущал свои корни, то, что я знал с рождения. Но, явно, за час сна моё тело не освоилось с тем, что у него появилось, поэтому мне приходилось прикладывать усилия, чтобы открыть в целом складе имеющейся информации то, что мне может полезно. Я взглянул на часы. Посчитав, сколько я лежу, я понял, что мне оставалось всего пол часа. Почему-то именно сейчас а ощутил всем существом, как сильно переживал Наоки. Сострадание, вина, злоба на себя, всё это смешивались, ложилосьтяжёлым камнем на сердце. Если это то, что ощущал каждый, кто приходил сюда, а затем они просто покидали своего врача, то они жестоки. Всё тут говорило только об одиночестве, таком, от которого лезут на стены, таком безвыходном, что человек ищет любую возможность поговорить.        — Что, уже проснулся, спящий красавец?        — Сколько я спал, когда ты меня усыпил?        — Двое суток.        — И ты всё это время не спал?!        — А откуда ты?...        — Я не знаю, мне просто приснились часы и я...        — Так ты и это можешь? Могу сказать, что крылья уже прижились, но не до конца срослись. А иначе, ты бы мог беспрепятственно назвать что угодно, что было с тобой. И да, я не спал и не ел, потому что этого требовало заклинание. Расскажи, что ты ещё вспомнил?        — Родных, то, что мама не говорила о моей какой-то особой способности, потому что я был маленьким, и... Изгнание и то, что было перед ним.        — Отлично! Спина болит меньше?        — Да. Скажи, ты же меня знаешь? И что это был за кулон?        — Какой?        — Тот, что ты держал три дня назад и сокрушался о том, что не хотел причинять мне боль. Синий.        — Ты его видел, но ещё не помнишь его историю. Подожди секунду. Янтароглазый практически выбежал из операционной и через пять секунд влетел обратно. В его руках была заинтесовавшая меня вещь.        — Ты можешь читать прошлое по вещам. Так ты понял, что было тогда, когда тебя ещё не было тут. Эта вещь мне дорога. Возми её и сделай так, как сделал во сне и вспомни.

И я сделал. Я закрыл глаза и представил, как вокруг этой крохотной вещицы сменяются времена года в обратном порядке.

Подняв веки, я снова ощутил лёгкость. Опять вне тела. Вокруг меня словно обернулся мир и я оказался не у Наоки, а на детской площадке не вдалеке от моего дома. Парень лет двенадцати сидел на скамейке, не бегал с остальными, а только увлечённо вчитывался в содержание страниц своей книги.

Это не его выбор. Он не брыл виновен в своём одиночестве. Просто дети решили, что это не они мало знают, это он слишком странный, чтобы его понять.

Но маленькому синеволосому мальчику было всё равно на то, что подросток с янтарными глазами был «не таким». Он был таким любознательным, что ему не могло наскучить задавать вопросы тому, кто всегда на них сможет ответить. Поэтому они сдружились, общались, по сути, малыш Вальт стал единственным и самым важным другом, для Минамо, они вместе летали, хотя у кареглазого крылья были гораздо сильнее. Через секунду они шли мимо бестелесного меня по направлению к горящему закату и тот пятилетний ребёнок, которым я был, вдруг остановился и с серьёзным выражением лица заявил парню с лазурными волосами.        — Послушай, может быть, меня вскоре не будут выпускать гулять. Я бы очень хотел подарить те кое-что очень важное.        — Что это?        — Это... Это мой талисман, Виктори. Он приносит мне удачу, я никогда с ним не расставался. Ты мой друг, и я хочу, чтобы он был у тебя! Снова перед глазами всё мелькнуло, словно молнией пронеслось время. Наоки стоит со скорбным выражением лица, Фри протягивает ему брезентовый свёрток, из него медленно капает кровь. Я сразу понял, что это мои крылья. Их отдали моему другу на хранение. Он поднялся в воздух и полетел к себе домой. Я понял, что сейчас я увижу последнее видение, я не знал, как это точно называется, но суть не менялась. Всё перед глазами расплылось, перевернулось и перемешалось, как краски на намоченном листе бумаги. У меня было впечатление, что моё сердце вот-вот остановиться, когда всё вернуло чёткость. Я увидел, как в летящего Наоки врезался кто-то. Они летели под самыми облаками над огромным озером, мороз под минус тридцать. Виновнику столкновения ничего не стало, он немного пошатнулся в воздухе и дальше полетел стрелой, а мой друг потерял равновесие, перевернулся и камнем упал вниз. Я слышал, как ломались его кости у самого позвоночника, но не мог ему ничем помочь, этого уже нет. Лёд трещал вместе с переломами, чёрная жгуче-холодная вода, словно в болото утаскивала его, желая сохранить на самом дне. Оглушённый и разбитый, сходящей с ума от безумной боли, беззащитный. Он не мог бороться за свою жизнь, и лишь слабо барахтался, еле-еле держась над поверхностью воды, но не выпускал из окаменевших от холода пальцев талисман Виктори. Его спасло чудо, а точнее, пёс по кличке Лорд. Он заметил утопающего, и, сорвавшись с поводка, быстро вытащил почти потерявшего сознание Наоки на лёд, где подоспевший хозяин героя вызвал «скорую». Кости были раздроблена, сростались плохо, а мышцы серьёзно повреждены. Всё осложнило воспаление легких, когда его тело горело и ему не могли давать некоторые важные лекарства. Мой друг лежал в постели больше шести месяцев. Но летать он так и не смог. Конец POV Вальт. Кареглазый медленно открыл мокрые от слёз глаза. Рядом сидел янтароглазый, абсолютно точно знающий о их причине.        — Я надеюсь, ты не сильно долго будешь причетать, как тебе жаль. Единственное, в чём ты можешь назвать себя виновным, это в том, что твой талисман действует только раз. Иначе я не мог бы увидеть тебя. Он провёл рукой между моими крыльями с задумчивым лицом.        — Твоя регенерация закончилась. Ты же всё помнишь и этот стресс помог ускорить процесс. Ты был без сознания минут тридцать. Парень прорвался с места, не обращая внимания на то, что мышцы его не слушаются после двух суток под наркозом. Молодой человек усмехнулся упрямому напору кареглазого и кинул в него тот рюкзак, который принесла для него мама.        — Переоденься, а то выглядишь, как придурок. Ты весь в собственной крови. А затем мы пойдем к твоим родителям и узнаем, что у тебя за магия, о которой ты не знаешь. У тебя же вселенской величины планы на эти миры?        — Да.